16 октября: родился генерал-диссидент

Родился диссидент, прошедший путь от фронтовика до поклонника СС «Галичина»

Комсомолец

Само место рождения будущего генерала уникально. Рядом берег Азовского моря, население смешанное, село Борисовка менее чем за полвека до рождения там Петра возникло на месте ногайских аулов Булютмек и Курумбаш, а ближайшим заштатным городом был Ногайск (ныне — Приморск). Там и работал агрономом его отец из местных крестьян.

Когда мальчику было три года, он остался без матери. Отца призвали на Первую мировую войну, где он попал в австро-венгерский плен. Петро находился на попечении дяди.

К моменту возвращения родителя Петя уже закончил сельскую школу и начал учиться в ногайском реальном училище. Таким образом, семья предполагала, что когда-нибудь он станет инженером и навсегда потеряет связь с сельской жизнью. Но проучился он там недолго — революция и гражданская война привели к закрытию таких учебных заведений. И, тем не менее, образование он получил.

Но прежде, чем продолжить учёбу, ему пришлось выбрать сторону в гражданском противостоянии. И это были большевики. Так он стал первым комсомольцем в родном селе, а затем членом бюро местной ячейки «молодёжки». С тех пор стала отчётливо видна главная особенность личности будущего генерала и диссидента — увлечённость тем, что составляет его деятельность на данный момент, граничащая с фанатизмом.

В пятнадцать лет Петро переезжает в Юзовку и заканчивает там фабрично-заводское училище (ФЗУ) по слесарному делу. И вот он уже не крестьянин, а пролетарий — слесарь, сцепщик вагонов кочегар, машинист на паровозе.

Но прежде всего его увлекает общественная работа — юный Петя успевает побыть политруком в трудовой школе и детгородке для несовершеннолетних правонарушителей, а также секретарём Селидовского райкома комсомола. В двадцать лет он вступает в ВКП(б). Тогда же он женится в первый раз.

Комсомольская карьера идёт в гору — секретарь комитета ЛКСМУ транспортного комбината, член ЦК ЛКСМУ. Параллельно — учёба на рабфаке и поступление в один из осколков харьковского технологического института — инженерно-строительный. Но и там он задерживается ненадолго — его переводят в Ленинград, в военно-техническую академию, которая вскоре переезжает в Москву и переименовывается в военно-инженерную. Там Григоренко и получает диплом инженера, о котором так мечтали его отец и дядя.

Военный инженер

Инженер и при этом военный. Первое место службы — Белоруссия. Помимо основной военной деятельности — помощь местным властям в деле сноса храмов. Ведь взрывчатка в тех краях водилась только у людей в петлицах. Много лет спустя Петру Григорьевичу стало стыдно:

«Человеческий труд, ум, нервы вкладывались в эти чудесные творения, а я превращал их в кирпичи. И я решил: буду только строить. Пусть простенькие мостики, но разрушать… Нет, я не восстал против разрушения. Я подумал: «Но разрушать — пусть разрушают другие». Тем и отмечены мои два витебские года: я разрушил три исторических памятника архитектуры, три храма — три святыни наших трудящихся — и построил несколько десятков простеньких деревянных мостов».

Когда товарищ Ежов взялся за уничтожение армейских кадров, многие сослуживцы Григоренко были репрессированы, а он сам — оправился учиться в академию Генштаба. И там он активничает, как же без этого.

На втором курсе академии красный командир Григоренко написал письмо в ЦК, в котором, требуя повысить качество, обвинял преподавателей в восхвалении врагов народа и преуменьшении роли товарища Сталина в Гражданской войне. Там же содержались предложения перестроить учебный план и программы академии и создать марксистский учебник военной истории.

Был бы Григоренко простым карьеристом, то и вспоминать это письмо, попавшее в руки секретаря ЦК Андреева, не стоило бы, но в какой-то момент он понял, что репрессии носят хаотичный характер и надо защищать невинно пострадавших, попавших под каток. Например, членов его семьи, проживавших в Запорожье. И он напрашивается на приём к генпрокурору Андрею Вышинскому. Григоренко встречается с самим Андреем Януарьевичем и…

И не просто спасает родных, но и добивается наказания виновных в беззаконии. Григоренко потом понял, что тут сыграла не просто аргументированная позиция самого заявителя, но и смена наркома внутренних дел. Лаврентий Берия начал с того, что допустил пересмотр многих дел времён ежовщины.

«Только много лет спустя я понял, что дело кончилось к моему полному удовлетворению только благодаря тому, что моё заявление по времени совпало со сменой верховной власти в НКВД. Это уже действовала бериевская метла. И мела она в первую очередь тех, кто «нечисто» работал, кто допустил разглашение внутренних тайн НКВД. Я не понимал также того, что сам ходил в это время по острию ножа», — писал он.

Фронтовик

По окончании учёбы Григоренко направляется в Дальневосточный военный округ, который был преобразован в Дальневосточный фронт. Там он участвует в боевых действиях на Халхин-Голе и получает первое ранение. Там же на Дальнем Востоке он оформляет развод с первой женой и женится на Зинаиде Егоровой, с которой проживёт 44 года.

Однако его военная карьера не ладится, продвижения по службе нет. И не только потому, что критиковал тактику вышестоящего командования, но и потому, что начальство видело не только высокую образованность офицера.

Вот лишь некоторые отрывки из служебных характеристик Григоренко. Командующий фронтом генерал армии Апанасенко замечал:

«Предан партии Ленина-Сталина и социалистической Родине. Окончил инженерную академию в 1934 г. и Академию Генерального штаба в 1939 г. Учился много, но ничему не научился. Командного опыта почти не имеет, вял, неповоротлив, в работе имеет много недостатков. Сам дисциплинирован, смел, к подчинённым мало требователен, нуждается в повседневном контроле и руководстве».

Тот самый Апанасенко, который в 1920 году допустил еврейские погромы со стороны красноармейцев. Тогда его воинское соединение было расформировано, а сам он чудом избежал «высшей меры социальной защиты», а затем дослужился до небывалых высот и погиб при освобождении Белгорода в августе 1943 года.

Сменивший Апанасенко генерал-полковник Матвей Пуркаев так характеризует своего подчинённого Григоренко: «…Страдает чрезмерным зазнайством, переоценкой своих знаний и способностей, а на деле их не оправдывает. По своему складу характера на командной должности использовать нельзя. Лучше использовать на оперативно-штабной работе.

За неорганизованность, отсутствие должной дисциплины в бригаде и слабое воспитание личного состава, вследствие чего в начале ноября с. г. было массовое отравление личного состава бригады, от должности командира бригады отстранён.

ВЫВОД: Командовать соединением не может, на командную должность можно назначить не выше командира полка. Лучше использовать на оперативно-штабной работе в крупном штабе или начштаба бригады, дивизии».

Вот с такой характеристикой подполковник Григоренко отправляется на фронт. Воевал он сначала на 2-м Прибалтийском, а после тяжёлого ранения — на 4-м Украинском фронте. И пройдя всю войну лишь в феврале 1945 года получил Пётр Григорьевич полковничьи погоны.

Личное мужество Григоренко отмечено орденами Красного Знамени и Отечественной Войны 1-й степени. Были и другие боевые и трудовые награды. Знавший его хорошо генерал-майор Сидельников так характеризовал своего подчинённого:

«Опыта штабной работы в боевых условиях не имеет. По причине излишнего самолюбия авторитетом у товарищей и подчинённых не пользуется. К вопросу организации управления войсками относится поверхностно. Инициативы не проявляет. В военном отношении подготовлен достаточно. Смел и решителен».

После окончания боевых действий полковник Григоренко переводится на преподавательскую работу в академию им. Фрунзе. Там он защищает кандидатскую и пищет докторскую диссертацию, публикует учебники и научные труды и организует кафедру военной кибернетики, начальником которой становится. У него появляется хорошая московская квартира на Комсомольском проспекте.

Только в 1959 году кандидат военных наук Пётр Григоренко наконец-то получает звание «генерал-майор». Однако в 1961 году его военная карьера обрывается.

Жертва карательной психиатрии

В отличие от многих своих сослуживцев, сталинские репрессии Пётра Григоренко лично не затронули, а своих родственников он вытащил из карательной системы. В куда более травоядные хрущёвские времена в жернова попал сам генерал.

7 сентября 1961 года он выступил на партийной конференции Ленинского района Москвы в рамках обсуждения проекта новой программы КПСС, которую приняли в следующем месяце на XXII съезде партии.

«Мы одобряем проект программы, в которой осуждён культ личности, но возникает вопрос: всё ли делается, чтобы культ личности не повторился», сказал он, а также предложил «усилить демократизацию выборов и широкую сменяемость, ответственность перед избирателями. Изжить все условия, порождающие нарушение ленинских принципов и норм, в частности высокие оклады, несменяемость. Бороться за чистоту рядов партии».

За этим последовало рассмотрение персонального дела коммуниста Григоренко в партийных инстанциях. А затем пришли и оргвыводы — вынесение строгого выговора и освобождение от должности заведующего кафедрой с зачислением в резерв Главкома сухопутных войск.

Затем Григоренко написал открытое письмо к московским избирателям, в котором критиковал «неразумную и часто вредную деятельность Хрущёва и его окружения», за что был незамедлительно уволен из академии и через полгода переведён в начальники оперативного отдела штаба 5-й армии Дальневосточного военного округа.

Так бы и дослужил генерал до почётной отставки по выслуге лет, но тут он предпринял те шаги, за которые уже взысканием по партийной линии и понижением в должности не отделаешься.

Осенью 1963 года, будучи в отпуске в Москве, Григоренко организовал подпольный «Союз борьбы за возрождение ленинизма», в который вошли сыновья генерала и несколько их друзей. Составил он семь листовок, распространявшихся в Москве, Владимире, Калуге, а также в войсках двух округов. Некоторые из них были размножены тиражом до ста экземпляров.

В них говорилось о перерождении советского государства, его карательной политике по отношению к рабочим (вдогонку трагедии в Новочеркасске), причинах продовольственного кризиса в стране. Григоренко выступал «за возврат к ленинским принципам», «за отстранение от власти бюрократов и держиморд, за свободные выборы, за контроль народа над властями и за сменяемость всех должностных лиц, до высших включительно».

И тут в дело вступают уже не военное начальство и ГлавПУр, а КГБ. 1 февраля Григоренко был задержан в аэропорту Хабаровска и препровожден в Москву, Совмин СССР даёт разрешение на арест генерала. Председатель КГБ Владимир Семичастный предлагает Петру Григорьевичу покаяться, но тот отказывается.

Неудобная ситуация получается: ведь на дворе не сталинские времена, и приходится судить генерала по той же статье, ставшей 70 из 58 в новом УК РСФСР, по которой во времена Ежова и Берии расправлялись с его тогдашними начальниками и сослуживцами.

А оставлять его на свободе никак нельзя — не угомонится. Значит, нужно его проучить без суда. Тихо «ликвидировать» — тоже не вариант: это же придётся в «Красной звезде» давать некролог, и на Новодевичье кладбище придут митинговать всякие там. Что же делать?

И выход был найден.

Психиатры признали генерала Григоренко невменяемым и назначена группа инвалидности. В заключении экспертизы значилось: «паранойальное (бредовое) развитие личности с присоединением явлений начального атеросклероза головного мозга. Невменяем. В спецпсихбольницу на принудительное лечение», а суд уже после этого разжаловал его в рядовые. Из Лефортовского СИЗО он был этапирован в ленинградскую психбольницу. Но и там пока его не пичкали таблетками и инъекциями.

Диссидент

Пока уже бывший генерал находился в психушке, власть сменилась.

Вместо Хрущёва первым секретарём ЦК КПСС стал Леонид Ильич Брежнев, который, как и Григоренко, тоже воевал на 4-м Украинском фронте.

14 апреля 1965 года последовало определение Военной Коллегии о снятии принудительного лечения. Григоренко был выписан с заключением «здоров», ему снята группа инвалидности, при этом он не был восстановлен в воинском звании. Поэтому ему не выплатили положенные в соответствии с законодательством жалованье по день увольнения и выходное пособие, долгое время не выплачивали пенсию.

Бывший генерал пошёл работать сначала грузчиком в магазин, а затем экскурсоводом. Пенсия, которую он все же получил от военного ведомства, была в два с половиной раза ниже заслуженной генеральской.

В 1966 году юный Владимир Буковский ввёл генерала в тот круг московской интеллигенции, который позднее назовут диссидентами. Общаясь с ними, он узнаёт много такого, о чем в прессе пишут вскользь, если пишут вообще, а в военной среде просто не знают.

Например, о том, что не все депортированные народы в 1957 году вернулись на родину, что на политических процессах нормы правосудия не действуют, а подпольными методами не добьёшься ничего, кроме наказания.

«Власть, родившаяся в подполье и вышедшая из него, любит в темноте творить свои чёрные дела. Мы же стремимся вынести их на свет, облучить их светом правды. Власть, стремясь уйти из-под света, изображает наши действия как нелегальные, подпольные, пытается загнать нас в подполье. Но мы твёрдо знаем, что В ПОДПОЛЬЕ МОЖНО ВСТРЕТИТЬ ТОЛЬКО КРЫС…» — пишет он. Последняя фраза стала названием его автобиографической книги.

Григоренко активно включается в правозащитную деятельность. Генерал пишет письма с требованием вернуть крымских татар на полуостров, в защиту осужденных Александра Гинзбурга, Юрия Галанскова и других политзаключённых. Копии его посланий попадают в редакции советских и зарубежных газет. Так складывается та самая правозащита, которую мы знаем из мемуаров и исторических трудов.

С новыми знаниями и знакомствами он занялся и пересмотром истории.

В 1967 году генерал написал памфлет «Сокрытие исторической правды — преступление перед народом» о причинах поражений Красной Армии в начале войны, широко распространенный в Самиздате.

В октябре того же 1967 года эмигрантское издание «Посев», близкое к эмигрантскому Народно-Трудовому союзу, опубликовало материалы со ссылкой на Григоренко. И это уже не странная местная самодеятельность, а сотрудничество с заведомо вражескими структурами. 12 февраля 1968 года генерал был приглашён на беседу в управление КГБ по Москве и Московской области, а 19 февраля того же года отправил письмо председателю этой «конторы» Юрию Андропову с описанием этой беседы и своими комментариями.

С тех пор его уже никуда не брали на работу.

Во время событий в Чехословакии Григоренко пишет письма в поддержку арестованных пикетчиков и Александра Дубчека, а в конце 1968 года готовит работу «О специальных психиатрических больницах (дурдомах)».

7 мая на квартире в Ташкенте, где остановился прибывший поддержать крымских татар Григоренко, он был арестован и помещён в следственный изолятор КГБ узбекской столицы. С 13 по 28 июня он держал голодовку протеста против незаконного ареста, при этом его принудительно кормили и, по его словам, избивали.

Судебно-психиатрическая экспертиза в Ташкенте, проведённая в августе 1969 пришла к выводу:

«Признаков психического заболевания не проявляет в настоящее время, как не проявлял их и в период совершения [со второй половины 1965 года по май 1969 года] инкриминируемых ему преступлений, когда отдавал отчёт своим действиям и мог руководить ими. Вменяем. В стационарном обследовании не нуждается».

21 октября Григоренко вывезли самолётом в Москву, в Институт имени Сербского, и 19 ноября там констатировали:

«Страдает психическим заболеванием в форме патологического (паранойяльного) развития личности с наличием идей реформаторства, возникших у личности с психопатическими чертами характера и начальными явлениями атеросклероза сосудов головного мозга. Невменяем. Нуждается в принуд. лечении в спецпсихбольнице».

А дальше были и предварительное заключение, и психбольницы в Подмосковье и Черняховске Калининградской области. Вышел на свободу Пётр Григорьевич только в марте 1974 года. Всё это время и в СССР, и за его пределами велась активная кампания за освобождение Григоренко.

Украинец

Вскоре после освобождения Григоренко в Хельсинки руководители всех европейских стран, кроме Албании, подписали заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, где были чётко прописаны требования к его участникам в плане соблюдения прав человека. В СССР они, во многом, так и остались на бумаге. С самого основания генерал включается в работу Московской Хельсинской группы (МХГ), а затем и украинской ХГ.

Однако если столичные правозащитники концентрировали внимание на нарушениях законности и преследованиях инакомыслящих, то их украинские коллеги имели собственные приоритеты. Григоренко, родившийся в Таврической губернии и выросший в Донбассе, как заметила ветеран МХГ Людмила Алексеева: «до момента вступления в эту группу в качестве ее московского представителя не занимали проблемы русификации Украины».

УХГ с момента ее создания полностью сосредоточилась на украинской национальной проблеме. По оценке Алексеевой, УХГ «сузила поле своей деятельности до защиты только одного права — права на национальное равноправие — и фиксировала нарушения только этого права и только по отношению к украинцам». Такое самоограничение УХГ «повлекло за собой ограничение круга ее сторонников».

В ноябре 1977 г. Григоренко получил разрешение на поездку в США для лечения и 30 ноября покинул СССР.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 13 февраля 1978 г. он был лишен советского гражданства. Ему предлагают место профессора военной академии в Вест-Пойнте, но генерал отказывается: «Я благодарен этой стране, которая меня приютила, в которой сделали мне операцию. Но земля России полита моей кровью, наши страны в состоянии противоборства, и я не могу свой военный опыт и знания передавать армии потенциального противника».

Григоренко продолжал участвовать в правозащитной деятельности, выступал на Сахаровских слушаниях в 1979 г. в Вашингтоне. В последние годы он окончательно отказался от коммунистических воззрений, стал православным верующим и помогал ветеранам войны, попавшим за океан.

И если бы он этим бы и ограничился или вовсе отошел бы от дел, то остался бы в истории непоколебимым борцом за права человека.

Но тут он, увы, попал в дурную компанию — связался с украинской диаспорой, представленной ветеранами дивизии СС «Галичина». В 1979 году генерал даже на их съезде.

«Люди шли умирать не за немецкое дело, люди шли на смерть, чтобы освободить свою порабощенную родину… (…) И теперь перед вами очень большой долг — перед нами борьба за освобождение Украины из того тяжелого состояния, в котором она находится, и освобождать надо будет во всяком случае если не оружием, то имея оружие наготове», — сказал он там.

И прямо обозначил общность дела обеих сторон:

«Что делает правозащитное движение? Правозащитное движение — это люди, которые так же, как вы, дивизийники в свое время, идут, может, на отчаянный шаг, но не могут не делать того шага».

Вот так его кипучая и в общем полезная для общества деятельность была перечёркнута.

Умер Пётр Григорьевич Григоренко 21 февраля 1987 года в Нью-Йорке. Похоронен на украинском кладбище около Нью-Йорка. В почетном карауле стояли не советские фронтовики и не их американские союзники, а те самые нацистские недобитки, которых сам он в своё время уничтожал бы безо всякой жалости.

Украина.Ру