Русофобия: от Сигизмунда Герберштейна до Ирины Фарион

Памяти Игоря Плисюка. После моих недавних заметок об антисемитизме читатели предлагали мне похожим образом рассказать о русофобии. Однако Игорь Плисюк просил меня предоставить эту возможность ему. Увы, не успел. А посему я попытаюсь сделать то, что он так хотел, но тяжёлая болезнь помешала ему.

Вокруг этого понятия много путаницы, но уж когда смердит, то никто не сомневается, с чем имеет дело. Уже ни для кого не секрет, что русофобия нынче играет ту же роль в общественном сознании многих стран, что и отношение к евреям между двумя мировыми войнами. Более того, появилась и особая еврейская разновидность русофобии, несколько отличающаяся от польской или киевской. Иной раз кажется, что мы имеем дело с каким-то заразным психическим заболеванием.

Русофобия — это не пустое множество точек

Правы будут те, кто вспомнит русофобию многовековой выдержки. И те, кто вспомнит книгу Сигизмунда Герберштейна, написанную под впечатлением путешествий в Москву к Василию III. Но это всего лишь путевые заметки о чем-то далёком и неактуальном для их читателя. Появилась же русофобия как массовое явление в Польше в те самые времена, когда русское государство укрепилось и стало всерьёз воевать со своим западным соседом. То есть при Иване Грозном и его современниках Сигизмунде II Августе и Стефане Батории. Русские (как и немцы) — это уродливый враг, который обижает и угрожает. Кроме них, опасных и кровавых, в сознании «голопузого пана» были ещё и внутренние недочеловеки — «быдло» (восточнославянское население) и «жиды». Вот на них и можно было поупражняться.

Затем русофобия стала всё глубже проникать на запад с каждой новой победой русского оружия. В пропагандистских целях её использовали и Фридрих Великий, и Наполеон. Русофобскими были и карикатуры в английской прессе тех времён. Это мнение о чужаке-медведе, который много на себя берёт и которого нужно загнать обратно в лес — и там пусть и сидит в наморднике.

Затем, после освобождения Европы от французского узурпатора, русофобия несколько попритихла, но была снова вытащена на поверхность и укоренилась после разгрома польского восстания в 1831 году. Тогда в разных европейских столицах осели не просто беженцы, но графы, князья и прочие солидные персоны голубых кровей. Именно они и приучили европейское общественное мнение к неприятию «тюрьмы народов» и просто России как таковой.

В 1839 году Петербург, Москву и Нижний Новгород посетил маркиз Астольф де Кюстин. Три года спустя он издал книгу своих впечатлений, которая переиздается по сей день. Автор пытался быть непредвзятым путешественником, но это у него не вышло.

Неприятие Кюстином русской жизни происходило на всех уровнях — от логического и мировоззренческого (осуждение крепостного права и рабской психологии всех слоев общества) до физиологческого (описание клопов в домах всех сословий, неухоженности русских женщин и т. п.). Человеку, воспитанному в России и её культуре, читать это произведение нестерпимо больно по сей день. А уж тогда это и вовсе было ужасно. «Подобно моралистам, вы действуете с помощью мыслей тонких, ёмких, острых как жало, которое достигает самой глубины сердца», — эти слова Бальзака, сказанные по поводу книги Кюстина об Испании, можно запросто отнести и к его книге о России.

В. А. Жуковский назвал Кюстина собакой, однако не смог не признать того, что большая часть написанного соответствует действительности. Ф. И. Тютчев назвал книгу «новым доказательством того умственного бесстыдства и духовного растления, благодаря которым (...) иные авторы дерзают судить весь мир менее серьёзно, чем, бывало, относились к критическому разбору водевиля». А. С. Хомяковым упомянут некий «маркиз», который поступает с русскими, «как его предки с вилленями» (крестьянами), и наполняет свою книгу «путаницей», «бесстыдной ложью» и «наглой злобой».

Н. И. Греч написал своё «Рассмотрение сочинения маркиза де Кюстина под названием "Россия в 1839 году"» по собственной инициативе. Автор надеялся, что николаевское правительство компенсирует ему издержки на написание и издание брошюры: «Я охотно сделал бы всё это за мой счёт, если бы был в состоянии, но вам известно, какие потери я потерпел». Управляющий III Отделением Л. В. Дубельт ответил отказом, аргументируя как западной практикой (писатели там не субсидировались властью), так и тем, что «некоторым образом подкупать журналы для помещения в оных угодных нам статей не было бы согласно с достоинством и всегдашним благородством нашего правительства». Судя по дальнейшей переписке Греча с III Отделением, некоторую компенсацию он всё же получил, но издержки не покрыл полностью.

Почти 180 лет спустя нечто подобное сказал министр иностранных дел РФ Сергей Лавров: «Мы должны были тоже платить политологам, чтобы они какие-то сайты вели?» Совпадение? Не думаю.

Ни ирония, ни описание фактических ошибок Кюстина не срабатывали. Ответ всегда труднее сделать более убедительным, чем вызов. Русским читателям остаётся только повторять вслед за Пушкиным: «Я, конечно, презираю отечество моё с головы до ног — но мне досадно, если иностранец разделяет со мною это чувство».

После книги Кюстина пошло-поехало. Профессор Наталия Таньшина изучила развитие этой темы, предложила список авторов и нашла такую закономерность: русофобская литература во Франции стала нормой, а другая не пользовалась популярностью. Но опять же, это было восприятие далёкого и чужого, а не «клопа, которого надо раздавить».

Во время Крымской войны и Британия активно присоединилась к наездам на своего геополитического противника. И так — до самой победы большевиков. Так что питательная среда для современной русофобии существовала давно и лишь ждала того времени, когда это стало не стыдно и даже модно. Ждать пришлось почти полвека.

Русские — это вам не Африка!

Современная хворь совсем не похожа на антисоветизм времён холодной войны. Тогда всё было и корректнее, и логичнее. Когда существовал СССР, Запад мог легко его критиковать и при этом не выглядеть лицемером. И политика государственного атеизма, и ограничение предпринимательства, и «антисоветская пропаганда» с «вялотекущей шизофренией» осуждались за рубежом аргументированно. Во внутренних юридических практиках США и Западной Европы ничего подобного не водилось. Русофобию позволяла себе в чистом виде лишь украинская редакция радио «Свобода» (и некоторые другие, но реже), да и там кураторы следили, чтобы она не выходила из берегов. Ибо сами эти кураторы жили во время Второй мировой, многие лично воевали и зажимали нос при виде тех «нацкадров», которые достались им по наследству от гитлеровцев и которых приходилось использовать против СССР (свои людоедские деяния и писания отставные полицаи и шуцманы на английский не переводили — распространяли внутри диаспор). Тогдашнее пропагандистское начальство могло поспорить, чья роль в тех сражениях была больше и важнее, но чтобы сочувствовать всяким там власовцам и бандеровцам…

Совместно Запад и СССР критиковали политические режимы в ЮАР и Южной Родезии за расовое неравенство и жалели чернокожее население этих бывших британских владений. Однако в 90-е апартеид из Африки переехал на берег Балтийского моря: на территории бывших Эстляндской, Лифляндской и Курляндской губерний России сотни тысяч жителей нынешних Эстонии и Латвии вмиг потеряли гражданство. Притом большая часть «лишенцев» родным языком считало русский.

И что же Запад? В отличие от родезийского кабинета Яна Смита, правительства Сависаара и Годманиса были признаны и никаким санкциям, как ранее ЮАР, не подвергались. Лишь наиболее одиозные законы, например, разрешавшие медикам не обслуживать обратившихся не на госязыке, требовали отменить. Массовое безгражданство ничуть не помешало вступлению Эстонии и Латвии в НАТО и Евросоюз. А ведь если бы условием этого самого вступления было предоставление гражданства хотя бы всем родившимся и проживающим, то никто бы не смел от него отмахнуться.

После развала СССР идеологическая критика приказала долго жить. И тогда началась уже нескрываемая русофобия, принесённая вместе с интеграцией восточноевропейцев в «цивилизованный мир». И все польские, латышские, галичанские и прочие комплексы стали определяющими в экспертной оценке России. Ведь оттуда и очевидцы, и специалисты с местными учёными степенями, и даже жёны ещё недавно серьёзных исследователей-славистов вроде Дж. Мейса. А тут ещё и смена поколений — ветераны перестали быть начальством.

Эпидемия стала совсем уж невменяемой после украинского переворота 2014 года, когда даже откровенные нарушения прав человека и просто зверства не встретили осуждения на Западе. Ты им про одесское сожжение или харьковских сидельцев, про убитых мирных жителей Донбасса, а они… В общем, не хочу повторять то, что делается и лишь замечу, что в этом мире складывается вполне себе солидное мнение: «убивать и оскорблять нельзя никого, кроме русских».

В этом же ряду и какое-то истеричное отношение к российскому президенту. Редко кто из его хулителей может чётко по пунктам перечислить, что же такого сделал Путин (гораздо проще перечислить то, что он не сделал), но крики и упоминание его в одном ряду с самыми откровенными деспотами стали нормой западных СМИ.

Русофобия по-киевски

Киев превратился в очаг эпидемии, имя которой — русофобия. Заносилось она в «мать городов русских» тщательно и целенаправленно и, пожалуй, именно на днепровских склонах она расцвела во всех своих разновидностях.

Казалось бы, недовольство Россией было бы логичным у тех, кто столкнулся с её «темными сторонами» — правилами регистрации и получения гражданства, нелегальным трудоустройством или, скажем, с не самым цивилизованным поведением работодателей. Так вот, замечу, у тех, кто связан с Россией по работе, русофобия отсутствует напрочь. А вот у других представителей украинского населения, которые или вообще не были в соседней стране, или были в самом начале своих «полевых исследований секса», вскипают все жидкости и вязкости при одном слове «Россия».

Если антисемитизм на Украине процветает преимущественно на бытовом уровне (попробуй ляпни чего с трибуны — в Европу и Америку не пустят!), то «народная» русофобия куда менее развита. Нигде, кроме Галиции, редакций киевских телеканалов и мест скопления профессиональных борцов с Кремлём, русскоязычного на улице, как правило, не обидят, но при этом могут поругать некую абстрактную Россию. Могут «наехать» на продавца или таксиста, не обслужившего на мове. Притом делают это и по-русски. Вот, например, один из комментариев на «Украинской правде» (орфография сохранена): «Господи, какие же вы все, русские, крутая сволочь — либералы, фашисты, коммунисты, демократы — без разницы! Пороть вас до крови, сжечь вас в печах». Вот такой «новый человек» вырос за годы идеологической обработки — русскоязычный русофоб.

Лет 30-50 назад в киевских элитных домах культивировалась зависть к главной столице со стороны «столицы № 2». Суть её прекрасно объяснил один профессор МГУ: «Национализм злобный идёт от тех, кому не удалось получить московскую прописку». Причём последнее слово он произносил с мягким знаком после «с», хитро подмигивая из-под очков. Казалось бы, Москва за границей, туда из наших краёв едут работать не на повышение, как раньше, а от безнадёги. Вы — высшая лига местной «образованщины», ваша прописка столичней некуда, угомонитесь и живите своими проблемами…

А вот не могут угомониться! Ведь никто из «фундаторов» и «грюндеров» киевской столичной богемной тусовки не пытался даже сформулировать неагрессивную киевскую идею без боязни и ненависти к Москве. Боязнь того, что столица со всеми своими атрибутами может превратиться в простой областной центр, если чего, стала хронической. Ведь не для того они закреплялись на Печерских холмах, переехав из Козятина, Чорткова или Лобковой Балки.

Еще на самой заре независимой Украины мне приходилось в Киеве слышать такого рода рассуждения: чтобы держава состоялась, нужна маленькая война с Россией. Тогда граница надолго станет столь же непроходима, как 38-я параллель между двумя Кореями, Запад нам тотчас же поможет, примет в НАТО и введёт войска. Можно и не воевать, если северные соседи станут националистическими и будут выдвигать территориальные претензии или у них просто национализм в черносотенном обличье станет государственной идеологией. Кроме того, Россия непрочна и обязательно распадётся. После 2014 года такие рассуждения стали общим местом и как бы частью риторической нормы.

За короткое время наша страна была наводнена учебниками истории Украины, где главная магистральная линия — борьба бедного народа с империей. Выговский, Мазепа и Бандера вышли в герои, а Гоголь — в курс зарубежной литературы. Подобные изыски «дияспорных мудрецов» и киевского профессора Кульчицкого в Москве сочли внутренним делом нашей страны, как и то, что в Киеве русских школ стало меньше, чем в Каунасе. Между прочим когда в Японии случается нечто подобное, то китайцы и корейцы не молчат.