Мои душные ночи. Ночь третья

***

Я начинаю ненавидеть ночь.

Ехать ночью в поезде и уснуть. Для меня сейчас это звучит настолько нереально. Я и в нормальной постели не могу уснуть, не то, что в поезде. Кто-то напротив спит. Сверху уже свободно. Даже поговорить не с кем. Одиноко. Недавно прочла книгу «Сто лет одиночества». Не знаю за что ее так хвалят. Брат с сестрой, дядя с племянницей, сын хочет с родной матерью, взрослый мужчина с маленькой девушкой. Ну не знаю, может я, конечно, какая-то неправильная, но для меня это немного неприемлемо и мерзко. Или может я еще не доросла до понимания глубокой сути этой книги. Конечно, я могу сказать, что в книги описывались сто лет одиночества рода, попытки каждого члена семьи найти себя, свое место в этом мире, своего человека, с которым хотелось бы прожить свои сто лет. Я, конечно, могу, но не скажу. Сейчас я настолько одинока. У меня нет никого, с кем бы я могла поделить своей радостью, с кем я могла бы поделить своими горестями, с кем я могла бы просто подурачиться, побыть с кем-то рядом, не только физически, но и душой. Одним словом, у меня сейчас нет тебя. Я помню, как мы впервые готовили мороженое. И где ты только достал мороженицу. Тогда и состоялся наш первый серьезный спор. Моя победа была сладкой, очень сладкой со вкусом черники. Прости, я не люблю клубничное мороженое. Я не могу не улыбаться, вспоминая все это. Все это так забавно. Еще один комплимент, которым ты меня сразил наповал был, что у меня очень белая улыбка (это при том, что вся моя зубная профилактика заключается в двухразовой  чистке зубов).

Я понимаю, что да, у меня типичная внешность зимой, но летом когда я загораю… Смуглая голубоглазая шатенка. Хотя стоит заметить, что цвет моих глаз меняется в зависимости от настроения. Это тебе тоже нравилось. Именно по цвету глаз ты улавливал мое настроение. В тот день, когда мы готовили мороженку (именно так мы называли мороженное) мои глаза были более зеленные. Тогда мы еще долго отмывали мороженку с лица, волос, стен, дивана. Мы очень увлеклись мороженкой тогда. Ты один из немногих людей с кем мне легко рядом, просто легко и беззаботно.

Душно. Немного качает. Так хочется пройтись или лечь и забыться. Но ни одного, ни другого сделать я не могу. Первое невозможно через столь приятный и почему-то сквозь такое время еще притягивающий меня запах табака. Я все время забываю, что я бросила.  Второе же исключается моей бессонницей. Опять. Третью ночь подряд. Во всем виновата эта невыносимая жара. Или может просто понимание того, что я снова окажусь там, где все начиналось. Море-море. Мысли, я вас ненавижу.

Что же ты сделал? Знаешь, я ведь после того, как приехала домой еще несколько месяцев не могла нормально слушать две песни: Гуф, Птаха и другие «Ночь» и семь тысяч долларов «Тускнею». Это песни, при которых я вспоминаю все – тебя и вновь переживала все те моменты, которые связывают их  с ними и тускнела вместе с ними день ото дня. Ты ведь такой же, как и я. Помню, меня это так поразило тогда. Ты тоже слушал песни сердцем. Сердце… Опять болит. Я так любила слушать, как бьется твое сердце. Эти удары были самым дорогим для меня. Я их ощущала физически, я их слышала, и мое сердце просто повторяло каждый из них.

Как же быстро билось твое сердце, когда ты впервые остался спать в нас, поскольку опоздал, и уже некуда было идти. Я помню, как легла тебе на плечо, но ты меня перевернул и положил на руку и обнял другой рукой так  крепко-крепко, что казалось я перестану дышать. Я не могла себе позволить что-то сказать тебе. Мне было бы приятней умереть тогда в твоих объятиях, чем их потерять. Тогда я думаю, ты начал меня привязывать к себе. Да, скорее всего еще тогда, еще тем не настолько ненадежным конечно кольцом с рук, но таким верным в тот момент для меня. Я так люблю твои глаза.

Так душно. Надо спать. Может посчитать слоников??? Хм, аля Петя Пяточкин.