Хотите спасти Украину? Продайте!

Предлагаемый текст не является чем-то особенным: теория Милтона Фридмана описана тысячекратно, равно как и реализация её в ряде стран.

Человеку, мало-мальски знакомому с макроэкономикой, тут сделается просто скучно. Однако учащейся молодежи, не имеющей возможности читать толстые книги, но склонной ходить на Майдан, будет весьма полезно узнать, за что они боролись…

Автор, - Наоми Кляйн, социолог из Канады, - в 2005-ом году была внесена журналом Foreign Policy в список ста мировых мыслителей (The FP Top 100 Global Thinkers). Тем не менее, её отличает «лёгкое перо», что, возможно, не даст юному читателю задремать к концу подборки.

 (Стр. 31-32) Разумеется, в некоторых случаях принятие политики свободного рынка происходило демократическим путем: политики заявляли о своей жесткой программе и побеждали на выборах; прекрасный пример такого хода событий — США под управлением Рональда Рейгана, а из свежих примеров — победа Николя Саркози во Франции. Однако в подобных случаях приверженцы свободного рынка наталкивались на сопротивление общества и им приходилось пересматривать свои радикальные планы и соглашаться на постепенные реформы, а не на тотальные перемены. И эта закономерность объяснима: дело в том, что экономическая модель Фридмана может лишь частично применяться в условиях демократии, но для ее подлинной реализации необходим авторитаризм. Чтобы проводить шоковую терапию в экономике — как это было в Чили в 70-е годы, в Китае в конце 80-х, в России в 90-е и в США после 11 сентября 2001 года, — обществу необходимо пережить тяжелую травму, которая или приостанавливает функционирование демократии, или полностью ее блокирует.

(Стр. 33) Так работает доктрина шока: начальное бедствие — переворот, террористический акт, крушение рынка, война, цунами, ураган — вводит все население страны в состояние коллективного шока. Падающие бомбы, вспышки террора, ужасающие порывы ветра выполняют ту же подготовительную функцию для общества, что и оглушительная музыка или избиения в камерах, где пытают заключенных. Подобно запуганному узнику, выдающему имена своих друзей или отрекающемуся от своих убеждений, общество, потрясенное шоком, часто отрекается от того, что в других условиях оно бы страстно защищало.

(Стр. 83-84) Фридман в своей первой книге для широкой публики под названием «Капитализм и свобода» показал всем, что должно стать учебником глобального свободного рынка и основой экономической программы неоконсервативного движения в США.

Во-первых, правительства должны отменить все правила и законы, которые мешают накапливать прибыль. Во-вторых, они должны распродать государственные активы, которые корпорации могут использовать для получения прибыли. И, в-третьих, они должны резко снизить финансирование социальных программ. Фридман внес массу уточнений в эту тройную формулу: дерегуляция, приватизация и снижение социальных расходов. Налоги должны быть низкими и взиматься по единой ставке. Корпорации должны получить право продавать свою продукцию в любой части мира, а правительства не должны защищать местных производителей или местную собственность. Любую стоимость, включая стоимость труда, должен определять рынок. Следует отказаться от минимальной заработной платы. Приватизации, по мнению Фридмана, подлежат здравоохранение, почтовая служба, образование, пенсии по старости и т.д. Короче говоря, он откровенно призывал к отказу от «Нового курса» — с таким трудом достигнутого перемирия между государством, корпорациями и трудящимися, которое позволило избежать народного возмущения после Великой депрессии. Чего бы в результате ни добились работники, какие бы ни были созданы государственные службы для сглаживания жестких граней рынка, чикагская школа в своем контрреволюционном порыве призывала от всего этого отказаться.

Чикагские теоретики требовали большего — они требовали экспроприации собственности, созданной работниками и правительством за десятилетия лихорадочных общественных работ. Фридман призывал правительство распродать активы, появившиеся и обретшие свою ценность в результате долгосрочных инвестиций общественных денег и знаний. Согласно принципиальному мнению Фридмана, все это общественное богатство следует передать в частные руки.

Хотя Фридман пользовался математическим и научным языком, его видение точно соответствовало интересам крупных транснациональных корпораций, которые с алчностью взирали на огромные новые рынки, свободные от регуляции. На первой стадии капиталистического накопления такой хищнический рост обеспечивал колониализм — «открывая» новые территории и захватывая земли, за которые не надо было платить, а затем эксплуатируя природные богатства этих территорий, за которые местное население не получало никакой компенсации. Война Фридмана против «государства всеобщего благосостояния» несла в себе возможность нового быстрого обогащения — только на этот раз надо будет покорять не новые земли, а само государство, его общественные функции и имущество, распродаваемые на аукционах по ценам намного меньше их подлинной стоимости.

(Стр.189-190) В 1982 году Милтон Фридман написал знаменательные слова, которые лучше всего суммируют принципы доктрины шока: «Только лишь кризис — подлинный или воображаемый — ведет к реальным переменам. Когда такой кризис возникает, действия зависят от идей, которые можно найти вокруг. И в этом заключаются наши главные функции: создавать альтернативы существующей политике, сохранять в этих идеях жизнь, делать их доступными до тех пор, пока политически невозможное не станет политически неизбежным» (33). Это стало своеобразной мантрой его движения в условиях новой демократической эпохи. Аллан Мельцер развивает эту философию дальше: «Идеи — это альтернативы, которые ждут, чтобы кризис стал катализатором изменений. Модель влияния Фридмана заключалась в том, чтобы сделать эти идеи приемлемыми и достойными применения в тот момент, когда предоставляется такая возможность» (34).

Фридман подразумевал не военный кризис, но экономический. Он понимал, что в обычных обстоятельствах экономические решения принимают под давлением разнообразных борющихся интересов: рабочие хотят работы и повышения зарплаты, собственники хотят снижения налогов и ослабления регулирующих ограничений, а политики ищут равновесия между этими противоположными силами. Тем не менее если возникает достаточно серьезный кризис — падение стоимости национальной валюты, развал рынка, резкий экономический спад, — то со всем остальным можно не считаться и лидеры могут свободно сделать то, что необходимо (или считается необходимым) в качестве чрезвычайных мер, которых требует критическое положение страны. Таким образом, кризис — это в какой-то мере зона, свободная от демократии, зазор в политике, для своего осуществления обычно требующей согласия, не всегда достижимого.

Идея, что обвал рынка может стать катализатором революционных изменений, имеет долгую историю, причем эта идея была на вооружении левых, особенно русских большевиков. По их теории гиперинфляция, уничтожая стоимость денег, толкает массы на шаг вперед к разрушению капитализма(35). Это объясняет, почему некоторые сектанты из числа левых постоянно просчитывают условия, при которых капитализм достигнет «кризиса», подобно тому как члены евангелических церквей ищут признаки конца света. В середине 80-х эта коммунистическая идея обрела новую жизнь — ее взяли на вооружение экономисты чикагской школы, которые утверждали, что падение рынка может стать преддверием левой революции, но его можно использовать и для того, чтобы разжечь огонь правой контрреволюции. Эта теория получила название «кризисной гипотезы» (36).

(33) Friedman М. Capitalism and Freedom. Preface, p. ix.

(34) McLane J. Milton Friedman's Philosophy of Economics and Public Policy // Conference to Honor Milton Friedman on His Ninetieth Birthday. 2002. November 25, www.chibus.com.

(35) Bukharin N., Preobrazhensky E. The ABC of Communism: A Popular Explanation of the Program of the Communist Party of Russia / Trans. E. Paul, C. Paul. 1922, repr. Ann Arbor: University of Michigan Press, 1967. Pp. 340-341.

(36) The Political Economy of Policy Reform, p. 19.

 (Стр. 216) Когда страны попадали в порочный круг кризисов, куда же еще они могли обратиться, если не во Всемирный банк и в МВФ? И там их встречали уверенные «чикагские мальчики», натренированные рассматривать экономические катастрофы этих стран не как проблемы, подлежащие разрешению, а как драгоценную возможность расширить границы свободного рынка. Использование кризисных ситуаций — вот на что ориентировались самые влиятельные финансовые организации мира.

(Стр. 218-220) МВФ осуществил свою первую программу «структурной перестройки» в 1983 году. С тех пор на протяжении двух десятилетий все страны, обращавшиеся в МВФ с просьбой о большом займе, получали в ответ только одно — предложение полностью перестроить свою экономику. Дэвисон Бадху, старший экономист МВФ, в 80-е годы разрабатывавший программы структурной перестройки для стран Латинской Америки и Африки, позднее признавался: «Все, что мы делали начиная с 1983 года, основывалось на нашем новом понимании своей миссии — заставить Юг принять приватизацию или умереть; ради этой цели мы использовали недостойные средства — намеренно устраивали в 1983-1988 годах экономический бедлам в странах Латинской Америки и Африки(30).

Несмотря на свою радикальную (и весьма прибыльную) новую роль, МВФ и Всемирный банк всегда уверяли, что действуют исключительно в интересах стабилизации. Официальным назначением фонда было предотвращение кризисов — вовсе не социальная инженерия или изменение идеологии, — поэтому стабилизация была официальным объяснением. На самом же деле во всех странах долговой кризис использовался для распространения программы чикагской школы, основанной на безжалостном применении доктрины шока Фридмана.

Дэни Родрик, знаменитый гарвардский экономист, много сотрудничавший со Всемирным банком, в 1994 году писал о том, что вся концепция «структурной перестройки» была остроумной маркетинговой стратегией: «Всемирный банк изобрел и успешно использовал на рынке концепцию "структурной перестройки", которая в одной упаковке содержала микроэкономические и макроэкономические реформы. Структурную перестройку покупали в качестве меры, необходимой для спасения экономики страны от кризиса. Когда правительства покупали этот пакет, они не видели разницы между здравой макроэкономической программой достижения равновесия и стабилизации цен, с одной стороны, и программами, которые требовали открытости [например, свободной торговли] — с другой. Этот вопрос умышленно замалчивали» (31).

Принцип был прост: страна, переживавшая кризис, отчаянно нуждалась во внешней помощи для стабилизации своей валюты. И когда мероприятия по приватизации и свободной торговле предлагаются в одном пакете с финансовой помощью, стране ничего не остается, кроме как принять пакет целиком. Хитрость экономистов заключалась в том, что они понимали: свободная торговля не имеет никакого отношения к антикризисным мероприятиям, — но эту информацию «замалчивали». Когда об этом писал Родрик, он хотел сделать комплимент. Такой подход заставил бедные страны принять программы, которые для них выбрал Вашингтон, причем никаким другим путем этого добиться было бы невозможно, — и Родрик приводит цифры, на которых основано его утверждение. Он изучил все страны, принявшие радикальные программы свободного рынка в 1980-х, и пришел к выводу, что «не известно ни одного примера осуществления значимых торговых реформ в развивающейся стране в 1980-х вне контекста тяжелого экономического кризиса» (32).

Это был стратегический подход. Всемирный банк и МВФ принуждали правительства всего мира прозреть и понять, что мероприятия «вашингтонского консенсуса» — единственный рецепт достижения стабильности, а потому и демократии. Но одновременно Вашингтон понимал, что развивающиеся страны подчинятся такой программе только под действием лживых отговорок и неприкрытого вымогательства. Вы хотите спасти страну? Распродайте ее. Родрик даже признавал, что приватизация и свободная торговля — два важнейших элемента пакета перестройки — не имеют прямого отношения к стабилизации. Доказывать обратное, по его словам, было бы «дурной экономикой» (33).

(30) Budhoo D.L. Enough Is Enough: Dear Mr. Camdessus, p. 102.

(31) Rodrik D. The Rush to Free Trade in the Developing World: Why So Late? Why Now? Will It bast? // Voting for Reform: Democracy, Political Liberalization and Economic Adjustment / Eds. St. Haggard, St.B. Webb. New York: Oxford University Press, 1994. P. 82.

(32) Там же, p. 81.

(33) «Какие бы выгоды ни несла торговая реформа, видеть причинную связь между режимом торговли и предрасположенностью к макроэкономическому кризису — это дурная экономика». Rodrik D. The Limits of Trade Policy Reform in Developing Countries // Journal of Ea nomic Perspectives 6.1992. № 1. P. 95.

Цитируется по: Наоми Кляйн «Доктрина шока», М.: «Добрая книга», 2011г.