Проводы четверга. В ночь на пятницу.

Чего ты так печалишься? Чего ты так волнуешься? Не горюй. Не беспокойся. Надо радоваться. Ведь, знаешь, что я тебе скажу: «Дальше все будет только хуже»!

Чего ты так печалишься? Чего ты так волнуешься? Не горюй. Не беспокойся. Надо радоваться. Ведь, знаешь, что я тебе скажу: «Дальше все будет только хуже»!

Парадокс? Ничего подобного. Нужно жить. А не пытаться померяться с другими людьми степенью того, кому же все-таки хуже, кто обездоленнее и несчастней. Жить. Помнить и понимать, что сонм наших каждодневных бед (или «бед») может показаться нам сущими мелочами по сравнению с намного большими невзгодами, которые может преподнести нам судьба, которые она постоянно кому-то преподносит и/или уже преподнесла иному. Что большинство из этих бед («бед») не вспомнятся нам уже завтра, а через некоторое время воспоминания о них, если и посетят нас, то будут вызывать у нас же лишь ухмылку по отношению к самим себе и собственным переживаниям.

Конечно, это не буквальное (точнее, привычное) «будет только хуже». Пусть это покажется совсем не явным, но в этом выражении, если подходить к нему с достаточной степенью иронии, вкладывая в эту иронию, в первую очередь, самоиронию, заложена замкнутость, «антиинтуитивность». Если хотите, в определенном контексте оно само же себя отрицает и само утверждает. Хотя и отрицание, и утверждение, и отрицание утверждения и утверждение отрицания, как и само определение лишь попытка отобразить, «поймать» с помощью дискретных, частных приемов и инструментов, к которым мы привыкли (хотя, по правде, «привыкли»), живую ткань цельности.

Просто нужно находить прелести в том, что есть. Мы часто живем (или все-таки «живем») «от», «до», «от и до». Вот я сегодня, в четверг, услышал фразу вроде: «Замечательно! Сегодня четверг. Завтра уже пятница. Скорей бы выходные». Да, каюсь, я тоже не чужд таких внутренних подходов. Хочется выходных. Хочется одного, второго, третьего. А ведь этот четверг пройдет и не повторится больше. Никогда. А он наша жизнь. Здесь, сейчас. В своей полноте, в своих красках. Жизнь, которую нужно смаковать, а не убегать от нее, не прятаться. Четверг пройдет, не обернется, не вернется больше. А этот постоянный «четверг» имеет свойство не прекращаться. Вновь и вновь повторяться. Перманентно. Постоянно. Заполняя своей пустотой и обволакивая пустопорожностью. А «пятница», кстати, может и не настать вовсе. Четверг пройдет. День жизни пройдет невозвратимо. И в этом, кстати, локально «все будет только хуже». Жизнь пройдет. И это «будет только хуже» в глобальном смысле. Но сейчас-то чего печалиться? Жизнь – это то, что проходит. То, что, так или иначе, имеет глобальное свойство расстраиваться в противоположность словам «строиться» и «настраиваться», разлаживаться в противоположность слову «налаживаться». Не всегда, не во всем. Но именно потому не всегда и не во всем, и именно потому этому факту надо хотя бы пытаться радоваться, что в глобальном смысле все равно всегда и во всем. А смысл жизни ведь есть только потому, что она ограничена. И радость жизни, и ее вкус только поэтому есть. Может быть, и в попытке преодолеть это «есть» ограниченности. Пожалуй, именно в ней. В попытке всегда обреченной. Но не будь этой обреченности, не было бы ни радости, ни вкуса, ни смысла. Не было бы ничего индивидуального. По определению. Ведь индивидуальное не может быть безграничным. Безграничное бессмысленно. Внутренне. По определению. И этим оно хуже («хуже»). Хоть мы к нему и стремимся.

Быть нормальным (или же «нормальным») трудно? За моральность и принципиальность постоянно приходится расплачиваться? Глупым лучше, веселее, бесшабашнее?

Сложнее, больнее, труднее, некомфортней, даже невыносимей? Но это ли не плата за возможность пользоваться прелестями морали, принципов, ума etc. И отказались бы от них те, кому мы пытаемся себя противопоставить, если бы могли заплатить эту цену? Может для них эта цена, эта плата просто «неподъемна», недостижима? И в этом их, а не наша боль и горечь удела? Может просто стоить не «противопоставлять в чистом виде», а попытаться примерять на себя эту «шкуру», эту роль, этот удел. И понять, что тогда бы мы сами стали себе жалки. Попытайтесь, к примеру, поставить себя на роль раба, которому не надо бороться за свободу, платить за нее. Которому в этом смысле проще («проще») и легче («легче»). Так почему же эта убогость не жалка (в одном из пониманий, в одном из оттенков этого слова) нам в других? Может, если хуже («хуже»), то, в реальности, лучше.

Опять же. Условно, все хотят быть лучше, умнее, достойней. Но в чем же была бы справедливость быть таким хотя бы в чем-то, хотя бы относительно, если бы это было «само собой», давалось «просто так»? Если бы это не было связано с достижением, с преодолением, с той или иной расплатой? Ладно, пусть уж мы умолчим о справедливости (или же «справедливости»). Но, ведь очевидно, что это невозможно по определению. Хотя бы потому, что означает и быть лучше и не быть вместе с тем. Это означает просто-напросто несоответствие, пустое место. Это попытка («попытка») сочетать несочетаемое. Но мы часто так «хотим» (вот тут сказать хотим без кавычек уже никак нельзя, пустое место ведь). «Хотим» быть внешне лучшими, не являясь такими внутренне. Точнее в такую схему, иногда с успехом, а иногда без, все и выливается. С успехом, когда удается казаться (себе, окружающим, и себе и окружающим). Без него, когда обмануть окружающих не удается, когда это «казаться» все-таки понимает, что лишь кажется самому себе, когда сочетается и первое и второе. В любом случае, это суррогат. А лучше даже сказать, что и не суррогат даже вовсе. Просто пустое место. Ведь мы «хотим» чтобы, в действительности, было (как бы было) соответствие. «Хотим» чтобы это была цельность. «Хотим» цельности нещадно ее дробя. Сконструировать, смоделировать, навести (от слова наваждение), отрекаясь от нее как раз тем, что хотим таким образом смастерить.

Может просто стоит задать себе и вопрос о том, действительно ли мы всегда правы, кичась собственной нормальностью и адекватностью в противоположность «другим»? Всегда ли это нормальность, на самом деле, а не самовлюбленная и эгоцентричная «нормальность»? Всегда ли мы, по правде говоря, лучше, умнее, справедливее?

Знаете, это не догма, не закон бытия и не незыблемый постулат. Но мне кажется, что, как правило, человек слишком поздно явственно осознает факт своей смертности, что это осознание не силах уже кардинально изменить его жизнь, поменять ее русло в том направлении, которое он в момент данного осознания явственно понимает наполненным содержанием и содержательностью в противоположность самоосознанному состоянию сухостоя. И, может быть, осознание вот этого вот такого осознания, с которым мы сталкиваемся или вдруг столкнемся, и есть самая большая печаль.