13 февраля: в Полтаве родился дворянин, заставивший Гомера петь по-русски

Младший сын последнего котелевского сотника, Пётр Петрович-старший окончил Лейпцигский университет и некоторое время там преподавал. Так что учёность тут передавалась по наследству.

Когда родился Мыкола, дед был еще жив, а отец служил в Полтаве в небольших чинах. Детство же своё наш герой проводил в селе Бригадировке Богодуховского уезда.

С самого начала жизнь старшего отпрыска этой семьи не задалась. Рано потерял он мать и заболел оспой, которая изуродовала его лицо и лишила правого глаза. Каким-то образом выжила и не повредилась в лице его сестра Галина. Ей впоследствии Бригадировка с парой десятков мужицких дворов и досталась.

С ранних лет будущий академик слышал эпические распевы в исполнении кобзарей. Вот как он описывал их:

Я помню издетства, как в нашем селении старец,
Захожий слепец, наигрывал песни на струнах
Про старые войны, про воинов русских могучих.
Как вижу его: и сума за плечами и кобза,
Седая брада и волосы до плеч седые;
С клюкою в руках проходил он по нашей деревне
И, зазванный дедом, под нашею хатой уселся.

В предисловии к «Простонародным песням нынешних греков» Гнедич ещё раз обращается к воспоминаниям детства:

«Оставив Малороссию в детстве, я, однако, имел случай слышать пение таких слепцов, и, сколько помню, в песне одного из них, очень длинной, часто упоминалось о Черном море и о каком-то царе Иване».

И где тут о «страданиях украинского народа» и его «извечных врагах»? Показательно, что народные эпические песни («думы»), исполняемые кобзарями, Гнедич — казак, выросший и начавший учебу на полтавщине, именует «русскими».

Мыкола мечтал об армейской службе, но родитель понимал, что увечного туда не возьмут. Для мелкого малороссийского дворянства с казацкими корнями альтернативой военной службе могла быть духовная карьера, а значит нужно было готовить сына к монашеству. Первый шаг в этом направлении — поступление в полтавскую духовную семинарию. Однако этот шаг в итоге привел его на иную стезю.

В семинарии Гнедич показал особые способности в изучении греческого языка и задумался «о диких порывах гения и своевольных его переходах, сих свойствах, отличающих нашу поэзию простонародную, и находимых в песнях греков… Об оборотах, движении стиха, любимых повторениях речей и фраз, о многих чертах, которые составляют особенность песен русских и встречаются в греческих».

Когда семинарию перевели из Полтавы в Новомиргород, отец решил пристроить сына в другое учебное заведение — пусть и подальше от дома, зато более именитое и славящееся своими выпускниками — в харьковский коллегиум.

В 1798 году, когда юный Гнедич переехал в губернский город Харьков, два давних приятеля его отца прославились на ниве изящной словесности. Дядя Вася Капнист опубликовал комедию «Ябеда», а дядя Ваня Котляревский переработал на малороссийском наречии «Энеиду» Вергилия. Впоследствии Гнедич будет вести с ними активную переписку. Уже в Харькове он сделал свои первые успехи в риторике, стихосложении и комментировании античных текстов и изъявил желание учиться дальше.

«…я достигаю полноты телесного возраста»

По окончании коллегиума в 1800 году Гнедич поехал в Москву и явился к директору университета Ивану Петровичу Тургеневу. Так как студентов в это время был полный комплект, то Мыкола и приехавший вместе с ним приятель его по коллегиуму Алексей Юшневский — будущий член Южного тайного общества декабристов — были помещены в Благородный пансион на Большой Никитской улице. Пансион оказался им не по карману.

Через какое-то время Гнедич был переведен в университет и учился там до конца 1802 года. По свидетельству мемуариста Степана Жихарева он «замечателен был неутомимым своим прилежанием и терпением, любовью к древним языкам и страстью к некоторым трагедиям Шекспира и Шиллера… он любил говорить возвышенно и всякому незначительному обстоятельству и случаю придавал какую-то важность».

Одни исследователи его жизни утверждают, что Николай Иванович прослушал полный курс, а другие приходят к мысли, что он вынужден был оставить учёбу по недостатку средств.

В 1802 году Гнедич перевел и поставил на сцене Московского театра две трагедии: «Абюфар, или Арабская семья» Дюси (с французского) и «Заговор Фиеско в Генуе» Шиллера (с немецкого, совместно с приятелем С. Адлером). Обе пьесы, особенно вторая, шли с успехом и были изданы книжками. Тогда же у него вышел сборник стихотворений, небольших пьес, «рассуждений» и повестей под общим названием «Плоды уединения».

В 1802 году Николай пишет родителю в Бригадировку:

«Батюшка, вам известно, что я достигаю полноты телесного возраста, достигаю той точки жизни, того периода, в которых должен я благодарностью платить Отечеству. Благодарность ни в чем ином не может заключаться, как в оказании услуг Отечеству, как общей матери, пекущейся равно о своих детях. Желание вступить в военную службу превратилось в сильнейшую страсть… Я чувствую себя способным лучше управлять оружием, нежели пером… Я рожден для подъятия оружия. Дух бодрости кипит в груди моей… Образ героя Суворова живо напечатлен в душе моей, я его боготворю… Позвольте мне вступить в военную службу».

Иван Петрович прекрасно понимал, что в армию, а тем более в гвардию его отпрыск не годен и посоветовал попытать счастья на поприще гражданской службы.

В 1803 году Гнедич поступает писцом в департамент министерства народного просвещения, которое возглавлял самый большой знаток русского правописания, уроженец Черниговщины граф Пётр Васильевич Завадовский. Он, а затем и его преемник, граф Алексей Кириллович Разумовский, предпочитали во вверенном им ведомстве видеть малороссов, так как у них образование было основательным и систематическим. «Мне тут нужны спудеи, а не Митрофаны», — так определял кадровую политику своего министерства Завадовский. А еще родня этих людей обязательно передавала министру с родины сало, которое первые два начальника народного просвещения России обожали.

В Департаменте с 1802 года служил юный Константин Батюшков письмоводителем. Начальником их был Михаил Никитич Муравьев, поэт екатерининского века. Благодаря дружбе с Батюшковым Гнедич вошел в дом Муравьевых. Впоследствии Гнедич был дружен с его детьми, будущими декабристами, особенно с Никитой, который под его влиянием собирался писать биографию Суворова (Ахилл из "Илиады" и Суворов были любимыми героями Н. М. Муравьева).

В том доме и состоялось знакомство, определившее дальнейшую жизнь Николая Ивановича. Там бывал товарищ министра уделов Алексей Николаевич Оленин, который высоко оценил литературные способности Гнедича.

В 1805 году умирает Иван Петрович Гнедич, и Бригадировка достаётся его дочери Галине. Там она и проживёт до конца дней, так и не выйдя замуж. Николай будет часто навещать сестру, а в 1810 году поездка чуть не стала для него фатальной. На обратном пути лошади понесли, на мосту через Днепр Гнедича вышибло из коляски, он полетел в воду, как он пишет, «торчь головою».

«Синяя полоса по телу, — пишет он Батюшкову, — убедит всякого, что чрез меня переехала коляска с четырьмя конями». Гнедич захворал, заболел у него от этих передряг и оставшийся глаз. «Я уже поздравлял себя слепцом и думал: божественный Омир, одним несчастием с тобой я буду равен», — говорится там же.

К тому времени Гнедич уже стал известным в столице литератором, вхожим во многие уважаемые дома. Правда, не во все.

Николай Иванович сообщал Василию Капнисту: «Гаврила Романович, съехавшись один раз со мною у князя Бориса Голицына, выгнал меня из дому за то, что я изъявил нежелание быть сотрудником Общества («Русская беседа» — прим. автора.). Не подумайте, что сказка, — существенное приключение, заставившее в ту минуту думать, что я зашел в кибитку Скифов». Позднее Державин всё же стал принимать его у себя.

Чтение Гнедичем стихов превращалось в незабываемое зрелище. Сенатор Жихарев писал в дневнике: «Гнедич читал с необыкновенным одушевлением и напряжением голоса. Я, право, боюсь за него: еще несколько таких вечеров — и он, того и гляди, начитает себе чахотку». Сергей Аксаков вспоминал, как Николай Иванович «читал неистово».