16 декабря: конец «белого» Киева

44-я стрелковая дивизия 12-й армии в ночь с 15 на 16 декабря с помощью местного рыбака П. К. Алексеенко (Алексеева) форсировала Днепр, который только начинал замерзать. Ранним утром 16 декабря красные внезапно атаковали позиции белых с тыла и заняли мосты. После двенадцатичасового боя противник отступил. В тот же день в город вступила и 58-я стрелковая дивизия 12-й армии.

Что же творилось в самом городе накануне четырнадцатой смены власти? Было массовое бегство. В конце ноября — начале декабря на вокзале было не протолпиться. Как вспоминал общественный деятель Александр Гольденвейзер, «часто распространялись слухи о предстоящей эвакуации; несколько раз подымалась паника. В десятых числах ноября даже началась форменная эвакуация, которая затем была приостановлена… Я приводил в порядок дела и готовился к отъезду… Это было делом нелегким: трудно было найти хоть какой-нибудь вагон… Мы провели целую ночь на вокзале, сидя на чемоданах в переполненной теплушке. Утром выяснилось, что нас с собой не берут, и мы вернулись домой… Пока мы ждали локомотивов, добровольческая армия все отступала, а большевики все приближались к Киеву. Город пустел».

Киевский художник Константин Редько рассказывал, что «сигнал к эвакуации войск из Киева не подан, но… похоже на то, что мы находимся в осажденной крепости… На этот раз покинуть Киев решились многие семьи… На тайной бирже в Петрограде, Москве и Киеве за полцены проданы дома».

«Огромные составы без паровозов наполнены до предела людьми… Ходят слухи между ними,…касающиеся главным образом долгожданного отъезда… Женщины с детьми производят ужасное впечатление…

Центр надежд… — поезд головного отряда полковника Гусева. В нем творится нечто невообразимое. В вагонах спят на скамьях и вещах. Между сидениями стоят. Дети, женщины, старики… В вагоне, где помещается канцелярия, особенно ярко видно киевскую панику. На столах, где должны работать служащие…, сидят усталые женщины… Три четверти вагона заняты беженцами», — писала в одном из своих последних номеров газета «Киевлянин». Офицеры и чиновники эвакуируются с семьями в сторону Фастова и Боярки. Стоят переполненные поезда и ждут, когда подадут паровозы.

Уже 11 декабря зазвучали выстрелы из-за Днепра. Сначала кто-то на вокзале распространил слух, что это ломают лед бомбами, но вскоре стало понятно, что большевики уже на Слободке. «Остались или те, которые имеют маленьких детей, старых родителей, или те, которые примирились с большевизмом, как примиряются со смертью», — заметила одна киевская студентка, которой повезло выбраться из города.

А. Гольденвейзер писал: «Мы услышали усиленную канонаду… В городе мы застали уже картину бегства. Носились автомобили, военные останавливали на улицах извозчиков и реквизировали лошадей, все устремлялось на вокзал… По ночам слышна была канонада; город усиленно обстреливался. Днем на улицах было тихо и пустынно».

12-16 декабря возле Днепра не смолкала артиллерийская дуэль. Снаряды рвались на Набережном шоссе, Подоле, Печерске. На ул. Никольской бушевали пожары, были жертвы среди мирного населения. Снаряд попал в лютеранскую кирху — совсем рядом с Крещатиком. Никольский военный собор служил ориентиром для красной артиллерии.

12 декабря бой шел за Никольскую слободку, к вечеру занятую большевиками. Отправив свои семьи, польские граждане во главе с консулом вооружаются и присоединяются к защитникам переправ. На следующий день красные вынудили добровольцев везде отойти на правый берег.

14 декабря киевская пресса пишет о бегстве генералов Драгомирова и Бредова. С ними покидает город и гражданская администрация. Руководить обороной Киева назначен генерал-майор Н. И. фон Штакельберг. В его задачи входит удержание правого берега.

Из гражданских структур в Киеве осталась лишь управа во главе с городским головой П. Э. Бутенко. 14-го на совещании в городской думе решили эвакуировать все учреждения. Управа просит начальника обороны разгрузить заторы на вокзале и Пост-Волынском для выезда на Фастов. До 16 декабря чиновники еще на месте, кроме начальника отдела продовольствия С. Н. Дубинского, «уехавшего по делам».

Утро 15 декабря отмечено дуэлью белого и красного бронепоездов. Обстрел города продолжается; поврежден ряд зданий. В ответ белые батареи, обстреливая Никольскую слободку, поджигают ее. Красным приходится отойти. В районе Предмостной слободки вечером белые небольшими силами контратакуют и с трофеями возвращаются обратно.

А лед на Днепре становится все крепче и крепче. Оборона мостов уже потеряла всякий смысл. И вот 16 декабря, по словам советского карикатуриста Б. Ефимова (тогда — гимназиста Фридлянда), «в бодрый трескучий морозец передовые части Красной армии перешли по льду Днепр и вступили в Киев».

Добровольцы навсегда прощаются с городом, а большевики занимают его в третий раз. 12-я советская армия получила сразу после этого приказ: «Нашими войсками после упорных боев взят Киев. Для преследования противника и закрепления за нами Киева приказываю: 1. 47-й стрелковой дивизии… развить самые энергичные действия для занятия линии Казатин-Фастов-Белая Церковь. 2. 58-й дивизии… перейти в энергичное наступление и занть линию Фастов-Васильков для обеспечения Киева с юга. 3. 44-й дивизии принять самые решительные меры для ускорения переправы 2-й бригады в районе Триполье-Переяслав с тем, чтобы… быстрым движением через Германовку на м. Белую Церковь отрезать противнику путь отступления в юго-восточном направлении».

Киевский краевед Стефан Машкевич рисует такую картину вечера 16 декабря: «Где ваши цветы?! — кричали киевлянам красноармейцы, входя в город. — Белогвардейцам вы их подносили!» Но, в отличие от предыдущих пришествий, на этот раз большевики своих противников практически не репрессировали. Вместо этого они приступили к относительно размеренному строительству режима. Сопровождалось это строительство ужасной грязью, нехваткой продуктов и расцветом бюрократии. Деятельность небольшевистских партий не в одночасье, постепенно, но сворачивалась. Результат состоявшихся в апреле, обставленных большими торжествами выборов в Киевсовет был практически "правильным": около 75% коммунистов. К Первому мая был приурочен коммунистический субботник».

«На сей раз большевики изменили своим привычкам: в городе погромов и расстрелов почти не было. Красноармейские части, также страдавшие от тифа и изнеможения, проследовали дальше на юг, вслед за отступавшей Добровольческой армией. Четырнадцатая власть была крайне человечна, что на нее мало походило. Взятые в плен белогвардейцы и петлюровцы в худшем случае направлялись в концентрационные лагеря, а в лучшем — сразу же поступали на пополнение воинских частей Красной армии. Бывшие белые отправлялись на польский фронт, бывшие военнослужащие украинской армии — на южный фронт против Врангеля. Немногие уцелевшие киевские старожилы, а таких к 1920-му году были уже единицы, практически не ощущали давления большевистской власти. ЧК так же стало более сдержанной в своей кровавой и страшной работе. Чем это можно было объяснить? Советская Россия в конце 1919 года столкнулась с новым врагом — возрожденной Польской державой… Большевики справедливо считали, что основным врагом России является Польша, этого же мнения придерживались и белогвардейцы. Поляки-рабочие и мещане забирались в Красную армию и отправлялись в Сибирь. Польская интеллигенция высылалась из Советской России, а самые опасные для большевиков представители польской нации традиционно выводились в расход», — так описывает первые дни после падения «белого» Киева историк Ярослав Тинченко.

По словам очевидца Ю. Рапопорта, оставшаяся киевская публика не унывает: «Что изменилось на киевских улицах? Конечно, многое, очень многое: нет трамваев, почти не видно извозчиков. Одни магазины закрыты, другие хиреют в ожидании конца. И все же в Киеве еще чувствуется жизнь. Все также торопится шумная, южная толпа, только слегка поистрепалась; полны всякие кофейни и паштетные… Город… не поддается большевистскому яду… Киев хочет жить, во что бы то ни стало — даже при большевиках. Самое грандиозное новшество — названия улиц… Это единственное дело, доведенное до конца. На каждом углу — новенькая синенькая дощечка, на трех языках: по-украински, по-русски, по-еврейски… Широкая и прямая Александровская — улица Октябрьской революции; узенькая, кривая Трехсвятительская — улица Февральской революции».

Так и жил город до следующей смены власти. Это для Харькова и Полтавы в те дни Гражданская война закончилась — Красная армия пришла туда, как любил говорить лысый советский вождь в кепке, «всегьёз и надолго». А Киеву еще предстоит пережить две смены власти.

Украина.Ру