Я вже в такому віці, що іноді думаю: які події найбільше потрясли мене?.. В дитячі роки – війна, в студентські – доповідь Хрущова на 20-у з’їзді КПРС. Все інше (починаючи з 1965року) - буденне, прогнозоване, в т. ч. розпад «імперії зла» і розкрадання надбань поколінь, започатковане кримінально-більшовицьким режимом у 1917 році...
Дивлячись кінофільми повоєнних років, я думав, що радянські бійці «громили» ворога на німецьких танках, бо шестирічним бачив, як у 1943 р. по понтонній переправі через Десну в селищі Макошино на протязі трьох діб нескінченим потоком пересувалась військова мототехніка - то відступала танкова група Гудеріана. Багато середніх танків були схожі на ті, що потім бачив у кіно...
Не будь тої доповіді Хрущова, ми й сьогодні, можливо, жили б міфами про війну, не чули б про таємний розділ Європи комуно-фашистами - Сталіним і Гітлером (пакт Молотова-Рібентропа), не знали б, що в перший місяць війни бездарний Генштаб здав без бою чотирьохмільйонну армію разом з бойовою технікою, танками, гарматами, складами боєприпасів, ГСМ, продовольчими базами, чим доозброїв німецьку армію «до зубів». Тож Гудеріан ще й у 1943 році відступав на радянських Т-34. Не будь тої доповіді, не відбувся б, мабуть, феномен шестидесятництва, коли молодь, зворушена і окрилена ковтком історичної правди, намагалася осмислити її, поглибити, боротися за неї, перестала піддаватися пропагандистському гіпнозу…. Та не шістдесятники винні, що ще й сьогодні «Диявол ховається в сирі»...
Часто в бесідах з братом (старший на 8 років) я пригадую епізоди воєнних років, які він пояснює, доповнює. Згадуємо: про високу вишку, з якої майбутні парашутисти (завойовники Європи) стрибали на тренуваннях; про мобілізацію чоловіків села (і батька) до війська; про перші дні війни, нічні бомбардування, пограбування крамниць, вступ німців, життя при окупації; про розстріл осінню 1941 р. сімей євреїв, а весною 42-го – комуністів; про свавілля поліцаїв, мародерство італійців і мадьяр, що охороняли не зірваний енкаведистами (чому?) міст через Десну; про запах горілої пшениці в переповнених прирейкових складах, яку мешканці села вночі носили по домівках – спасались від голоду…
Я намагався описати спогади про 41-й рік, та все вагався – хто повірить епізодичній пам’яті чотирирічної дитини?... В цьому році прочитав брату записи очевидця війни. Він сам ще раз перечитав, і сказав, що майже все так відбувалося в Макошино, тільки у нас був свій «Абрам Маряхин» – начальник залізничної станції Куликовський - став керівником поліції (мабуть, він і завадив зірвати червоноармійцям, при відступі, стратегічно важливий залізничний міст через Десну, хоч заздалегідь був замінований); що тривожні чутки носилися і в нас, і що ми теж ночами спостерігали заграви від пожеж на вузловій залізничній станції Бахмач після інтенсивного бомбардування... Отже – деякі рядки із щоденника (М.С. Волошина – Записи военных лет. «Новый мир»,1990, №5) – мовою оригінала:
« 01. 07.1941. Слухи и информация, - и это страшно раздражает, утомляет, и оскорбляет. И эта литература и хвастовство газет прямо нестерпимы..., непонятно, зачем такая болтовня, ложь и замалчивание о самом главном, что так волнует. Хочешь не слушать, не знать ничего, потому что это все не верно и вранье. И идешь, и слушаешь, как маньяк, потому что нет сил не знать.
18. 11. 1941 Безответственность началась с первых дней войны... система одна и та же. Ложь, ложь, ложь…Было ясно и страшно, что командный состав невежествен, что все хвастовство. Достаточно было увидеть двух-трех командиров, чтобы понять, кому доверяют миллионные армии. Именем войны делались самые жестокие, бессмысленные поступки. А сами правители ни на йоту не показали примера честности, храбрости и человечности, а делали гнуснейшие вещи, расхищали добро, пьянствовали, обжирались. Керосина ни у кого не было ни капли, в город ходили все пешком, а коммунисты по 3 раза в день ездили спекулировать то мукой, то яблоками, в ближайшие и отдаленные районы. Добиться чего-нибудь не было никакой возможности… Заместителем управляющего был оставлен Абрам Маряхин - страшная, темная, уголовная личность, который как пиявка присосался к Литфонду. Погубил несколько человек, стал кандидатом в партию – и что он тут вытворял!.. Отвратительное психологическое состояние было, когда стали эвакуировать семьи коммунистов. В этом был какой то вызов. На нас, оставшихся, смотрели с нескрываемым презрением: «А, ждете немцев!».
29.11.1941. Жили и мы, берег, и деревня в невероятном напряжении. С первых дней мужчин всех поголовно стали обучать, вернее мучить военными упражнениями. Каждый день с 5 часов вечера вся деревня – и женщины (молодежь) - маршировали около почты до 11-12 часов ночи. Зрелище было жалкое и ненужное. Радио лгало: слушали, боялись, не верили. Маряхин пугал и обворовывал Литфонд…Слухи ползли, просачивалось что-то помимо лживого радио - и было страшно, дни были безысходные.. . Кругом бомбили и взрывали, гудели вблизи и вдали немецкие бомбардировщики. Плакала и молилась... Партийные вели себя по-прежнему неприлично… А баб и девушек гнали на окопы. Больных, пожилых... Приходил милиционер, издевался. Больных, со справками от врача, женщин загоняли рыть окопы…Очевидность ненужности окопов всем была ясна. Но людей гнали и гнали. А немцы летали над окопами, бросали листовки с призывами не рыть окопов, уходить по домам…Слухов, ужасов, полной дезорганизации было много… А начальство пьянствовало, расхищало имущество домов отдыха и развратничало. Такое безобразие, такая безысходность. ..Так весь сентябрь и октябрь. Катастрофа была ясна, радио лгало. Начальство воровало, пугало и мучило. Явно катились в пропасть. И боль и отчаяние увеличивались еще и оттого , что тебе не верили, что правящие на нас смотрели, как на врагов.. Взяв мужиков в солдаты, они им ружей не давали, а бутылки с керосином…Гудела земля от обстрелов.. Носились тревожные слухи: горит Армянск, взят Джанкой; сгорел Джанкой, подожгли коммунисты. Ищут тех, кто поджег, чтобы расстрелять, потому что сожгли раньше, а немцы не пришли…
30 Х и 31 целый день мчались автомобили, сплошной непрерывной рекой тянулись обозы; с пьяными командирами шли разнокалиберные, плохо и неряшливо одетые войска. Шли, шли - три дня и три ночи…Армия отступала. Случайно встретившийся цаговский садовник сказал, что дан приказ зажечь дома…. Наступило мрачное, страшное утро. Все догорало кругом, стояли черные остовы стен и труб , всюду клубился дым, пролетел над нами немецкий аэроплан, вдали ухала артиллерийская стрельба. А деревня побежала грабить. Тащили все, 4 дня шла сплошная вакханалия грабежа. Отвратительное впечатление и вид этих червяков человечества, которые с такой ненасытной жадностью тащили все. Гадко, бессмысленно. Многим явно не нужны разграбляемые вещи – тащили другие, тащили и они. Дико, жадно, с озверелыми лицами, безобразного вида, страшные и чуждые внутренне…Вид разграбленого, побитого, изломанного, бессмысленно выброшенного совершенно был нетерпим. А вблизи и вдалеке гудели орудия, было полное безвластие. .. Загорались новые дома, их еще продолжали поджигать. Вечером взорвали все мосты .Земля гудела…Не раздеваясь, разбитая, не могла найти себе места; спустилась в чулан под лестницу, закутав голову в платок, чтобы чуточку ослабить гул от орудий…
12.11.1942 г. Жизнь - ужас. Война - реальность. Как человечество может быть в таком ужасе? Вся Европа! Весь мир. Неужели нет умных, гуманных, понимающих? Почему миллионы не могут сказать: не можем больше так жить! Господи! Я бесплодно думаю день и ночь об одном и том же…»
24.05.2012. Макошино - Чернігів.