Вирус страха и синдром стукачества

http://rian.com.ua/me/20150814/372172617.html

 В центре Киева, в Мариинском парке напротив Верховной Рады время от времени появляются сердобольные прихожанки православной церкви, раскладывают свой нехитрый иконостас и смиренно обращаются к Господу. Марш добровольческих батальонов в Киеве РИА Новости Украина Евгений Котенко Роман Степняк О чем молитесь? Они искренне верят, что Всевышний сможет вразумить власть на разумные решения. Святая наивность, до недавних пор на их право, гарантированное, кстати, Конституцией, не посягал никто. Пока не появился в меру образованный молодой человек, натасканный патриотическими формулировками о войне и мире, в аккуратном камуфляже и с неистовым блеском в глазах. Возможно, он действительно с АТО, может быть, еще несколько недель назад над его головой свистели пули, а в ближайшем окопе разрывались снаряды, а его непримиримость продиктована синдромом войны. Войны, куда его втянули обстоятельства, которые он воспринял как личные убеждения.
Он спросил у бабушки: "О чем молитесь?", не отдавая себе отчет, что молитва есть тайна верующего, а вторгаться в мир его большое святотатство. Но прихожанке скрывать нечего и она искренне ответила, что молится за мир, потому что на этом стоит ее вера. Тогда молодой человек потребовал, вслушайтесь: потребовал! — молиться не за мир, а за победу над сепаратами. Вот если бы она ему так ответила, он бы оставил ее в покое. Но пожилая прихожанка сказала, что война — это смерть, а убивать — это грех. Но не мировоззренческие разногласия поразили меня больше всего в этой истории. В конце концов, общество воспитало целую прослойку доморощенных "хунвейбинов", и это надо понимать. Но когда этот парень подозвал к себе милицейский патруль, сообщил, что готов написать заявление и приложить к нему запись с мобильного телефона, а также потребовал увести старушку в участок и взять с нее показания, я понял, что мы зашли слишком далеко. Нет, я не так выразился: мы вернулись слишком далеко. Где-то туда, где начинался 37-й год, а героями времени ходили люди в аккуратных кожанках, готовых отдать жизнь за товарища Ежова. Ну, это если товарищу Сталину их жизнь не потребуется.
 
В толпе единомышленников

 Я долго пытался объяснить для себя, что это было. Какой-то ложный патриотизм, навеянный лозунгом о единой стране, в которой все должны думать одинаково и поступать синхронно? Тревога в предвкушении туманного завтра? Искреннее желание преобразовать страну по лекалам вчерашнего майдана?
Наверное, нет. Этот парнишка думал прежде всего о себе. В нем проснулся ген страха и самосохранения, закодированный много поколений назад в сознании его предков, подсказывающий, как вести себя в случае малейшей угрозы: оказаться в толпе единомышленников, в одном ряду с обозревателями и дикторами, политиками, которые требуют войны до победного конца, волонтерами, снующими по стране в поисках бронежилетов и солдатских пайков. Так удобнее и безопаснее, и ответственности никакой. Все, кто вне этой толпы, ему кажутся людьми неправильными, с ними надо бороться, а простейший метод — переложить эту борьбу на плечи других. Ну почему милиция не учит бабушек, как надо молиться? Сегодня он сделал донос на престарелую прихожанку, а завтра, если что, пожалуется на милицию, которая не приняла необходимых мер. Или на оператора, который все это безобразие снимал в не совсем патриотичном ракурсе. Или на автора этих строк, который усомнился в его правоте… Он не виноват — таким его сделало время. Как не виновны и те люди, которые в 37-мом написали 4 миллиона доносов "куда надо" с искренним желанием помочь молодой советской власти.

Сосед смотрит чужой телевизор

Вирус доносов после долгой спячки в условиях перестройки и "розбудовы" проснулся на Майдане. Это прежнюю власть можно было поносить на чем свет стоит, потому что она была настолько преступная, что ее никто не боялся. Она калечила студентов в ночь на 1 декабря 2013 года, а этого делать было нельзя, потому что "они же дети". Но "детям" можно было зажигать коктейли Молотова и штурмовать "цитадель несправедливости", потому что они сражались за европейское будущее. И вот уже тогда перечить этим детям, а также тем, кого они потом затолкали в кабинеты на Банковой и Грушевского, было уже боязно. Даже страшно. Киевские бабушки, еще недавно готовые порвать глотку премьер-министру Николаю Азарову, если какой-то столичный чиновник заявлял о повышении цены на хлеб на 10 копеек, прощают Арсению Яценюку подорожание на продукты питания в разы. Прежнюю власть можно было смело критиковать, обзывая последними словами, и быть уверенными, что за это ничего не будет. Ведь так делал телевизор, а вторить телевизору совсем не страшно. Но телевизор вдруг стал другим, и общий настрой в стране кардинально изменился. Вдруг телевизор заговорил на одном языке с "Правым сектором" и батальоном "Торнадо". И на этот язык, в значительной мере состоящий из словарного достояния соседней страны, перешли не только бабушки, впитавшие страхи единомыслия в прямом смысле с молоком матерей, но и беззаботный ранее офисный планктон, и люди, причисляющие себя к интеллигенции.  Так удобно — не выделяться из толпы, не культивировать в сером веществе инакомыслие и полагать, что лучшее предназначение для головы — ношение кевларовой солдатской каски. А кто думает не так — тот против нас. Его надо поставить на путь истинный, если он еще не оказался шпионом или сепаратистом. Сообщить куда надо. Людей без обиняков зазывают стучать на соседей: кто там скрывается от мобилизации, кто принимает подозрительных гостей, кто смотрит чужой телевизор. Не от того ли шпионов в последнее время развелась тьма тьмущая? Спецслужбы отчитываются перед властью и народом о десятках случаев поимки подозрительных лиц, находят предателей в своей среде, и рядовых, и даже полковников, кажется, попался даже генерал, но сумел вовремя оказаться "за бугром". Может быть, и престарелая прихожанка не просто так ошивается у Верховной Рады и молится за мир в стране, которая принадлежит и ей, а выискивает ценную информацию, которая долетает из эмоциональных заседаний парламента?
 Вы слышите, какие грядут времена?