1991 (часть 9)

По нынешним временам это выглядит крайне самонадеянно: опыта работы нет в принципе, знания близки к нулю, - и при этом бравая молодежь идет вперед, на штурм заблокированных хмурой охраной финансовых вершин.

Мы, конечно, кое-что могли. Несомненно, могли прикинуться молодежью, горящей новыми перспективами. Еще могли свои скудные профессиональные тылы скрыть за словом, то есть, сказать некую заумь. Но в ту пору наш лексикон – сильнейшее оружие современных столичных маркетологических гуру – был, как я сейчас понимаю, слабоват. В профессиональном словаре максимум, что мы имели – «уникальное торговое предложение», и никаких таких ударных конструкций, как «ключевая компетенция» или «дифференцировать направления диверсификации».

Как выражает свои мысли современный специалист подобного профиля? Уверенно и легко извергая выражения (или выражая извержения), бессмысленные в своей беспощадной очевидности: «Конкурентоспособность компании, если она не лидер по издержкам и не имеет инновационных продуктов, может основываться только на двух подходах: быть другой или лучшей. Признание этой очевидной вещи позволяет создать такой эффективный маркетинговый инструмент, как карта позиционирования» (перепечатал из колонки в Форбсе Игоря Гуты, управляющего партнера какого-то шведского проекта). Мне эти слова (и другие, которые я уже не привел в силу нежелания уделять им много места) напоминают о чтении книги Фридриха Ницще «Антихрист. Проклятие христианству», которую я пытался силой преодолеть как раз в 1991 году: вообще-то я много и быстро читал, но словеса немецкого философа давались мне так сложно, что, перечитывая предложения, а после и абзацы, я пробирался через лес его мыслей со скоростью две-три страницы в неделю, и мое упорство покинуло меня ранее, чем закипели мозги.

Мы так складно заворачивать бессмыслие в слова не умели. Зато наш юный маркетинг-бэнд признавал другую «очевидную вещь»: в стране царит атмосфера первичного перераспределения капитала, и надо действовать, то есть, прорываться поближе к этим перераспределяемым потокам. А прорываться – это означало «идти по прямой». Не по головам, конечно, но расталкивая всех локтями, - то есть, здесь сами собой просились в работу качества, приобретенные в период спекуляций водкой.

Технология нашего проникновения в банки была проста: мы обзванивали финучреждения, рассказывали, что к чему и напрашивались на встречу. А там слово за слово – и от менеджеров средней руки стремились на встречи с топами.

Не скажу, что перед нами открылись все двери, куда мы ломанулись, но кое-что удалось. И я не уверен, что нынешние 20-летние студенты смогут провернуть с современными банками подобное – в нескольких случаях наш коллектив «юных маркетологов» довольно глубоко внедрился в «целевую аудиторию». В активе оказался ряд директоров по маркетингу (или людей, чьи должности являлись, если так можно сказать, вариациям на эту позицию), какой-то руководитель АКБ Видродження (точной его должности не назову уже). Еще – глава правления одного банка, о котором (о банке, в смысле) у меня в памяти осталось лишь расположение его главного и единственного, судя по всему, офиса: это был старинный особняк в районе северных платформ главного столичного ж/д вокзала. По всему выходит, что это должна быть улица Вокзальная, та ее часть, что формально отделена от участка, по которому ходит общественный и всякий прочий транспорт. Банк был «закрытым» - двери, охрана, никаких тебе операционных залов. Внутри была коллекция картин на стенах и довольно молодой предправления. Все, более не помню ничего, кроме того единственного, что в итоге именно сюда мы пристроили одного студента на практику.

Жемчужиной нашей «коллекции» стал Леонид Черновецкий, на тот момент –владелец Правэкс-банка, ряда коммерческих магазинов и других бизнес-площадок. В ту пору он не был еще ни депутатом, ни экс-депутатом, ни мэром Киева, ни экс-мэром. И на готовый персонаж комедийного шоу а-ля «95 квартал» этот титан современной самосатиры и садо-юмора в начале 1990-х тоже не был похож.

Черновецкого в ту пору начала интересовать (ну, между прочими делами) социология. И когда правэксовские маркетологи рассказали ему о визите неких студентов, он решил использовать нас в своих целях, для чего и вызвал к себе. Поскольку бесед с ним состоялось несколько, и все они проходили в однотипном антураже личного кабинета «команданте Че» в Правэкс-банке на Кловском узвозе, Эл-Эм Черновецкого генерации «начало 1990-х» я помню неплохо.

Застать его в ту пору в банке было несложно: приходи в выходной день к офису (Че любил посидеть в закованном в гранит Правэксе не только в будни) и смотри – стоит его длинный мерс перед входом или нет. Если пылиться здесь, что случалось часто – вперед, к дверям – охрана нас уже знала, и после консультации с секретаршей в большинстве случаев пропускала.

В быту будущий главный гречконосец производил впечатление вполне адекватного человека, чья внешность с расквашенным «боксерским» носом удачно подходила к типическому образу бизнесмена 1990-х. Единственное несовпадение заключалось в поведении банкира: он не «грузил» по-пацански, и не врубал босса, а был в чем-то даже вполне мирным и интеллигентным человеком. Сидел, правда, в большом кабинете со всеми причиндалами – грудастой секретаршей (впрочем, она вся была какая-то плотненькая, эдакая «почти пышка»), двойными дверями (натуральное дерево), пышной мебелью (натуральное дерево), с развешанными по стенам распятиями различных тропических бабочек (в рамках из натурального дерева). Еще курил, бродяга, - Мальборо, довольно неординарно разламывая откидной клапан картонной пачки, вместо того, чтобы попросту откинуть-открыть его.

Как я уже сказал, Че хотел социологии, и, как мы чуть позже поняли, – с прицелом на политику. Он уже тогда, судя по всему, искал простых путей к рулям власти, - так что не удивляйтесь тому, как шут мог стать королем: Черновецкий, при всем своем нынешнем скоморошестве, был (и остался) человеком последовательным. Впрочем, иного и ждать не стоило – иначе не создал бы этот человек миллиардный бизнес, и не продал бы его ключевую составляющую – банк – за $ 750 млн. ошарашенным итальянцам. Да и в быту он оказался парнем из дивной категории «не промах» - старуху-жену отставил (правда, ценой больших бабок – но в мире больших бабок каждая бабка может и даже должна рассчитывать на солидные бабки в качестве отступных), молодуху-жену нашел.

Как я сейчас отклонился от генеральной линии рассказа о встречах с Черновецким, так и беседы с ним на тему социологии, имевшие место в начале 1990-х, со временем стали склоняться в сторону эдаких раздумий владельца Правэкса о том, как он строил свой бизнес. Наверное, ему уже тогда нужна была какая-то аудитория – позже-то он книги стал издавать на эту тему.

А тогда аудитория нашлась в нашем лице, и из первых уст узнала, что молодой проректор (или кто он там был в конце 1980-х) киевского госуниверситета начал дела, не вложив ни копейки (гордился он этим): мол, все иностранная родня (женина) – завалила импортным товаром под реализацию, а ему оставалось лишь торговые площадки организовать. А дальше – пошло-поехало. И к банку приехало. В этом месте, правда, Черновецкий подробностей не добавлял.

На момент нашего схождения в одной точке пространства будущий мэр стал активно дифференцировать свои бизнесы. Если груз из двадцати прожитых лет окончательно не выдавил из моей головы подробностей, Че в ту пору рекламное агентство открыл, задумался о торговле автомобилями, финансировал выпуск оригинального «клона» московского Коммерсанта – весьма желтую (по качеству бумаги и наполнения) газету Коммерсант Украины.

Сейчас-то я понимаю, что надо было ковать это железо, не отходя от кассы – но тогда социология нас не прельстила. В итоге мы выдоили из Черновецкого и его структур какие-то смешные по современным меркам деньги (думаю, в сумме – баксов двести-триста, не более) и двинулись искать счастья в другие места.

Я и сейчас готов отбросить бывшего столичного мэра куда подальше, и перейти к иной части моего повествования.  Тем более, что тема открытости дверей, которую я преподал как иллюстрацию открытости возможностей в начале 1990-х, на данном этапе рассказа самоисчерпалась.

(продолжу)