Больница скорой помощи. Реалии наших дней.

Когда БСП открывали в 80-е, она была нова и современна. А сейчас она едва стоит и вот-вот рухнет.

«Куда ти мені везеш, в мене там бомж обіссяний спить, я його вже час не можу роздіть!», – кричала санитарка, с огненно-рыжим пламенем на месте прически. «Так а куда його везти?», – в недоумении спрашивали двое молодых врачей бригады скорой. «А я знаю? Тут хай полежить…». Мы, ожидающие в холле своей очереди, нервно усмехнулись друг другу. От боли у меня то и дело рябило в глазах, но именно эти смешки помогали ощущать хоть что-то, кроме нее. На часах было 3:30 ночи. Окровавленный винегрет на месте лица новоприбывшего вдруг шевельнулся, откуда-то из недр изувеченного тела раздался хриплый, протяжный стон. Каталку с пострадавшим поспешно увезли. В приемной снова воцарилась тишина.

Сегодня исполняется ровно месяц с момента, как я впервые в жизни побывал в легендарной киевской БСП в качестве пациента, а не посетителя. Ровно месяц с момента, как старый пьяный фельдшер, чье бордовое лицо изысканно гармонировало в цветовом ансамбле с его красной спецовкой, опершись о стену моего коридора, и заботливо взяв меня за плечо, коротко, но ёмко отрезюмировал: «Братан, нада їхать. Аппендицит по ходу». И я поехал. И ни капли не пожалел. Ни о том, что забил среди ночи звонить в страховые в поисках клиники, готовой меня принять. Ни о том, что доверил себя врачам именно этой больницы. Ни о том, что побывал на самом дне. Ни о сделанных выводах.

Я ни капли не совру и не преувеличу, если скажу, что больница скорой помощи на улице Братиславской – это эпицентр всего самого черного и ужасного, что происходит в Киеве. Особенно в ночное время. ДТП, нападения, ограбления, бытовые ссоры, пьяные махачи – всех пострадавших свозят сюда. С кашей вместо костей, с шилом в печени, с осколками в глазах, и, в большинстве своем, без каких-либо шансов на светлое будущее. Не из-за травмы, но из-за образа жизни. И если уж ты попал сюда, то хочешь не хочешь, а тебе придется вымазаться в этой черноте по самые уши. Это как побывать одновременно во всех жутких фильмах Балабанова, Хлебникова и Звягинцева. Как словить в подбородок амплитудный апперкот с самого низа, мол «и не смей больше ни на что жаловаться. Вот тут все плохо. А у тебя – все хорошо».

Несмотря на позднюю ночь, в общей палате, куда меня привели перед операцией, горел свет. Улегшись на единственную свободную койку, я увлекся изучением дивных представителей царства животного мира, расположившихся по соседству. Справа похрапывал дед: из его огромной черной бороды торчали какие-то сухие листья, и, как ни странно, куски земли. В голове промелькнула мысль, что он, как невеста со свадьбы, сбежал с собственных похорон. Койка напротив, скрипела под тяжестью грузного, грязного борова, который кряхтя, пытался что-то найти у себя под одеялом. Я очень надеялся, что это какие-нибудь сигареты или телефон. Обитателей еще двух коек рассмотреть было невозможно из-за нагроможденных на них одеял. Но из-под одного свисала рука с длинными, черными от грязи ногтями. Из противоположного угла палаты меня разглядывал паренек в кепке, под козырьком которой угадывались очертания худощавого лица с острыми чертами и бегающими блестками глаз. Я уж было подумал, что нормальный, пока не услышал: «Шо это ты дядя, на больничку на ночь глядя?». Из короткого диалога я узнал, что он уже сталкивался с аппендицитом, и даже с перитонитом, и что по ходу у меня в животе уже звякнуло, а это стремно, и тут, главное ласты не склеить, и кстати, нету ли у меня, братана, сигареты. Но сигареты у меня не было. А паренек раздражал. Даже больше, чем вонь мочи, вертящийся боров и беглый покойник. Не помню, что я сказал, но, судя по всему, костлявый понял, что братанами нам не быть, и, обиженно хмыкнув, ушел курить из собственных запасов. Я повернул голову. На тумбе между мной и соседом, на крошках сахара, как Пабло Эскобар на кокаиновой ферме, энергично резвился необъятных размеров таракан…

«Шо по апартаментам? Варианты интересуют?», – вопрос прозвучал подобно сильному раскату грома, и на какое-то мгновение мне даже показалось, что ко мне обращается сам Боженька. Я окинул взглядом помойную яму, пятнадцатиминутная жизнь в которой, показалась мне вечностью; с грустью, и даже слегка тоскливо, посмотрел на так и не успевших стать моими друзьями животных, мысленно попрощался с самым нормальным и чистоплотным из них, и аккуратно опёршись о тумбу, чтобы его не раздавить, ответил, не скрывая эмоций: «Ну конечно, интересуют!», – и меня тут же перевели в просторную, чистую, одиночную палату. А уже оттуда отвезли в операционную.

Оказавшись на операционном столе, я вдруг с удивлением для себя отметил, что у меня ничего не болит, и я чувствую себя весьма хорошо. Но ни анестезиологи, ни хирурги, ни сестрички не сочли этот аргумент достаточно убедительным, чтобы все отменить. Дальше был сладкий наркоз.

Ну а следующие пять дней меня лечили: антибиотиками, перевязками, дренажами, диетами, обезболивающими и прочими, необходимой для данного случая, средствами. Вот прямо лечили. Холодно, ровно, без эмоций. И это было замечательно. Потому что впервые за несколько последних лет мне не пытались впаять медицину: никто не парил мне какие-то дополнительные услуги, ультра сервис, доминиканскую массажистку, скоростной интернет, лакшери меню, дополнительную диагностику и профилактику развития сопутствующих проблем. Если кто не в курсе, стоит вам переступить порог частной клиники – там, как правило, обхаживают именно так. Но здесь меня просто лечили по конкретному диагнозу, и точно так же, как и я, хотели поскорее расстаться, хоть всю дорогу были учтивы и вежливы.

И я вдруг понял, что тысяча частных клиник, разбросанных по всем уголкам города – это сомнительные оазисы, где тебя хоть в страховом, хоть в общем порядке – не всегда уложат и разрежут в 3 часа ночи. Ну, потому что лакшери-хирургам положено спать, а не резать по ночам, не говоря уже о том, что людям с невысоким доходом туда вообще путь заказан. А разваленная, потрескавшаяся, осыпавшаяся, продрогшая от холода, протершаяся от времен цитадель БСП на Братиславской, уже больше 30 лет стоит на страже здоровья. И независимо от того, кто ты: бомж, клерк, проститутка, директор, карлик-трансгендер, бабушка-дилер, рок-звезда, религиозный фанатик, или даже КОУЧ – они тебя вылечат.

И что еще более важно – впервые за много лет, отдавая себя в руки врачей, от начала и до самого конца, я чувствовал себя абсолютно спокойным. Потому что наблюдал перед собой именно врачей, которые лечат, а не менеджеров, которые продают свои медицинские услуги.

За 5 дней, проведенных в стационаре БСП, я увидел и услышал много интересного:
  
- Как чувак типично радужно-воскресенской наружности эпохи 90-х пробивал себе по телефону пакет шмали с доставкой прямо под больницу. Несмотря на то, что его должны были оперировать уже через 2 часа.

- Как мужики из общей палаты бухали просто в коридоре, просто посреди бела дня, несмотря вообще ни на что.

- Как дочка какой-то пожилой пациентки, куря на общем балконе, вожделенно говорила с кем-то по телефону о наследстве, которое ожидает ее после смерти матери.

- Как какие-то ханыги дрались в темноте прямо под центральным входом, пока их не разнял случайно проходивший мимо врач.

И так далее. Всего не перечесть, но и это тянет от силы процентов на 5, потому что 16 из 24 часов я проводил с книгой в своей палате.

А уезжая домой, я, пожалуй, понял самое главное:

Это не медицина у вас плохая. Это вы у нее плохие. Потому что когда БСП открывали в 80-е, она была нова и современна. А сейчас она едва стоит и вот-вот рухнет. Потому что когда врач получает 3 тысячи, а шаурмист 12000, вы игнорируете эту разницу. Но зато не забываете протестовать из-за каких-то там свобод для малого бизнеса. В котором вообще ни хрена не сечете, потому что ваш максимум в бизнесе – это постоять с плакатом за 200 гривен, ужраться, разбить голову и попасть в больницу. Где тебя вылечит тот самый врач. Которому за 3000 тупо нечем кормить своих детей. Вы даже не задумываетесь о том, чтобы дать врачу не "вишню в шоколаде", а какой-никакой конверт в благодарность за то, что он спас ваши жопы. Потому что вы живете по-новому. Алё, ребят, это ничего не «по-новому» с зарплатой в 100 баксов для работника медицины. Но нет, ты не взяточник. Ты начинаешь с себя. Зато исправно каждый месяц отправляешь по 37 гривен на оптический прицел. В то время, как в какой-то палате медленно и мучительно умирает ребенок, потому что его лекарство уже 3 года, как не закупается. Твои 37 гривен сделали бы для него в тысячу раз больше, чем прицел для не пойми кого, через который в скором времени, вполне возможно, будут рассматривать тебя.

Жить, короче, научиться бы сначала. Думать. Из хлева выбраться, наконец.
БСП – чинить. Врачей – благодарить. Медицину – строить.
А уж тогда и по-новому зажить, может, получится.