1991 (часть 5)

Речь идет об отрывных купонах.

В стране – так (для удобства) назову это образование по обе стороны от даты развала Союза – ходило слишком много денег и слишком мало нужных населению товаров. Чтобы как-то уровнять оба этих компонента перекошенной экономики, власти выпустили отрывные купоны – разграфленные на квадраты листы формата А4, с прямоугольным полем в центре (там стояла печать организации, которая их выдала, и располагалась горделивое название всего этого безобразия – «картка споживача»). Вокруг, как поля на шахматной доске, были «выстроены» отрезные сектора-квадраты с указанием номинала – 1 руб., 3 руб., 5 руб. и месяца, на протяжении которого они действовали. Приходишь в госмагазин, и платишь в двойном размере – рублем и купоном. Отличие в одном – с купонов сдачи не давали. Такое вот вращение макулатуры в природе.

Без купонов водку не продавали. Я же на первом курсе занимал общественную должность финстаросты, получал для группы стипендию (первая была 17 руб. на человека – это где-то на 42 буханки украинского хлеба): деньги раздавал, а купоны ребята брать не хотели – родителей этим добром вдоволь на предприятиях снабжали. Таким образом, я ежемесячно получал значительную купонную «наличность», которую и внес в «уставной фонд» нашего маленького коммерческого предприятия. Мои «однокамерники» - веселая интернациональная компания – скинулись рублями. И образовался капитал, достаточный для старта.

Рыночная экономика и математика сулили приличные прибыли: покупка по 10 руб. за бутылку (что-то такое, точной цифры не помню), продажа – от 15 руб. (если на носу праздники – до «двадцатки»).

Стартовали мы с ящика водки. Верней, вначале где-то в центре купили вина, бутылок восемь. В общаге их у нас перекупили за пару дней. Логично решив, что от добра вина не ищут, мы взялись за водку.

Она научила простому правилу: хороший человек должен быть если не с кулаками, то, как минимум, с локтями. Чтобы распихивать конкурентов. Без всякой злобы – исключительно ради возможности дышать.

Почему локти? Водка в государственных магазинах той поры была не только продуктом ректификации спирта, но и символом борьбы за права измученных трудящихся. Прежде чем добраться до желудков, «беленькая» проходила несколько этапов.

В магазинах ее начинали продавать после обеда, кажись, с 14-00. Это уже само по себе повышало градус напряжения (ожидание водки хуже самой водки), но прочие условия доводили его и вовсе до невероятных показателей.

Для торговли дьявольским сорокаградусным напитком в магазинах того времени отводили обособленные помещения с отдельным входом, отгороженные от остального торгового зала если не кирпичной стеной, то хотя бы металлической клеткой. Все походило на бои без правил, только в спорте действуют профи, дерущиеся в клетке, а здесь внутри находился продавец-мужчина и ящики с водкой, а вся активность осуществлялась добровольцами снаружи.

Какие очереди стояли за водярой! Бессмысленные и беспощадные, как русский бунт.

Я до сих пор явственно помню два эпизода. Первый связан с гастрономом, современный адрес которого – Вадима Гетьмана, 34 (между Индустриальным мостом и Лебедева-Кумача, прямо напротив остановки общественного транспорта). Водку там продавали с отдельного входа – крыльцо с тремя-четырьмя ступенями, железная дверь, ведущая во внутреннюю квадратную комнату, где напротив входа был с помощью металлической решетки отгорожен закуток для продавца и товара.

Очередь всегда начиналась с улицы. И ее внешняя часть всегда была бесконечной, слегка говорливой, состоящей, как правило, из городской инженерной и рабочей интеллигенции, - людей в целом смиренных и терпеливых.

Мы много раз там скупались, и каждый раз ключ к успеху операции был в руках уже упомянутого мною ранее татарина – Хасана.

Слегка отступлю от темы водки. Если бы меня попросили нарисовать образ монгола для фильма о Киевской Руси, я взялся бы описывать Хасана. Высокий, с кривоватыми кавалерийскими ногами, взрывным темпераментом, быстрый в движениях, с круглым непроницаемым лицом – раскосые глаза, усы отдельно от бороды, густые черные волосы. Если улыбается, то как-то недобро.

За водкой с ним ходить было большое удовольствие. Сделает отмороженное лицо (то есть, не улыбается), скользнет вдоль очереди – и привет, уже в дверях, а потом – и внутри. И ведь ничего особенного не делает, даже локти почти не пускает в ход. Вот как это объяснить? Только каким-то мистическим цепенящим ужасом, который сохранился в наших славянских душевных недрах перед кочевниками с востока.

Короче – Хасан внутри, пора лезть за ним. И я, с сумкой и деньгами, не внушая никакого ужаса, а только лишь извиваясь и делая вид, что меня мама за хлебом послала, толкаюсь за ним.

За дверьми всегда открывалась иная сторона той же очереди – в забитом пространстве где-то пять на пять стоит плотная толпа мужиков, одетая в черное, и с испитыми чернеющими лицами. Дышат перегаром, медленно нависают над клеткой с водкой и продавцом. Местная алконавтия, они проскальзывают заранее в боковую дверь, когда через нее в магазин вносят водку. И толкаются, делая стояние людей на улице почти бессмысленным.

Именно здесь однажды, прямо по головам мужиков, натурально полз к окошку, через которое осуществлялась торговля, какой-то уголовник. Посиневший от наколок, молодой, крепкий, невероятно озлобленный, он еще на входе запрыгнул на своего соседа, когда понял, что даже страх окружающих не поможет ему нахрапом пробиться вперед. Парень запрыгнул – и пополз по верху. Его вынужденно поддерживали (слишком плотно все стояли), и зек по-пластунски, надавливая на головы локтями и ударяя ботинками, быстро добрался до цели. Зло прохрипел на продавца, который уже через пять минут торговли начинал смотреть на окружающих обезумевшими глазами (а потому ему было все равно, куда и кому совать водку, лишь бы получить деньги), отоварился, отполз назад, спрыгнул и вышел на улицу.

Идеальная иллюстрация 1991 года, его правил, законов, да даже и самой сути.

Но люди-то, вот эти, по которым только что прошлись, а они утерлись и продолжили рваться к водке, – они же не были олицетворением тупости, серости и покорности. Они были наши, в общем-то, хорошие люди, не забывшие коллективные ценности, законов товарищество и братства. Потому что и в описанном случае, и в прочих других всегда поддерживали (и не только головами) тех счастливцев, которые добрались до окошка, и покупали вожделенный напиток. Тогда ведь на одного человека давали по четыре бутылки (исключение – если есть справка о свадьбе/похоронах – с ней давали ящик – 20 шт; кое-кто профессионально приторговывал такими справками, в буквальном смысле зарабатывая на своей радости или горе). А мы-то вдвоем-втроем приходили за ящиком. И когда продавец орал – «чего берешь так много, кто с тобой?» эти самые люди всегда поднимали руки. И продавец сникал, и отпускал именно ящик. И бутылки тоже передавали над головами (ведь парой добираться до окошка было бессмысленно – один проталкивался и покупал, а второй уже принимал товар где-то в относительно спокойном уголке). И никогда эти пьяницы не крали передаваемую водку, не покушались на нее, и старались даже не уронить.

Тоже знак времени, какой-никакой, тоже иллюстрация – народ 91-го.

Второй же из запомнившихся мне водочных случаев был скорее комичным. Просто в очереди, которую я намереваюсь в этом месте вспомнить, я не стоял, а лежал. Долго и без результата. Зато весело.

Дело было напротив Киевского института инженеров гражданской авиации – как каждый в прошлом уважаемый советский вуз, нынче он называется университетом.

Напротив главного входа в центральный корпус института был один из первых известных мне ночных отделов, где торговали водкой, - где-то с часу ночи. На официальность этих операций указывал чернильный штамп на этикетке продаваемых бутылок, с повышенной (по случаю ночи) ценой – 15 рублей. На всякий случай напомню, или открою глаза: на советских, и первых пост-советских продуктовых (да и не только) товарах, прямо на заводе на этикетке выбивали отпускную цену (или две-три – в зависимости от так называемого территориального пояса: всего их было три, от самого доступного европейского до дорогого северно-дальневосточного).

Вторым, и даже более надежным, чем штамп, доказательством того, что ночная торговля водкой была законной, служили два-три наряда милиции. Они подъезжали за полчаса до открытия отдела, и дубинками ровняли волнующуюся очередь, каждый из участников которой – в основном, молодежь, многие – в синих шинелях, официальной форме одежды студентов-авиаторов, - хотел пробраться к дверям, чтобы войти в них именно в момент старта продаж. Динамичное такое стояние за водкой получалось.

(продолжу)