Революция. Эпитафия

Существуют в мировой практике события-симулякры: псевдо-войны, якобы-мир (или ситуация «ни войны, ни мира»), псевдореформы.

 В их ряду можно назвать и псевдореволюции, отличающиеся от полноценных революций тем, что, используя энергию народных масс и внешние атрибуты революции, они не приводят к глубинным изменения в обществе. А ведь задача революции – это именно глубинные изменения: в сознании граждан, в государственном управлении, в культуре, в поведенческих моментах, в мировоззрении, в экономике и социальных отношениях.

Гегель, находившийся в ранней молодости под влиянием Великой французской революции, основные события которой совпали с его ранней юностью, охарактеризовал понятие «революция» как «движение изменения», «движение перемен». То есть, в его определении изначально был заложен принцип качественных изменений, которые обязательно должны произойти в обществе сразу после революции. Революция должна быть реакцией на отсутствие либо перемен (застой), либо улучшения (регресс). Если после революции качество жизни, основные устои общества, традиции и привычки не меняются, значит революция не состоялась. Состоялась псевдореволюция.

Великая французская революция привела к серьезному прогрессу, если считать вершиной ВФР империю Наполеона Бонапарта. Сравните максимально динамичные перемены во французском обществе времен революции и Бонапарта с унылым, но роскошным правлением Бурбонов – как до 1789 года, так и после Реставрации. Октябрьская революция в России привела к стремительному восстановлению разрушенной войной и распутинщиной Империи, превращения этой Империи в модернизированное, промышленно и технически развитое государство с огромным влиянием в мире. Пик этой революции пришелся на 30-50-е годы ХХ века. Революция в Китае привела к тому, что через несколько десятилетий после старта Китай из вечного объекта колониальных притязаний превратился в огромную супердержаву.

Во всех трех случаях между началом революции и ее расцветом, развитием проходили довольно большие промежутки времени. И в этот промежуток попадали якобинская диктатура, Голодомор, репрессии, хунвейбины, уничтожение целых социальных слоев, миллионы жертв. Именно это дало основания великому Жану Жоресу утверждать, что «революция есть наиболее варварский способ прогресса».

События 2014 года (как, впрочем, и более ранние события 2004 – 2005 годов) не являются классической революцией. При внешнем наличии атрибутов революционного процесса качественные изменения в обществе не произошли либо же не стали определяющими для дальнейшего развития страны. Более того: все то, против чего выступали активные участники Майдана, сохранилось и развилось: коррупция, непотизм, злоупотребления властью, произвол бюрократии, имущественное неравенство, социальная несправедливость.

Когда в 1924 году советское правительство отменило «сухой закон», действовавший с начала Первой мировой войны, и стало выпускать 38-градусную водку-«рыковку», народ недоумевал: стоило ли из-за двух градусов революцию устраивать? Сегодня народ недоумевает: стоило ли устраивать революцию ради того, чтобы потерять Крым и Донбасса, а также увеличить коммунальные платежи и обвалить курс национальной валюты? Все остальное (безвизовый режим, подписание соглашения об ассоциации с ЕС, несколько недореформ, страсти по Томосу и прочий информационный мусор, которым засыпано наше пространство, блекнет по сравнению с провалами «революционеров».

У Аркадия Аверченко в цикле «Дюжина ножей в спину революции», написанном по следам был рассказ «Черты из жизни рабочего Пантелея Грымзина». Великий пересмешник, не принявший революцию, писал о некоем рабочем, который в 1910 году получил поденную плату за 9 часов работы – два с половиной рубля. «Что я с этой дрянью сделаю?» - подумал Пантелей. Полтора рубля отдал сапожнику за пару подметок. На рубль купил полфунта ветчины, коробку шпрот, французскую булку, полбутылки водки, бутылку пива и десяток папирос. Осталось четыре копейки. «За что же, за что?.. - шептали его дрожащие губы. - Почему богачи и эксплуататоры пьют шампанское, ликеры, едят рябчиков и ананасы, а я, кроме простой очищенной, да консервов, да ветчины - света Божьего не вижу... О, если бы только мы, рабочий класс, завоевали себе свободу!- То-то бы мы пожили по-человечески!». Прошло десять лет.

В 1920 году – после того, как желанная революция стала реальностью – Пантелей получил свою новую поденную плату: 2700 рублей. За 2300 поставил заплатку на сапог, за оставшиеся купил фунт полубелого хлеба и бутылку ситро. На сигареты денег не хватило. «Почему же, - шептали его дрожащие губы, - почему богачам все, а нам ничего... Почему богач ест нежную розовую ветчину, объедается шпротами и белыми булками, заливает себе горло настоящей водкой, пенистым пивом, курит папиросы, а я, как пес какой, должен жевать черствый хлеб и тянуть тошнотворное пойло на сахарине!..»

Вам ничего не напоминает? С поправкой на сто лет вперед?

Давайте признаемся честно: движущей силой революций является такое человеческое качество, как зависть. Обретая характер эпидемии, охватывая большое количество представителей рода человеческого, это качество начинает подаваться под благородным соусом как «чувство справедливости». «Кто был ничем, тот станет всем!», иными словами.

Не удивительно, что в результате – по Томасу Карлейлю – после двух первых фаз революции («задумывают – гении, воплощают – фанатики») приходит время тех, кто пользуется ее плодами – проходимцев. Те-то и знают, как играть на низменных чувствах толпы, манипулировать и добиваться поставленных задач. Большевики и фашисты пытались убедить революционные массы, что материальная сторона – не главное, а роскошь – пережиток старого общества. «Мы – против комфортной жизни», - сформулировал в 1936 году Муссолини основной принцип фашизма. «Парень, презирающий удобства, умирает на сырой земле», - писал Поэт Революции Михаил Светлов.

Порочность – вот что становится нормой на некотором этапе революции – между первой, начальной фазой и дальнейшей, высшей. Порок, который сопровождает действия и заявления политиков. Отсюда и популизм – как низшее проявление порочности. Отсюда и склонность к авторитарным действиям политиков, репрессиям, геноциду – как высшее проявление порочности.

Дьёрдь Лукач, которого Николай Бердяев называл «самым умным из коммунистических писателей, обнаруживших большую тонкость мысли», говорил: «Революционная этика делает величайшим долгом принятие необходимости порочных поступков». Дмитрий Донцов – гуру украинского национализма – в 1926 году писал об аморальности как о необходимом качестве революционера. И в этом контексте абсолютно органично выглядит современный блогер Карл Волох, проповедующий – через пять лет после Майдана – необходимость толерантного отношения к коррупции как к средству защиты интересов власти от внешнего влияния. Ведь нынешняя псевдореволюционная этика делает обязанностью принятие порочных поступков, не так ли?

Кстати, когда на закате жизни у Лукача, прошедшего через аресты, гонения, интернирование, эмиграцию, спросили, как ему удалось выжить в процессе революции, он ответил: «Просто у меня не было души!»

Революция убивает душу. Особенно псевдореволюция.

Особенность псевдореволюции состоит в том, что она ведет к тупику: если энергия масс, отрицающая прошлый режим, не получила видимой материализации желаемого, она становится энергией разрушающей, ведущей страну и общество к погибели. Вот почему попытки имитации изменений, «сделать все, чтобы ничего не делать, поменяв флаги», как у героя Томмазо ди Лампедузы, - это путь к катастрофе. И – к сожалению – я очень отчетливо слышу дыхание этой катастрофы в моей стране.

У меня нет негатива к тем, кто выходил на Майдан – хоть я и находился по ту сторону баррикад, и дальше остаюсь по ту сторону. Но к тем, кто бросает вызов Системе, я отношусь с уважением – особенно к умным представителям этого бунтарского сообщества. Они искренни и в своем желании изменить страну, и в нежелании читать Достоевского, и в своих заблуждениях и ошибках. Время еще заставит их помудреть. У меня негатив только к проходимцам, которые на слишком долгий период дорвались к власти, воспользовавшись плодами Майдана. Слишком долго… И слишком уж явственно то, как они выстраивают приставку «псевдо», за которой скрывается слово «революция».

И – увы! – Наполеонов на горизонте не видно. И – увы! – все отчетливее слышен треск страны, которая расходится по швам…