Что могло бы общество извлечь из трагедии

Любая форма солидарности с Ефремовым (сочувствие своим - вполне обычная история для любой группы, объединенной по происхождению, воспитанию, социальным связям) становится преступлением уровня убийства

1. Так получилось, что непредумышленное причинение вреда разной степени вплоть до смерти в России является одним из самых "избегаемых" в смысле возмездия преступлений. Почему это так? Часами можно это обсуждать. От стихийного консерватизма с его специфическим отношением к жизни и смерти к коррупции, от сословности общества к отсутствию четких представлений об экономической стоимости человеческой жизни и здоровья. (Когда говорят, что жизнь бесценна, это означает буквально что она не стоит ничего).

Я сам был свидетелем кучи историй разной степени жуткости на эту тему. Не буду утомлять перечислением известных медийных, скажу только, что на моих глазах сбивший ребенка насмерть на пешеходном переходе директор рынка чуть не засудил мать ребенка за преследования, и абсолютно бесплатно – просто по дружбе – избавили от тюрьмы сына егеря уважаемого человека, случайно убившего в пьяной толкотне у бара армейского офицера (все как обычно, слово за слово, толчок в грудь, бордюр, затылок, кома, смерть). Это я не ради описания "ужасов российской жизни", а чтобы продемонстрировать характер нормы. Сын егеря, некрупный торговец и прочие люди дальних от элиты кругов в случае убийства по неосторожности не столько выше, сколько в стороне от закона, чего уж говорить про по-настоящему серьезных людей.

2. Очевидно, что Ефремов в силу известности и непринадлежности к миру тех самых "серьезных людей" не сможет избежать наказания. То есть не обладая ни настоящими ресурсами ("директор рынка"), ни настоящей нужностью для элит ("сын егеря"), ни личным статусом (семейная принадлежность к любой из действующих властных корпораций), он становится идеальной точкой приложения обиды и ненависти общества ко всем людям, которые принадлежат к привилегированным классам. Он "клоун", его доходы – как велики бы они не казались – "чаевые" от по-настоящему богатых людей. А т.н. "дружба" с ними – в лучшем случае может обеспечить ему зону поприличнее, но не более того. Потому что дружба может быть только с равными. А Ефремов не равен никому из действующих элит.

3. Невротизированное общество ищет безопасности прежде всего. Прелесть Ефремова заключается в том, что ненавидеть и обвинять его является абсолютно безопасным. Он и подобные ему не могут "отомстить", причинить неприятности даже в самой смелой фантазии. То есть с точки зрения общественного сознания он дважды виноват – он совершил преступление против общей безопасности (его жертва ехал в своем ряду и никого не трогал), а ненавидеть его безопасно. Так обвиняющие, застрявшие в тяжелой психологически ситуации карантина и сопутствующего ему страха перед болезнью, получают двойную дозу адреналина. И вот мы видим совершенно архаичные истории. Вроде той, когда главврач крупной московской ковидной больницы, человек из когорты тех, кого сейчас принято чествовать как героев, отваживается в ФБ одобрить извинения Ефремова и посочувствовать ему – и ему начинают набрасывать как самому Ефремову. В тех же буквально выражениях. Любая форма солидарности с Ефремовым (сочувствие своим - вполне обычная история для любой группы, объединенной по происхождению, воспитанию, социальным связям) становится преступлением уровня самого убийства. Эта история очень чутко улавливается коллективным малаховым, превращающим вот эту генерализацию ненависти в инструмент зарабатывания денег-статусов.

4. Что общество могло бы извлечь из трагедии? Во-первых, изменение ситуации вокруг данной группы преступлений. То есть научиться ценить жизнь и здоровье пострадавших вне зависимости от того, кто причинил им ущерб. Этого не произойдет, потому что во главу угла ставятся недостатки самого Ефремова, его исключительный личный статус («не дайте привилегированному негодяю, родившемуся с серебряной ложкой во рту, уйти от справедливого возмездия»). Это удобная позиция для сохранения статус кво, но никак не для изменения ситуации. Потому что из такой позиции второго аналогичного преступления быть не может, оно не типично, драма этого преступления, опыт его не может быть распространен на другие наезды, пьяную езду, случайную гибель в драке и так далее.

Второе, что могло бы случиться, это повышение оценки стоимости человеческой жизни.

Создание прецедента прозрачной для общества "дорогой цены", заплаченной виновником семье жертвы. Семья жертвы очевидно зарабатывает и собирается зарабатывать на медийном освещении истории, а не получить – пока во всяком случае – компенсацию или даже вести переговоры о ней. Мы не вправе осуждать такой подход, но и не отметить, что он не ведет к оздоровлению ситуации с компенсациями за причинение вреда в похожих случаях, мы не можем.

5. Итак, происходит трагедия, переживание которой могло бы способствовать оздоровлению общества, созданию прозрачных механизмов наказания виновных вне зависимости от их формальных общественных статусов и внедрению более справедливых и высоких способов оценки ущерба здоровью и жизни жертв. А в результате мы получаем фестиваль ненависти к конкретной личности и очередного квазиполитического разделения, который не имеют отношения к преступлению и наказанию. Юридическую сторону распишут между собой адвокаты с репутацией Добровинского и Пашаева. Желтые медиа заработают. Не изменится статус силовых корпораций в качестве «распределителя» вины и компенсаций. Заплатить то можно семье жертвы, а можно "за решение проблемы" - виновнику по большому счету все равно, кто будет получателем средств, не все равно жертвам и – теоретически - обществу.