1991 (часть 3)

Более-менее официальный частный капитал представлял салон игровых автоматов в подвале, совмещенный с магазинчиком, основным ассортиментом которого были сигареты и какие-то жевательные резинки с шоколадными батончиками. Еще в холле одного из этажей существовал видеосалон (эта разновидность бизнеса, наряду с компьютерными клубами, судя по всему, была стартовой для многих современных успешных бизнесменов), который, к слову, связал в моей памяти в один узел молдаван и азербайджанцев.

Дело в том, что салоном владел примерно 30-летний аспирант из Закавказья с тихим, но высоким голосом и певучими интонациями немного неграмотного русского. Каждый вечер этот сын Азербайджана с некоторой гордостью выносил из своей общежитской комнаты видеомагнитофон, доставлял его в отгороженную часть холла, где на стенке висел телевизор, перед которым стояли пять рядов кресел а-ля школьный актовый зал (с дерматиновой обивкой, секциями по три кресла – очень характерные). Цена билета на вечерний сеанс была, кажись, 1,5 руб. (тогда еще рубли ходили, ребята! Адзин рубель, бир сум, бир сом, бир манат – ничего эти словосочетания не говорят?), ночной (с более откровенными кинолентами) – 2 руб.

Аспирант (уж и не помню, как его звали), не только продвигал искусство в массы, но и, пользуясь схожестью азербайджанского и турецкого языков (ею тогда желали воспользоваться многие его земляки) организовывал автобусные туры украинских челноков в Турцию. Ну, и сам порой ездил.

Именно из его уст я услышал короткую, но насыщенную историю про молдавских пограничников.

Как-то аспирант, в ходе обычной, в общем-то, беседы, своим льющимся голосом неожиданно произнес: «Мне раньше говорили, что все молдаване – пи..ватые, а я не верил. А теперь – да, пи..ватые». Оказалось, что к столь неприглядным выводам рассказчик пришел при пересечении кордона. Погранцы из Молдавии хотели устроить в автобусе шмон. Азербайджанец, ни минуты не раздумывая, тут же предложил им по десять баксов с человека (неплохой, к слову, куш по тем временам – покупательная способность доллара в 1991 году была невероятной), лишь бы они никого не трогали. Стражи границы отказались от предложения, потом прошлись по салону, что-то проверили, посовещались, и сделали то, чего закавказский видеоноситель не ожидал, и понять так и не смог. «Они сказали – проезжайте свободно», - со взлетающим с каждым словом вверх недоумением передал он слова пограничников. И добавил, уже уходя интонационно вниз, как бы добивая всех уроженцев солнечной Молдовы: «Мне раньше говорили, что молдаване – пи..ватые, а я не верил».

Прозрение азербайджанца (на всякий случай, прошу прощения у представителей Молдовы – ничего личного, только история) не так уж и лишне в данном тексте: аспирант-бизнесмен в несколько анекдотической форме выразил генеральную идею 1991 года: «Кто не берет денег, если у него есть такая возможность, чем бы он при этом ни руководствовался – тот лох». Эта «мудрость» была как бы развитием макродевиза тех лет: «Государство так долго нас обманывало по-крупному, а мы если и тырили у него, то лишь по мелочи, – так пора же восстановить паритет».

Подобное отношение к госинтересам тем легче прижилось, что о неминуемости наказания речь не шла в принципе. Люди из представителей различных общественных слоев и формаций превратились в просто людей, которые действовали в своих индивидуальных интересах. Идеальная анархия, не отягощенная никакой навязанной государством моралью. Завлекательная штука для стойких индивидуалистов, готовых бороться каждую секунду, но весьма губительная для общества: в среде сильных довольно быстро происходит естественный отбор, в котором побеждают, как это ни странно, не сильнейшие, а самые организованные (как правило – воры или власть). Активный генофонд уничтожается (победителям не нужны сильные соперники) или размывается (пост-советский человек беспрестанно искал, где лучше), и пока вырастает новое поколение людей, готовых постоять не только за себя лично, но и за свою социальную группу, получаем позднего Кучму.

Но здесь речь идет о 1991-м – тогда о существовании «мершавенького» директора Южмаша я, признаюсь честно, и не подозревал. Да и когда мне было им интересоваться – жизнь вертелась вокруг иного.

Я уже писал о всепроникающей абсурдности возникающего капитализма. Чтобы завершить тему, приведу примерный перечень тех товарных групп, которыми ворочали мои вузовские знакомые 17-24-х лет отроду, в 1991-м: банальные легкие наркотики, ворованное барахло, консервы, бытовая техника, видео и музыкальные кассеты, шмотки, товарные партии металлического лома и туалетной бумаги (о двух последних пунктах стоит будет написать подробней, потому что они были следствием мощного экономического явления тех лет – бартера).

Еще был самый загадочный продукт. Перед тем, как назвать его, я скажу, что сам ни разу данный товар не видел, и те, кто его продавал, тоже его с собой не носили, - физически он нигде никогда не фигурировал. Однако это не мешало ему быть чуть ли не манной небесной, то есть, товаром, способным принести продавшему его мгновенное и надежное обогащение. Речь идет о сухом змеином яде. Еще раз повторюсь – его никто не видел, цена была весьма туманна, но судя по числу предложений, где-то под Киевом находилась половина мировых запасов этого продукта, которая только и ждала ловкого посредника.

Однако яд – это было эдакое над-явление. Проза жизни была проще и понятней.

Низовыми звеньями супермаркета «общежитие №20», как и всей торгующей Украины, служили разнообразные индивидуалы, в любом случае далекие от экзотического яда. В общежитских условиях они сконцентрировали свои усилия на двух видах товаров – сигаретах и водке (в крайнем случае – вине). И то, и другое тогда было в жутком дефиците, требовало не только денег, но и (если речь шла о приобретении в госмагазинах с целью последующего спекулятивного заработка) выстаивания в совершенно сумасшедших и диких (по настроению) очередях. Однако добытые где-то на стороне, водка и табак могли быть проданы в общежитии с приличной наценкой. Особенно велика была маржа при ночных продажах, - тогда круглосуточных магазинов не существовало, так что в темное время суток пропадала даже эфемерная конкуренция со стороны внешних торговцев.

К слову, почитайте номера московского Коммерсанта за первые годы 1990-х – где-то среди них вы (как и я, в свое время покупавший это издание у торговцев с асфальта в переходе у метро Площадь Льва Толстого) обнаружите подробнейший обзор цен на импортные сигареты на пост-советском базаре №1 – московских Лужниках. Статья, полная графиков, и аналитики по трендам и тенденциям (схожая с современными обзорами фондового рынка), явственно вам докажет, что сигареты были ключевым товаром для всего пространства бывшей одной шестой части суши. Так что мои непрекращающиеся в данном тексте попытки притянуть общежитие ко всей Украине, вполне обоснованны.

Объявления о том, какая комната чем торгует, вывешивались прямо на первом этаже. Часть точек действовала давно, и потому вовсе не требовала рекламы.

(есть настроение не останавливаться на написанном)