1991

На носу – 1 декабря. В общем и целом – это первый день зимы. В условиях же украинских частностей – это день, когда в стране в 1991 году провели референдум с вопросом «Подтверждаете ли Вы акт провозглашения независимости Украины?». Чуть более 90% его участников ответили «да, подтверждаю», открыв тем самым, как любят говорить в СМИ, новую страницу в истории Украины.

Как по мне, сегодня самое удачное время (в журналистике говорят – «удобный новостной повод») пролистнуть эти запыленные и кое-где обгрызенные и надорванные страницы назад, вернувшись в 1991-й. Меня вообще эта дата как-то тревожит: она уникально точно отделила мое детство от моей взрослости (в том году я закончил школу и поступил в вуз), Советский Союз от независимой Украины. Ну, и вообще перетряхнула все до основанья, а затем… Я почему-то думаю, что если как-то понять то время, то в мире (ну, или хотя бы в Украине) произойдут некие значимые перемены. Какие? Не знаю.

Но жизнь сограждан (их тогда еще было в разы больше, чем сейчас) именно в тот год превратилась в невероятный мир, который лучше других на практике показывает, что такое анархия, как система общественного устройства.

По степени сумбура, невероятности открывающихся возможностей и свободы воли отдельного индивидуума мир начала 1990-х был уникален. Я могу найти лишь один аналог ему – разухабистая и невероятная свобода конца ХХ века в чем-то похожа на то, что описали в Двенадцати стульях и Золотом теленке Ильф и Петров. А как иначе? – Исторически единый процесс. С одной лишь разницей: в 1920-х находилась точка входа в безумный и страшный коммунистический мир, а на 1990-е пришлась точка выхода. Впрочем, точкой это не назвать, скорее – прямой: мы как-то не до конца еще вышли наружу из-за вроде бы уничтоженного физически, но не исчезнувшего в людях железного занавеса. Это я не об открытости Украины миру говорю, а об отношении украинцев к бытию, определяющему и их сознание, и мироустройство вокруг.

Не буду уж более тянуть самца семейства кошачьих за те органы, которые определяют его половую принадлежность, и перейду к описанию некоторых деталей быта первого года независимости, ибо считаю, что только через подобные описания и можно что-то разобрать в тумане 1991-го.

Ящик водки и сигареты

Если подумать, то 1991 год начался для меня примерно летом. До того было окончание школы, всесоюзные экзамены и всесоюзный выпускной, уже прочитанный Огонек и Новый мир, много Цоя (как раз недавно вышел Черный альбом – уникальный для советского пространства пример маркетинговых технологий), смутные планы на будущее, что-то непонятное по телевизору и явственное дыхание перемен.

А вот летом… Летом я, во-первых, поступил в киевский политех. Во-вторых, почти сразу же случился путч, который ввел меня в экзистенциальную тоску. Чтобы объяснить природу ее происхождения, придется прогуляться по шкале времени в 1980-е.

Зачем советская молодежь, а конкретней, ее представители мужского пола, получив полное среднее образование, отвлекались от улично-музыкальных драм и поисков себя, и налегали на учебники? Она, молодежь то есть, хотела продолжить обучение – уже в вузе. Но это формально – на деле же советские юноши не хотели исполнять свой воинский долг. Они и многие другие долги не хотели исполнять, но от прочих можно было отвертеться в те годы уже без особых проблем (я, например, когда «по выслуге лет» вышел из пионерии, абсолютно свободно проигнорировал попытки школьного актива принять меня в ленинский комсомол). А вот карательная воинская машина, усиленная участковыми милиционерами, рыскающими по однотипной советской застройке в поисках призывников, была готова схватить и перемолоть любого. Так что и сражаться с ней нужно было ответственно и с полной самоотдачей.

Армия в те времена была сложной для восприятия системой. Ее имидж тяготел к крайностям – или штрафбат с ужасной дедовщиной, или героический (по пацанячьим понятиям), но беспощадный Афган. Середины – то есть, двух лет, проведенных осмысленно и без идиотизма, не существовало. А значит, в армию не желало идти большинство.

Поступление в вуз либо отдаляло перспективу службы и уполовинивало ее (если стал студентом какого-нибудь пединститута), или, если попадаешь в серьезный инженерный вуз с военной кафедрой, и вовсе давало спасительный военный билет без пребывания в шкуре рядового бойца.

Тонкость с ГКЧП была в том, что они явно собирались вернуть пугающую всю прогрессивно мыслящую молодежь систему забора в армию даже студентов инженерных вузов. Такое уже практиковалось (по тем временам – совсем недавно), – если я не ошибаюсь, с 1984-го по 1986-й: в тот короткий период студентов после начала второго курса забривали в солдаты, через два года возвращая догрызать почерневший, как обкусанное яблоко, гранит науки. Парочка моих старших знакомых таким образом чудесно прокатились в Афганистан, к счастью, вернулись невредимыми, и к моменту описываемых событий готовились стать дипломированными советскими инженерами.

Не стали – исчез сам Союз. Впрочем, вначале быстренько рухнул ГКЧП. В тот момент я вздохнул свободней, и прибыл из города, где я рос, в Киев, в общежитие политеха, вместе с которым и погрузился в бурные воды свободы.

Оставлю за бортом этого повествования неожиданно легкий, как-то не по-советски демократичный процесс обретения страной независимости (для меня его олицетворением служит съезд Руха в ДК КПИ, во время которого у входа в оное заведение раздавали листовки, убедительно доказывающие – будет Украина самостоятельной, и на каждого ее жителя свалятся тонны металлопроката, декалитры молока, центнеры мяса и хлеба, а также килограммы золотовалютных запасов). Для меня независимость как-то смазалась в пылу последних предучебных и первых учебных дней. Когда же туман знаний слегка рассеялся, я увидел мир, ставший тотальным базаром.

Нынешнее подрастающее или уже подросшее поколение принято считать слишком меркантильным. Ха! – настоящий рай (или даже ад) меркантилизма сошел на нашу грешную землю в 1991 году. Тогда каждый чем-нибудь торговал, и мечтал «подняться» (слово, подразумевающее то, что сегодня называют «раскрутиться» - разные глаголы, используемые для описания одного явления, считаю метками времени). Если и есть разница между нынешним обществом потребителей и тем, прошлым, то оно заключается в настроении – сегодняшние люди настроены прагматично, их предшественники из 1990-х были, как ни крути, романтиками. Даже бригадные пацаны, подарившие культуре распальцовку, и готовые все разложить по понятиям и по жизни, тоже были романтиками – грубыми, но мечтательными махновцами 1990-х. Впрочем, прагматики были и тогда, что убедительно доказывает нынешний состав Верховной Рады, правительства и списки самых богатых украинцев – это они тогда умудрились не просто выжить, а еще и выжать из ситуации все возможное. Теперь правят миром – ну и бог им судья (а кому ж другому их судить? – остальных-то они в состоянии купить; впрочем, к богу-то они тоже контакты пробивают, но описание быта украинских священников и церквей выходит за рамки того, о чем я здесь пишу).

Вернусь к теме всеобъемлющего рынка-базара. Торговля в тот момент стала определяющим фактором в жизни страны и ее столицы...

(планирую продолжить)