Роман Виктюк, Воланд, Гафт и Раневская

Этюд с мастером в межантрактных интерьерах

В этом сезоне Виктюк привез в Киев два спектакля -  Мастера и Маргариту и Король-Арлекин. С одной стороны, Маэстро, отметивший в конце ноября 75-летие, в Киеве бывает достаточно часто. Так что новостной заголовок Театр Виктюка вновь на киевской сцене как бы, не сенсация. Но с другой стороны, регулярные появления театра на берегах Днепра ставят Киев в один ряд с европейскими (и не только) столицами, где Виктюк всегда желанный гость. Да и, согласитесь, возможность пообщаться с одним из самых известных в мире украинских режиссеров, это пусть и короткий, но очень насыщенный заряд позитива. Короткий – потому что изловить и усадить Виктюка перед диктофоном – штука очень непростая даже между антрактами. "Сейчас, сейчас, деточка… Я о вас помню… Никуда не уходите… Пару минут…"… А насыщенный - потому что получаешь возможность хоть  ненадолго забыть о бренности и мерзости спектакля, который играется за стенами театра.

women.itop.net

- Роман Григорьевич, вот прямо сейчас, когда я вас наконец-то изловила, на сцене идет спектакль Мастер и Маргарита. С ваших слов, сегодняшний лозунг Воланда «Никто не забыт и ничто не забыто»…

- Да.

- То есть, если в наше время появится Воланд, то он придет для того, чтобы нам об этом напомнить?

- Ему не нужно появляться. Он никуда не уходил.

- Вы считаете, что он сейчас среди нас?

- Конечно! Достоевский сказал Мир лежит во зле. Это не я говорю, это сказал Достоевский. А злом правит Воланд. Это праздник, торжество Воланда. Еще Шиллер, когда создал Коварство и любовь, написал про Вурма, что это червь. Он считал, что если червя дробить на разные части, он все равно останется живым. Сегодня все черви существуют, как самые живучие и торжествующие существа. Это часть плевка Воланда. В этом все несчастье этого мира. И это даже не именно сейчас. Это во все время. Ничего не меняется. Наступила эра зла, цинизма и иронии. Поэтому торжествует шоу-бизнес. Поэтому торжествуют сериалы. У людей выживает только животный смех. ЯЧк кажуть у нас, - реготання. Это не имеет вообще никакого отношения к искусству. Заробляються грошi. Цинично, страшно и совершенно без стыда.

- Но, неужели кроме Воланда не осталось больше ничего светлого?

- Но, торжествует сегодня тьма.

- И что же делать, чтобы это торжество закончилось?

- Будет конец.

- Конец???

- Конечно! Вы посмотрите, что творится во всем мире – Ливия, Сирия и т.д.

- То есть вы верите в предсказания индейцев майя про то, что в следующем году будет конец света?

- Как можно в это не верить, когда к этому все идет! Все идет в пропасть.

- И что же делать?

- Ничего не делать. Это в Библии написано. Это уже не первый раз. Уже менялось много цивилизаций, когда зло доходило до предела, тогда все рушилось моментально.

- Получается, что  любовь, об агонии которой вы не раз говорили, уже реанимации не подлежит?

women.itop.net

- Да. Любовь на Земле агонизирует.  За любовь принимают пошлятину, все, что угодно, но только не настоящее. Я не знаю, может и возможна реанимация любви. Для этого и есть единицы, которые все еще пытаются возносить молитвы. Ведь театр это единственное место, где еще  может быть непосредственное общение. Прямое общение сцены и зрительного зала. Общение, когда еще видишь живые глаза. Больше нигде уже этого нет. Кино, сериалы, телевидение - это все мимо. Даже пение теперь фальшивое. Под "фанеру". Пение без стыда и совести от начала до конца. Людям врут. Это все имитация. Телодвижения, которые ничего не выражают. Это уже по всему миру. Это уже ультрабесстыдство.

-   Пьеса Мастер и Маргарита, как говорят многие, достаточно мистическая?

- Это священный текст, а не мистический. Это большая разница.

- Но, говорят, что актеры боятся играть в Мастере и Маргарите. Ведь когда шла экранизация романа было немало чертовщины.

- Я ставил этот спектакль уже три раза - в Литве, Эстонии и России. Ничего страшного не происходило. Сериалом правила черная структура. Этим фильмом занимался Воланд. А у нас в труппе все ребята светлые.

- Как вы подбираете молодых актеров?

- Никак. Ко мне прилетают на свет, на любовь. Никого я не выбираю, и никто сознательно не приходит. Ко мне летят, как бабочки на свет. Бабочки, которые хотят раствориться в свете и подарить свой свет.

- Да, но и про театр нередко говорят, что это тоже далеко не светлое, место. В театре царят интриги, актеры друг друга подсиживают, завидуют друг другу...

- В других театрах только так и может быть. Но, у нас совершенно другая атмосфера за кулисами. Они не подсиживают, не злорадствуют. Они радуются друг другу, следят друг за другом. Это фантастика. Это чудо. Это своеобразный детский сад. Если артисты взрослеют, это беда. Потому, что они теряют первородное ощущение жизни. Ребенок говорит миру только «да», и никогда не говорит "нет". А весь мир построен сейчас только на "нет". Все построено на том, чтобы взять гроши.

- Как у вас получается не взрослеть?

ru.wikipedia.org

- Я этого не знаю. Если я задумаюсь над этим, все исчезнет. Мои актеры так и существуют. Здесь, в моем театре, уже девяносто процентов актеров мои выпускники. Они уже привыкли так жить. По-другому они уже не понимают.

- Что должны знать ваши студенты, чтобы быть в вашем театре?

- Они должны знать все методы. Я их учу уметь существовать на сцене. Учу структуре биомеханики Мейерхольда, структуре Таирова, Станиславского и так далее. Они должны знать структуру Чаплина. Пантомиму Марселя Марсо. Поэтому они спокойно существуют и вокально и телесно. Тело человека говорит больше, нежели слова. Слова сегодня это прикрытие. Слова - это то, что нам говорят политики на каждом своем выступлении. Это все сплошное вранье. Слово входит в мир, как строительные леса, чтобы за этими лесами не было видно фасада. А у артиста есть то, к чему не может прикоснуться цивилизация. Цивилизация это гибель.

- Вы перечислили много методов, можете назвать какой-то свой личный метод?

- Конечно. Это синтез всего. А сверху должно быть небо. Детское небо. В детском саду дети могут играть в песочнице и верить, что они летают по небу, что они духи, черти, все, что угодно. Тогда нет никаких границ, тело может выразить все. Им не надо говорить. В Раю никто не говорил, в Раю только пели. И Моцарт был тот единственный человек, который был отправлен на Землю, чтобы пропеть те песни, которые поют там. Моцарт передал Земле то, что было в Раю до того, как согрешили Адам и Ева. Но никто этого не слышит.

- Вы говорите, что дети могут верить в то, что они летают. Дети верят в сказки. А вы верите в сказки?

- А как же иначе?! Нужно верить в чудо. Как может быть по-другому? Мы во Львове давали пьесу «Король Арлекин». Вы бы видели, как нас принимали! Как слушали! Как работали актеры! Вот это, то самое чудо, которое происходит прямо на глазах. Сейчас я смотрю, как они играют на сцене и мне ничего не надо делать. Я их не пугаю, не мучаю, не кричу. Они сейчас на сцене меня слышат, хотя я сижу здесь, с тобой в гримерке. Я их слышу. Есть волны, которые они отправляют мне, а я им. По-другому не может быть. Иначе нет искусства. Мои актеры - это мои небесные невесты, принцы и принцессы.

- А благодаря кому мы знаем Романа Виктюка?

- Мой учитель это музыка. Цыганка мне сказала, что я буду дирижером. Поэтому, когда я приехал в ГИТИС, я только интересовался, где играют и поют, не зная ни одной ноты. Музыка меня привела ко всему, и всему научила. По- другому не может быть. Тело и музыка, больше ничего! Музыка это те сигналы, которые посылает нам тот мир. Тот, который над нами, вторая реальность. Если артисты это не ощущают, ничего не будет.

- У вас есть спектакль Сон Гафта, переданный Виктюком…

- Да. Валентин Гафт это последний великий артист.

- Ему, правда, приснился этот сон?

- Это все правда. Ему приходили сигналы. Его просил Сталин. Сталин хотел встретиться с теми, кто о нем писал - Эдуард Радзинский, Михаил Жванецкий и член компартии, который кричит, что он исповедует веру Сталину. Он хочет с ними поговорить. Вот так, как у тебя записаны темы вопросов ко мне, так же Сталин наговаривал Гафту, что бы он хотел сказать. А еще Сталин сказал Гафту, что он всегда в Кремле, его душа там всегда. Те, кто работает в Кремле, говорят, что вечерами они слышат его шаги, его голос. Поэтому правители, которые сейчас правят в Кремле, пугаются, потому, что они знают, что это правда.

- Вы по-прежнему живете в квартире, балконы которой выходят и на Думу и на Кремль?

- Да.

- И как? Не страшно? Дух Сталина не заходит?

- Боже упаси! У меня был священник, молился, окроплял стены святой водой.

- А вам когда-нибудь снился сон, по мотивам которого вы хотели бы поставить спектакль?

- Нет. Я только знаю, что они там открывают окошки, и говорят мне, что делать.

- Они это кто?

- Те великие, которые ушли. Со мной дважды общался Толстой.

- Вы в детстве были львовским пионером…

- Как я мог им не быть? Меня никто не спрашивал.

- Т.е. вы верили в детстве в другую сказку. В светлое будущее коммунизма?

- Как я мог в это верить, если эта тряпочка была на мне не по моей воле? Я вырос в религиозной семье.

- Тогда же в своем львовском детстве вы первый раз встретились с Фаиной Раневской.

- Да. Я знал, где она живет. Пришел рано утром, постучал. Она переспросила матом. А я тогда еще даже не знал этих слов. Когда же она меня пустила в дом, то посадила меня в кресло качалку, в котором лежал орех. Он так мне давил… А потом я взял этот орех и унес с собой, как талисман. Когда прошло много лет, я ей об этом рассказал. Она так хохотала! Она говорила - И шо, жопка не болела? А я ей ответил - Нет, это было для меня то святое, которое шло от вас через этот орех. Она была фантастическим человеком. Ей нельзя было врать, у нее были святые глаза. Она разговаривала сквозь тебя.

- Вы никогда не пытались соответствовать требованиям власти.

- Я никогда не шагал с той победной армадой. Никогда! Я всегда был на обочине. Я ходил не стой ноги.

- И что вас никогда не пытались сломить?

- Пытались. Это бесполезно. Я был совершенно спокойным, потому, что я знал, что это те испытания, которые я должен преодолеть.

- Роман Григорьевич, скажите, насколько сложно сейчас…

Но на этих словах в гримерку просунулась чья-то голова и Виктюк со словами - сейчас-сейчас, деточка, всего пару минут… в лучших традициях великого романа о Воланде, исчез. Оставив, правда, надежду, что разговор будет продолжен. Ведь пара минут - это понятие весьма относительное…