О чем иногда думают мужчины…

Я весь «выветрился». Осталось только что-то «плескаться на дне».

Я весь «выветрился». Осталось только что-то «плескаться на дне». Смятение разливается по телу, проникая в каждую клеточку, отравляя ее. Потом оно уходит. Но остается пустота, зияют «дыры». Наступает состояние «выветривания». И лишь глубоко-глубоко все же, что-то еще «плещется», пульсирует.

Я сказал тебе: «Падай! Не бойся. Ничего страшного не случится. В этом нет ничего страшного». И ты поднялась. Сила всегда появляется, когда исчезает боязнь ограничений. Сила – в непосредственности, в том, чтобы быть собой, срывая оковы, коль скоро ими тебя окольцевали, опутали и ограничили. Но, в том-то и дело, что ты мне этого не скажешь. Мне нельзя «падать»: «Нельзя!». Я должен чему-то всегда «соответствовать», я должен играть какую-то роль, выполнять определенную четкую функцию. А я все, по правде сказать, падаю, падаю и падаю. Я каждый день умножаюсь на нечто, пусть даже и неуловимо меньшее, но меньшее единицы. И за это ты постоянно порицаешь меня: «Не падай! Бойся. Случится самое страшное из возможного. Нет ничего хуже». Эти оковы и так дают мне шелохнуться с неимоверным трудом. С танталовыми муками, когда я все-таки обрываю какие-то звенья собственных цепей.  Ведь я понимаю, что стоило бы бросить эту затею «не падать». Но ты, да и другие тоже, продолжаешь их сжимать своим заунывным: «Нельзя!». Можно, можно, можно. И это «можно» могло бы увести меня от того, чем пытается напугать твое «нельзя». По-моему, нас намного больше калечат и убивают не сами падения, а вот эта патологическая «невозможность упасть». Она нас просто оцепеняет, именно она ведет нас «по наклонной».

И не этого ли всего лишь на всего слова «Можно!» неистово хочет услышать, почувствовать  человек, когда шепчет, когда беззвучно кричит: «Спаси меня!». «Спаси меня» это всего лишь: «Позволь мне Быть»! «Всего лишь»… Какое же оно огромное!