Алан Мамиев: «Мы чувствовали, что Украина превращается в бесовской вертеп"

Алан Мамиев, осетинский доброволец, который воюет в составе ополчения ДНР, в интервью он рассказал мне, почему он оказался на Украине и чем война в Донбассе отличается войн на Кавказе.

– Алан, какие побудительные мотивы были у вас и ваших земляков-осетинов для того, чтобы приехать в Донбасс добровольцами?

– Это был личный выбор каждого. После событий в Одессе 2 мая… основная масса тех осетин, которых я знаю, приехала сюда именно после событий в Одессе. На все это невозможно было смотреть. Было понимание того, что что-то страшное двигается с Запада. Мы чувствовали, что Украина превращается в какой-то бесовской вертеп, и что это может прийти к нам.

Напрашивалась аналогия с фашистской Германией, с тем временем, когда там устанавливалась власть НСДАП. Я все время вспоминаю слова моего деда, который говорил, что если бы в Германию году в 36-37-ом заехала дивизия НКВД и все это прикончила на каком-нибудь партийном съезде, то не было бы ни Сталинграда, ни всего остального – всех этих страшных потерь.

После Одессы стало явным, что на Украине есть натуральные фашисты. Если до этого были какие-то «игрушки», отговорки, когда они били «Беркут», например, то в мае эти люди перешагнули грань добра и зла.

Мы сразу же поняли, что всему этому надо противодействовать. Пришло решение вести войну на чужой территории и не ждать, пока все это придет к тебе домой.

Тут, в Донбассе, ребята к войне не привыкшие, а наши ребята-осетины лет так двадцать в зоне военных конфликтов живут.

– Вы из Северной Осетии?

– Да. Но у нас разделение номинальное.  По сути, мы, осетины из Северной и Южной Осетии, один народ, просто разделенный Кавказским хребтом. И там, в Южной Осетии, тоже участвовали в конфликте осетины из Северной Осетии. И к нам, когда у нас конфликт был с ингушами, приезжали осетины из Южной Осетии.

– Хорошо. Ну вот, второго мая все это произошло в Одессе, и что, вы собрались и постановили ехать?

– После 2 мая сюда поехал мой брат Олег. Его позывной сейчас «Мамай». Они вчетвером с друзьями просто сели в машину и приехали сюда. Они еще не знали, куда поедут – либо в Луганск, либо в Донецк.

Уже на Донбассе увидели все эти митинги, штурмы госадминистраций, захваты зданий. В общем, решили предложить свои услуги. В итоге попали к Ходаковскому, в батальон «Восток», который тогда только появился. Постепенно нашли общий язык. И стали сюда прибывать друзья брата, друзья его друзей.

Осетины ведь народ такой: если где-то свои есть, то они начинают туда все стягиваться. 

– И сколько человек сюда «стянулось»?

– В нашем подразделении человек 50-60 осталось. Многие ушли под Мариуполь. Кто-то ушел воевать в Луганск. Сейчас активных боевых действий нет, а наши ребята предпочитают участвовать именно в активных боевых действиях.

Начинается мирная жизнь, а налаживать мирную жизнь должны уже сами граждане Донецка. А мы пойдем дальше.

– Я так понимаю, что как раз когда ваш брат, а потом и вы приехали в Донецк, то в то время произошла трагедия в Донецком аэропорту, когда во время неудачного штурма погибло большое количество ополченцев. Что именно тогда произошло?

–  Там была странная история, Ходаковский про нее много рассказывал. Мы не ожидали, что украинская армия применит против ополченцев авиацию. На тот момент, в истории этой войны, такого еще не происходило.

Из этого нами были извлечены уроки, сделаны выводы. С тех пор на боевые выезды мы ездим вместе с ПЗРК (переносной зенитно-ракетный комплекс – ред.). И Стрелков в Славянске тоже стал сбивать самолеты и вертолеты.

Сейчас украинцы перестали авиацию использовать.  Но на тот момент это произошло в первый раз, сработал фактор неожиданности.

К тому же у ополчения тогда не было боевой слаженности. Воевали разные группы, которые тогда еще плохо друг друга понимали.  В итоге несогласованность, неготовность,  плюс отсутствие техники и стрелкового оружия в нужном количестве.

– А сейчас вооружения достаточно?

– Сейчас у нас всего достаточно.

– «Восток» – это все еще батальон?

– Нет. Нас уже порядка 4 тысяч. Это спецбригада.

– А почему Ходаковского постоянно обвиняли в том, что он человек Рината Ахметова? В чем там дело? Сторонники Стрелкова говорили, что он готовился летом сдать Донецк…

– Это ведь еще и информационная война. Все время кого-то в чем-то обвиняют. Говорят, вот Безлер – того-то человек, а вот тот командир – этого человек. Это нормальное явление в эпоху информационных войн.

– Вы можете объяснить, а почему конфликтуют Игорь Стрелков и Александр Захарченко?

– Претензии к Стрелкову были изначально по поводу сдачи Славянска.

– А что там было? Можете объяснить?

– Меня там не было, в Славянске. Но после выхода в июле из Славянска и прихода Стрелкова в Донецк, около 200 бойцов из этого отряда перешло к нам, в «Восток». Они говорили, что у них и патронов, и еды, и всего хватало. Всего было достаточно. Могли держать оборону несколько месяцев точно. Почему это произошло? Для них самих сдача Славянска была шоком.

Им объявили тогда боевой выезд. Они сели в машины, с оружием – думали, что едут на боевой выезд. Грубо говоря, штурмовать Карачун. Но просто уехали из города. И у бойцов возникло очень много вопросов к Стрелкову.

Вы понимаете, Стрелков-то на сегодняшний момент фактически сдал две трети территории ДНР. Остались же только Донецк и Луганск. Север тогда оголился. И этому никаких объяснений дано не было. Стрелков тогда не объяснил, почему он это сделал. Он говорит, тяжело было. Но объективных причин сдачи Славянска не было. Оружия было предостаточно. Одно то, какое количество складов было оставлено, вызывает вопросы.  Их даже не взорвали. Вопрос: почему склады не взорвали, когда отходили?

– А что было на тех складах?

– Стрелковое оружие. Гранатометы. Очень много оружия было.

– Стрелков давал бойцам какие-то объяснения?

– Он как-то избегает этой темы. Я не очень сильно слежу за ним, он и так активно распиарен. Чуть-чуть понимая, что такое журналистика, я представляю, сколько стоят такие пиар-кампании.  «300 стрелковцев» – это уже разработанный образ. Это ж имиджмейкеры работают над созданием, то есть колоссальный пиар-ресурс включен.

Возникают вопросы: а кто его включил? а зачем? с какой целью его включили? под какие задачи? Были же потрачены деньги, значит, кто-то эти деньги вкладывал.

Таких вопросов, на самом деле, очень много.  Их пока не ставят, чтобы не вносить разброд и шатания внутри ополчения.  Сейчас есть задача воевать, а разборки все эти будут уже потом.

– На вашем аккаунте в Фейсбуке я заметил, что в  графе «Работал» указана общественная организация Сергея Кургиняна «Суть времени». Вы что, получается, член этой организации?

– Да, я член этой организации. Когда еще жил дома, то был ее координатором в Северной Осетии.

– Вы не можете мне пояснить, что все-таки произошло, когда Кургинян обвинил Стрелкова в сдаче Славянска? Тогда говорили, что это выступление обусловлено тем, что Кургинян якобы выполнял задание то ли донецкого олигарха Рината Ахметова, то ли Кремля…

– Я сам снимал то видео на свою камеру. Сергей Кургинян изначально приехал, чтобы создать в Донецке гуманитарную миссию. Привезти в большую больницу лекарства, своих врачей, создать передвижной мобильный госпиталь.

Он приехал и стал вести об этом переговоры. И как раз в это время произошла резкая сдача Славянска. Ну, Кургинян – товарищ осведомленный. Плюс к этому он имеет большой политический опыт. Ему чутье тогда подсказало, что что-то тут не так.  И он стал противодействовать, включившись в игру. Может быть, можно было сделать это по-другому.

Но, как показал результат, это оказался довольно эффективный способ, потому что, насколько мне известно, у Стрелкова было в планах отходить дальше в Россию…

– А правду говорят, что после прихода в Донецк из Славянска Стрелков сказал Захарченко, что надо дальше прорываться в Россию? На что последний ему ответил, что я тут живу и город сдавать не намерен?

– Да, такие разговоры были. В общем, это совсем непонятная история со Стрелковым была.

– Что говорят о Захарченко в ополчении? Хороший он командир?

– Он хороший мужик. Я с ним пару раз пересекался лично. Мы общались, когда приезжал Кургинян, – он встречался со всеми полевыми командирами, которые на тот момент существовали, в том числе и с Захарченко. Александр тогда довольно-таки хорошее впечатление произвел. Такой интеллигентный человек. И настоящий офицер.

– Как чувствуете, будет ли наступать ополчение?

– Знаете, с точки зрения логики в нынешних урезанных границах ДНР и ЛНР никому не нужны. Должно состояться их расширение – даже с экономической точки зрения. Донбасс, например, невозможен без Днепропетровска, потому что эти промышленные зоны едины.

– Ну и когда же может начаться наступление?

– А кто его знает! Это ж военная тайна. Думаю, что на тех территориях граждане сами поднимут знамя борьбы. В итоге появятся Харьковская народная республика. Одесская народная республика. И все эти республики объединятся в одно государство.

– Чем отличается эта война в Донбассе от кавказских войн?

– Это война артиллерии. На Кавказе нельзя в таком количестве применять артиллерию. Горы все-таки ограничивают применение «Градов». К тому же у чеченцев всего этого не было.

Эта война более технологична. И, конечно же, нет такой степени ожесточения. У меня друзья воевали в Чечне, Они говорили, что видели женщину беременную со вспоротым животом, в котором была голова ее мужа... Таких вещей тут нет даже близко. Нет содранной с человека кожи. В Чечне обкалывали человека новокаином. Обезболивали ему тело, сдирали кожу, и он медленно умирал... У меня друг – сотрудник ФСБ. У него так его друг на руках умер. Человека выкрали, обкололи, содрали шкуру, оставили умирать. И он три дня умирал в агонии. Такого, к счастью, тут нет.

– А вы с пленными разговаривали?

– Понимаете, верить в искренность пленных весьма тяжело. Они все-таки в плену находятся, поэтому пытаются сказать тебе то, что ты хочешь от них услышать. Даже эта знаменитая история с женщиной, которую поставили к столбу позора…  Она потом стала героем Украины. Я же присутствовал при всем этом. Она действительно была корректировщицей, у нее был специальный планшет. Она все это особо не скрывала, потому что была идейной. Говорила: да, я это делала. Муж ее находился в Киеве. А в  «Райфайзенбанке» был аккаунт, на который ей приходила оплата. Все это было доказано. И никто ее не мучил, не бил, не насиловал.  

– А чего ж вы ее отпустили?

– Это было распоряжение нашего руководителя Ходаковского. Почему ее тогда выставили к столбу позора? Просто накануне в Донецке прошел «марш позора». А это был индивидуальный марш позора. Ей дали табличку «Я убивала», и она два часа простояла у этого столба…

– Может, кто-то из твоих земляков решил тут, в Донецке, остаться, жениться?

– Думаю, через год тут будет много маленьких осетин!

– А если появится такое государство, как Большая Новороссия, ты сам не захочешь остаться тут жить?

– Не знаю. В моем сознании моя Родина – это весь Советский Союз. Даже не Россия, а больше. И Грузия моя Родина, хотя она с нами воевала. Родина и Узбекистан, и другие бывшие республики СССР. В моем сознании у России нет границ – есть только горизонты. Если надо быть здесь, то будем здесь.