1991 (часть 2)

Выглядело все фантасмагорично: прямо на тротуаре можно было найти самый широкий (и, что характерно, неожиданный) ассортимент продукции, которому позавидовал бы любой нынешний супермаркет. Мне, почему-то, больше всего запомнилась продажа какими-то мужиками у метро Политех фантастических по потенциальной убойной силе трехлитровых закатанных банок с импортным (это если судить исключительно по буквам на этикетке – истинное происхождение вряд ли знали и сами продавцы) питьевым спиртом. С бутилированным алкоголем до 40% оборота тогда были проблемы (о них – ниже), а спирт можно было купить свободно с рук, разбавить, и даже для эстетики подкрасить (хоть в зеленое, хоть в ядовито-красное) ужасным порошком в пакетиках – знаменитым по тем временам сухим соком Юппи. И советско-новоукраинские граждане, духовно опустошенные годами горбачевского «сухого закона», а также пытающиеся как-то справиться со стрессом, вызванным необходимостью зарабатывать не на привычной работе, а где-то непонятно где, охотно употребляли такой вот эстетский самопал.

Еще помню импровизированные пивные торговые точки – поставленные кругом прямо на асфальт посреди пешеходной зоны ящики с хмельным напитком, внутри которых обычно восседал некий не вполне трезвый и частично посиневший (зимой) или почерневший (летом) субъект, торгующий алкоголем на виду у милиции. Такие «пивбары» как-то очень точно отображали суть нового украинского государства.

Конечно, упоминая стихийные рынки Киева, нельзя не вспомнить и о вершине пирамиды – подтрибунном пространстве Республиканского стадиона (рынок Патент; тогда такие названия – «патент», «менеджер» - любили). Здесь любой покупатель с равной долей вероятности мог приобрести что угодно, или расстаться со своими деньгами без всякого их обмена на товар, а просто по воле крепких ребят в кожанках. Но стадион – это было уже явление макроэкономического уровня. Я же тут все больше о микро, правда, с проекций на макро.

Двадцатое общежитие киевского политеха (оно же – первая «книжка» (здание в форме раскрытой книги), если ехать по Борщаговской из центра) в 1991 году являло собой действующую мини-модель как торгующего Киева, так и всей взболтанной развалом СССР Украины.

Здесь были представлены (и почти в стерильных лабораторных условиях смешаны) основные типажи активной части тогдашнего общества, включая спивающихся от многолетнего академотпуска потомков технической и сельской интеллигенции; каких-то наркоманов; тяготеющих к богатым иностранцам студенток максимально облегченного поведения; отслуживших в горячих точках и восстановившихся студентов (один такой, «поучаствовавший» в усмирении саперными лопатками закавказских волнений, тихо, но непоколебимо опустошался финансово и эмоционально в игровых автоматах, открытых в общежитском полуподвале); бомжей (возможно, бывших студентов); бродячих милиционеров; разноплановых просто студентов. Присутствовали и антагонисты: крепкая рэкетирская молодежь, а также бывшие или действующие комсо- или профработники, делающие первые шаги в бизнесе.

Острой приправой к этому кипящему борщу служил широкий спектр обитавших в общаге национальностей.

Иностранцы в чистом виде были представлены африканцами (про них могу сказать лишь то, что они невероятно любили водку и неожиданно хорошо говорили по-русски), арабами (смысл их жизни в Украине исчерпывался беспорядочными половыми сношениями с местным женским корпусом), остатками кубинцев (интеллигенция на общем иностранном фоне, - о студентах с острова Свободы ходили легенды, что в советские времена они били африканцев вместо наших ребят, возмущенных поведением чернокожих, но не могущих бить дружественных СССР иностранцев) и китайцами (невероятные трудоголики – только учились).

Но были и «новые иностранные», - завезенные еще в советское время (каким недалеким оно тогда было) по обмену из других республик студенты. Среди них выделялись молдаване, знаменитые своими абсолютно безбашенными даже на том разудалом фоне попойками (одни такие как-то накидались в усмерть, выбросили из окна своей комнаты на стоящую внизу иномарку тумбочку, в итоге имели серьезные неприятности, отягощенные кровью и «постановкой на счетчик», с какими-то бандитами). Еще молдавские товарищи торговали в общаге своими «национальными товарами»: шмурдяками различной степени отвратности, королем которых было ароматизированное вино Букет Молдавии, а также сигаретами (тогда считалось, что именно в Молдавии делают настоящее советское Мальборо).

Еще одним организованным этническим «студформированием» были азербайджанцы. Они почти ничем национальным не торговали, за исключением откровенно самопального коньяка Коч-Кор (кажись, такая этикетка была наклеена на бутылки этой спиртосодержащей жидкости, подкрашенной крепко заваренным чаем). Зато выделялись невероятной предприимчивостью, способностью красть все, что лежит (не важно, плохо или хорошо), связями с преступным миром Киева (прежде всего – с авдышевцами, у которых многие знакомые мне азербайджанцы были на подхвате), пристрастием к воскуриванию анаши. Ну и умением накапливаться в невероятных количествах в любых помещениях, где проживает хотя бы один их земляк.

Я сам обитал в одной комнате с представителем знойного Закавказья (а еще с нами жил татарин из Казахстана – парень умный, но безбашенный еще покруче, чем молдаване, в итоге севший за вооруженный разбой), и даже в определенной степени рад опыту подобного межнационального общения.

Смешение народов в общежитии вполне соответствовало пост-советской Украине (кого в ней только не оказалось), причем предприимчивые кавказо-закавказцы в этом котле чувствовали себя уверенней других. Чему в немалой степени способствовала их организованность, а также прозрачность границ, означающая для горячих парней с юга возможность в любой момент оказаться на родине, вне зоны досягаемости местных бандитов или милиции.

Не менее пестрой была и рыночная инфраструктура общаги. Государство в этой зоне свободной торговли присутствовало в виде буфета на первом этаже.

(вероятно, продолжу продолжать)