Из профессуры — в вузоту

О системных изъянах украинского образования.

Сразу предупреждаю, что данная статья очень субъективна и на полноту выборки не претендует. Это взгляд извне, и, дорогой читатель, раз вы просматриваете её здесь, на этом сайте, значит, к вам это не вполне относится.

А начну я с того, что уже много лет подряд коллекционирую местные и новые слова, циркулирующие по Харькову. Где лучше всего их собирать? На базаре и у таксистов. Так вот, в машине с шашечками я и услышал такую фразу, когда речь зашла о языковом законодательстве: «В нашем городе никто на мову не перейдёт ни дома, ни на работе. Только всякая вузота у себя в национальных порно-мазохистских академиях будет из трусов выпрыгивать перед бандеровцами. Там много ненаших и бывших наших, потому и питомники упоротых».

Раньше люди, если хотели себя отделить от той категории населения, которая в самом большом провинциальном городе Европы весьма даже многочисленна, говорили «профессура», «доцентура» или называли конкретные вузы — «универовские», «хапэёвые», «хировые». Теперь вот — «вузота». Понятно, что слово «школота» вошло в оборот раньше и появилось не в Харькове, и этот неологизм создан на его основе. Но почему он появился именно сейчас и именно здесь (мои иногородние товарищи в разных точках русскоязычного ареала услышали его впервые от меня)?

Историки школы «Анналов» отметили, что в разные эпохи существовали очаги коллективного помешательства — вокруг какой-либо церкви, города или странствующего проповедника. Вдруг ещё недавно здоровые люди начинали скакать, громить всё подряд и орать то, что ни до, ни после этого всплеска они никогда бы не позволили себе.

В Харькове всё как всегда: агрессивных приезжих и их коллаборантов немного, но их очень даже слышно; большинство — против, но лениво против. А говорить в СМИ будут о тех самых лицах нетрадиционной политической ориентации, которые маршируют по улицам, проводят форумы и презирают местных политнатуралов. Просто потому, что другим проявлять себя небезопасно, все под уголовными делами ходят, включая мэра Кернеса.

Например, увлечение украинством в многонациональном русскоязычном Харькове. В советское время эти настроения были локализованы в своеобразных «очагах украинской культуры» (профильные вузовские кафедры, редакции газет и радио и т. п.). Там эта публика культивировала свою исключительность и желание навязать свою субкультуру «несознательному» населению.

Именно обитатели этих национальных заповедников — «очагов украинской культуры», а также не вписавшиеся в городскую культуру галицкие диаспоры и составили костяк «свидомитов», нарастивший с провозглашением независимости «мясо» из конформистов вузовского и чиновного происхождения.

Эта публика за два с половиной десятилетия независимости хотя и несколько увеличилась количественно, но так и не стала доминирующей в местных элитах. Более того, после прихода к власти Ющенко она стала восприниматься автохтонным населением не равнодушно и с насмешкой, как ранее, а в качестве коллаборационистов, насильственно навязывающих чуждые ценности и угрожающих его самобытности и внутреннему миру. А ещё через неё можно было грант урвать от Сороса или, например, от голландского посольства.

Ни в 2004 году, ни в 2013-2014 гг. ни одна общественная организация, существующая на иностранные гранты, не поддерживала власть в центре и на местах. В лучшем случае, отмалчивались. Почему так произошло? В Киеве управление этими потоками захватили галичане, и они подобрали себе наиболее податливых харьковчан, которые с годами стали идейными бандеровцами. Такой же процесс происходил и во многих местных СМИ, имевших выходы на Киев.

Отсутствием брезгливости к сервильности и национализму славятся не только местные СМИ и грантоеды, но и прошедшие украинизацию сотрудники гуманитарного образования. Они привыкли не только к смене языка обучения, но и к изменению школьных и вузовских программ в известном направлении. Например, в Харькове ни одного публичного протеста на эту тему мне неизвестно ни до, ни, тем более, после 2014 года.

Зато известно, сколько работников и выпускников местных «вышей» крутилось на всяких майданах и попало в нацбаты. Основатели «Азова» Билецкий и Однороженко закончили истфак местного университета да и экс-губернатор Светличная тоже не в Коломые или Тернополе училась. Вот что она заявила по поводу дня флага: «Харьковская область — тот регион, который получил право жить под сине-жёлтым флагом. Быть частью Украины». Как это напоминает заклинания иных переехавших в Москву хабалок, объясняющих оставшимся дома, что «Россию нужно заслужить! А вы не так встали, котики»!

Ректор университета искусств им. Котляревского, народная артистка Татьяна Веркина никогда не была замечена ни в национализме, ни в русофобии. Более того, была Татьяна Борисовна в друзьях у покойного Евгения Кушнарёва когда-то. И вдруг в 2014 году она с надрывом стала клеймить «агрессора» и подписывать на эту тему своих подчинённых. Ректор университета Виль Бакиров, которого в 2005 году травили «нацики»м, теперь заделался апологетом ксенофобского (если не сказать — этноцидного) закона об образовании.

Как и когда завонялось болото? В чём же причины, кроме допуска к распределению грантов, участие в которых делает людей куда более свободными материально, чем живущие на украинские вузовские ставки преподаватели. Их несколько, и они не сводятся к обнищанию, идущем рука об руку с неприкрытой коррупцией. 

И первая — статус «ниже плинтуса» у профессуры и доцентуры, сложившийся в 90-е. Эту публику с 1998 года перестали избирать куда-либо, чего не было в наших краях с 1871 года. Даже ранние большевики, считавшие «очкариков» классово чуждым элементом до такого не доходили. Непосредственно киевское подчинение вузов обособило их работников от жизни города и области, разве что ректоров как-то подключали к ней. И в этом существенное отличие вузовских от тех же учителей или коммунальщиков.

А из него следует общение по горизонтали — с коллегами из Львова и Киева. Командировки в страны ЕС и США стали куда более частыми, чем в Россию, но это тема отдельного разговора, и до 2014 года никаких препятствий для этого с украинской стороны не было. И тем не менее…

В вузах страны, даже харьковских и одесских, выросло поколение преподавателей, не умеющих или разучившихся читать лекции по-русски. Когда я задал вопрос одной такой даме-доценту, она сказала: «А я уже не представляю себе своего предмета на русском языке». Замечу, что сама она националисткой не является, бандеровщину презирает по сей день и голосовала тогда за Партию регионов. Для таких, как она, есть один выход, ею же самой и подсказанный: «Я бы с удовольствием прошла бы в России курсы и почитала бы лекции по обмену в любом из ближайших областных центров». Ни ей, ни мне, увы, не известно ни в прошлом, ни тем более в настоящем ни одной широкой программы по обменам между вузами сопредельных областей, и зачастую попасть по обмену в Америку или Европу молодым учёным и преподавателям, несмотря на визовый режим и дороговизну из-за курса гривны, гораздо проще, чем в Белгород и Воронеж.

Если не понять серьёзность проблемы и не остановить маргинализацию русскоязычных интеллектуалов, то очень скоро получится следующее, о чем писал почти 140 лет назад великий русский историк Сергей Соловьев: «…священника не стали призывать в гости для беседы в порядочные дома: с ним сидеть нельзя, от него пахнет, с ним говорить нельзя, он говорит по-семинарски. И священник одичал: стал бояться порядочных домов, порядочно одетых людей; прибежит с крестом и дожидается в передней, пока доложат; потом войдёт в первую после передней комнату, пропоёт, схватит деньги и бежит, а лакеи уже несут курение, несут тряпки: он оставил дурной запах, он наследил, потому что ходит без калош; лакеи смеются, барскиe дети смеются, а барин с барыней серьёзно раcсуждают, что какие-де наши попы, как-де они унижают религию!». Замечу, что сам Сергей Михайлович был поповским сыном, не являлся ни либералом, ни атеистом и воспитал сына-философа и императора Александра ІІІ.

Вот так российское духовенство превратилось в глазах остальных сословий в «поповщину», а профессура и доцентура полтора века спустя стала в Украине «вузотой». То есть чем-то неуважаемым и чуждым тем, кто не работает в «вышах».

P. S. Ещё раз повторяю, что заметки эти глубоко субъективны, не изнутри системы, и поэтому прошу не считать их социологическим исследованием. Это просто гипотеза, которая требует дальнейшего подтверждения или опровержения.

Таймер