Владимир Даватц. Как харьковский математик прошел путь от кадетов до Гитлера

И если бы он умер года на четыре ранее, то мы бы изучали эту личность совсем под другим углом

«Послушай, о как это было давно! Такое же море, и то же вино».

Владимир Даватц родился 18 июня 1883 года в губернском городе Владимире на Клязьме. Его предки когда-то в Швейцарии были баронами и состояли, по мнению некоторых знатоков генеалогии, в родстве с Врангелями. Но было это очень давно, и если у нашего героя и было какое-то родство со знаменитым генералом, то оно — «седьмая вода на киселе».

Немногочисленные исследователи его жизни молчат о том, где он рос и учился до поступления на физико-математический факультет харьковского университета.

Мощные математические школы были и в столицах, но здесь преподавали профессор Александр Ляпунов и доцент Владимир Стеклов, которые оставляли далеко позади столичных и московских учёных. Курс физики читал харьковский городской голова Александр Погорелко, дольше всех в истории бывший во главе города.

Это же учебное заведение недавно закончил сын харьковского инженера-застройщика Николай Николаевич Салтыков, который уже тогда развивал методики решения дифференциальных уравнений с частными производными. Позднее судьбы Даватца и Салтыкова будут сходиться и расходиться.

Впервые Даватц заявил о себе как общественник в 1906 году, когда стал редактором газеты «Волжанин» в городе Вольске Саратовской губернии, которую издавал местный предприниматель И. А. Гусев. Тогда же он уже наверняка состоял в конституционно-демократической партии.

Такой выбор был предопределён знакомством 23-летнего математика с богатейшим помещиком губернии кн. Николаем Николаевичем Львовым, думцем трёх созывов, на средства которого издавалась либеральная пресса этой части Поволжья. Позднее Даватц и Львов напишут вместе книгу «Русская армия на чужбине» (Белград, 1923).

Первый опыт Даватца в газетном деле был недолгим. За леволиберальную публицистику он был арестован и ненадолго попал в тюрьму. Там он внимательно рассмотрел своих сокамерников-революционеров и утвердился в убеждении об их «низких моральных качествах». Далее его следы теряются на несколько лет.

Лишь в 1914 году Даватц возвращается на свой родной факультет сначала магистрантом, а затем приват-доцентом. Вскоре он также становится профессором на высших женских курсах и в только что открытом Харьковском коммерческом институте. Там он читал спецкурсы, в том числе, и будущему нобелевскому лауреату по экономике Семёну Кузнецу. Помимо этого, Даватц также преподавал геометрию в гимназии своего однопартийца Николая Кнорринга. И там у него тоже был знаменитый ученик — будущий композитор Исаак Дунаевский.

В 1915 р. выходит его работа «Задача Бюффона в элементарном изложении», а в 1917 г. — «Синтетические основы плоской параболической геометрии».

Жил профессор Даватц в Харькове по адресу: Классический переулок, 8. Там он переживал революции и смены властей. В апреле 1917 года общем собрании преподавателей вузов он был избран членом бюро созданного Академического союза, а в июле проиграл выборы в городскую думу, баллотируясь от малоизвестной трудовой народно-социалистической партии. Поняв, что надо дальше действовать вместе с теми, кто имеет шансы на победу, Даватц возвращается к кадетам, но в Учредительное собрание тоже не попадает, оказавшись в непроходной части партийного списка.

Вершина его общественно-политической деятельности ещё не виднелась, но, как оказалось, ждать подъёма на неё оставалось недолго.

«Новая Россия» и её читатели

О том, чем, кроме преподавания, занимался В. Х. Даватц во времена первого пришествия большевиков и первой немецкой оккупации, источники умалчивают. Понятно лишь, что он искренне ненавидел и «красных», и «жовто-блакитных». Лишь после свержения кайзера Вильгельма II он начал издавать свою газету «Новая Россия» с 10 декабря 1918 по 4 января 1919 года, всего вышел 21 номер издания. Гетманская власть ослабла, а петлюровцы так и не успели закрепиться в Харькове.

15 декабря 1918 г. он публикует статью «Socialismus asiaticus», пишет: «Низший персонал Сабуровой дачи (психбольницы — ред.) требует немедленного (слышите — немедленного!) удовлетворения своих желаний, — и оставляет больных без света, тепла, горячей воды, ухода и обеда. У них нет больше ни чувства долга, ни жалости: они ждут для себя скорой и легкой победы, но сами убеждены, что это идейная борьба. Недалеко от этого ушли наши городские работники…

Теперь город, разоренный, с многомиллионным дефицитом, обязуется в первую очередь блюсти интересы служащих, которые в любой момент могут оставить всех без света, воды и канализации. И здесь получается некоторая нравственная аберрация.

Не кажется чудовищным, что во время операции жгут касторовое масло, что в водопровод попадают бациллы тифа: гораздо важнее получить очередную прибавку и опять — я в это охотно верю — победа здесь кажется важной не сама по себе, а как один из этапов общей борьбы за освобождение труда. Вот эта нравственная и психическая аберрация, которая социализм — из фактора действенного и жертвенного — превратила в фактор разрушающий и, скажу грубо, «шкурный» — есть сущность нашего «азиатского социализма».

Чем занимался профессор Даватц при втором пришествии большевиков, также история умалчивает. Н. Н. Кнорринг жил на Чайковской улице, и его дочь Ирина так описывает эти дни в своём дневнике:

«Вторник. Рождество Христово! Ура!!! Все-таки Рождество. Черт с ними, с большевиками. Они вчера, вооруженные винтовками, штук 10, ходили по домам и забирали буржуев. Говорят, рыть окопы под Люботином. Пришли и к нам. Как узнали, что Папа-Коля учитель, не взяли его… Сегодня не пошла в гимназию, потому что везде, кроме нашей гимназии, праздник. В Германии убили двух главных большевиков, и поэтому у нас на домах висят черные и красные флаги. На улицах будут митинги и манифестации. Мамочка побоялась меня пустить».

Во всяком случае, на расправу к знаменитому изуверу Степану Саенко Владимир Христианович не попал и успешно дожил до прихода «наших», то есть Добровольческой армии генерала В. З. Май-Маевского. Вот тогда и приходит звёздный час для харьковских кадетов.

Профессор Н. Н. Салтыков становится исполняющим должность городского головы, Н. Кнорринг — душой пропагандистской конторы ОСВАГ, а Даватц — редактором, по сути, главной газеты «Новая Россия», издаваемой непосредственно Вооруженными Силами Юга России (ВСЮР). Именно благодаря его статьям мы можем понять настроения, царившие в белом Харькове.

Те же люди, которые еще недавно приветствовали Троцкого в том же театре Муссури встретили овацией черносотенца Пуришкевича. Даватц замечал:

«Толпа всегда была изменчива и легковерна. Сегодня поклонялись, завтра свергали. Но едва ли где-нибудь в мире существует такая толпа, как у нас… Она всегда немного сумрачна и много злобна. И не восторг руководит ею, но злоба. И рукоплещет она от злобы. То она зла на «буржуев» — и рукоплещет Троцкому; то — зла на «евреев» и рукоплещет Пуришкевичу. И рукоплескания ее — не выражение восторга, но выражение злобы. И страшно подумать, на кого будет зла эта «Россия — завтра» и кому она будет рукоплескать».

Когда Пуришкевич попытался начать издание в Харькове своей ежедневной газеты «Гром победы», «Новая Россия» переиначила название газеты, назвав ее «Погром беды».

Однозначную позицию занял Даватц и по вопросу петлюровщины: «Приходили на Украйну большевики — воевали; пришли добровольцы — воюют. Рука войны разрушает хозяйство. Устали… Так теперь приходят и говорят: «И те, и другие — Москали… Геть с Украйны!» И думает усталый человек: а может быть, и впрямь все зло от москалей? А может быть, и впрямь единое спасение в Петлюре?

Строится химера с новым загадочным лицом и говорит, как всегда значительно: «Народ требует самостийности…» А политики — те, которые привыкли дирижировать — подойдут к карте, отметят границы «по этнографическому признаку» (лучше всего — «от моря до моря»), установят таможни, соберут «раду», напишут «универсал», оденутся в жупаны и перестанут понимать русский язык.

Не думаю, чтобы это укрепило наше общее дело. И пора уже, чтобы химеры были сданы в музей».

Иногда главного редактора «Новой России», как теперь бы сказали, «Заносило не по-деццки», например, 7 сентября 1919 года:

«Да, может быть, придут большевики, займут какие-либо Валуйки или Волчанск. Придется бросать свое имущество, бежать, ломать свою жизнь. Но ведь надо же и нам быть готовыми к жертвам; жертвам, неизмеримо меньшим, чем те, на которые идут наши воины».

Понятно, что такая пропаганда не заходила в умы и сердца даже преданных белому делу читателей.

Когда же началась подготовка к выборам оказавшейся последней городской думы, председателем избирательной комиссии стал В. Х. Даватц. Он же прошел в гласные и вскоре был назначен новым городским головой Салтыковым членом городской управы.

ВСЮР становились всё более и более неотличимыми по своей жестокости от большевиков, а по погромному антисемитизму — от петлюровцев. В связи со страшными слухами о погромах в Фастове, Даватц опубликовал в своей газете 18 октября статью «Когда мы, мертвые, воскреснем». Там он написал о том, что живет в одной квартире с еврейской семьей и периодически играет с ее трехлетним мальчиком Борей как раз тогда, когда в соседней комнате родители Бори постоянно плачут, думая о том, что происходит с их родственниками в Фастове:

«Я играю с маленьким Борей, и сидит он у меня на коленях, и я рисую ему домики, гусей и собак… А там, за соседней стеной я слышу сдавленные рыдания: «Что в Фастове? Где же они? Где же они?» И хочется, как раньше, прийти к ним со свежим номером газеты, поделиться радостью последней победы над большевиками…, — но я могу об этом говорить только с Борей. Он не поднимет на меня своих печальных глаз и не спросит в упор: «Что в Фастове? Где они?» Я буду играть с ним по-прежнему. Рисовать домики, гусей и собак. Он не будет задавать мне тяжелых вопросов».

«На Москву»

Последний номер «Новой России» вышел в Харькове 3 декабря 1919 года. Девять дней спустя в город вновь пришли большевики. На этот раз, как говорил их вождь, «всерьёз и надолго». Судьба Владимира Христиановича меняется коренным образом. Он идёт рядовым в отступающую армию.

Незадолго до захвата Харькова красноармейцами Даватц был зачислен вольноопределяющимся в команду тяжелого бронепоезда «На Москву» и вскоре за боевые отличия произведён в младшие фейерверкеры. Он описал этот период своей жизни в дневниковых записях «На Москву», неоднократно переиздающихся с 1921 года. Вот его запись от 18 января 1920 года:

«У Батайска открылся вид на Ростов. Вот знакомые очертания Темерника, вот контуры собора. И до боли обидно, что там — ОНИ, что там — совдеп, торжествующий красный совдеп. И с холодною твердостью хотелось пустить туда тяжелый снаряд: Ростов перестал быть городом, населенным людьми… Стали выяснять положение — Ростов действительно в руках красных, и все слухи о его взятии назад — выдумка. Даже больше: красные форсировали Дон и заняли Заречную».

Попав с армией Врангеля в Крым, он проходит службу на бронепоезде «Грозный», который в этот период не участвует в боях по причине ремонта. Воспользовавшись передышкой, Владимир Христианович занимается общественной деятельностью, сотрудничает в газетах «Юг России», «Таврический голос», и так вплоть до эвакуации из Крыма.

А дальше был лагерь в Галлиполи на берегу Дарданелл. Как раз в том самом месте, где будущий первый президент Турции Кемаль-паша разгромил отборные войска Британии и её доминионов. Там Даватц погружается в размышления и подводит итоги.

«Было безумием надеяться одолеть несколькими полками красноармейские массы, безумием было начинать Кубанский поход, безумием было идти на Москву, безумием было защищать Крым, безумием было упрямо сохранять армию в лагерях Галлиполи и Лемноса — но только благодаря этому безумию мы можем не краснеть за то, что мы русские», — писал он в своей книге «Русские в Галлиполи».

Когда лагерь был распущен, он поселяется в Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев, вскоре переименованном в Югославию. Там же поселяется и бывший городской голова Салтыков, ставший основателем математической школы в Белградском университете. Николай Николаевич полностью ушел в науку, беспорочно пережил нацистскую оккупацию и умер в 1961 году пенсионером, обласканным маршалом Тито.

Иначе сложилась судьба другого харьковского кадета Николая Кнорринга. Уже в 30-е годы его дочь Ирина (по мужу — Бек-Сафиева) писала:

Зачем меня девочкой глупой
От страшной родимой земли,
От голода, тюрем и трупов
В двадцатом году увезли?

«Этот упрек дочери до сих пор отдается болью в моем сердце, — говорил Николай Николаевич вскоре после того, как его после возвращения из эмиграции «направили на жительство» с зятем и внуком в Алма-Ату. — Но что было бы со мной, с семьей, если бы я, член кадетской партии, дворянин и действительный статский советник, остался в Советской России? Без сомнения, погиб бы, как погиб в сталинских застенках мой старший брат… И какова была бы судьба самой Ирины?»

А судьба их была такова: сначала Тунис, потом Франция, сопротивление. К моменту возвращения на родину в 1955 году ни Ирины, ни ее матери уже не было в живых.

А что же Даватц? Как профессор математики он сотрудничает с Русским научным институтом в Белграде и даже издаёт научные труды, но так успешно, как в Харькове, не получается.

В отличие от большинства доживших до 30-х годов кадетов, этот профессор терпимо относится к Гитлеру. Он много пишет и участвует в ветеранских организациях, надеясь на скорое освобождение России от большевиков.

И в 1941 году, как ему показалось, этот шанс наступил. В. Х. Даватц вступает рядовым в Русский Корпус, который организовал его знакомый по Харькову Борис Штейфон. Об этом решении немолодого уже профессора оставил свои воспоминания полковник Лев Михеев:

«Владимир Христианович Даватц, старый боец Белого движения, вступивший в Русский Корпус после длительной борьбы с самим собой, так объяснил мне своё поступление в корпус: «Вы, вероятно, удивляетесь?— Что же делать, если сейчас Белая борьба ведётся только в Русском Корпусе, и если наши бывшие союзники пошли вместе с большевиками?»

Сам Даватц в в одном из номеров газеты «Ведомости Русского Охранного Корпуса в Сербии» за 1943 год так писал о своих мотивах: «Не будь Адольфа Гитлера, мы еще десяток лет смотрели бы на «березки», украшающие стены русских ресторанов, (…) плакали бы за стаканом вина по родной земле, слушая, как с эстрады кто то поет: «Занесло тебя снегом Россия».

Сослуживец Даватца Николай Зеневич вспоминал: «В преклонном возрасте, чуждый военной жизни, он бросил мирную и довольную жизнь и вступил в ряды нашего Корпуса — рядовым. Добросовестно переносил все тяготы боёв и походов, и решительно отказывался от каких бы то ни было «привилегированных» должностей будь то в штабе, канцелярии или в складе. Тяжело было старику, но дух сознания необходимости жертвы, подвига и долга никогда не покидал его…»

Такие пафосные слова относятся к службе, выражавшейся в карательных операциях против югославских партизан под командованием Иосипа Броз Тито. Можно ли это считать предательством? Безусловно, ведь этот корпус воевал против союзников России, именовавшейся тогда Советским Союзом. Борьба против большевиков затмила для него образ Родины.

Обер-ефрейтор Русского Корпуса Владимир Христианович Даватц погиб 7 ноября 1944 года под местечком Сиеницы на территории современной Боснии в результате бомбардировки британской авиацией позиций батальона генерала Черепова, в котором он служил. Так завершилась жизнь человека, который вполне мог остаться в истории если не героем, то хотя бы порядочным человеком, как его коллеги Кнорринг и Салтыков.

Автор выражает признательность В. Корнилову за помощь в подготовке материала

Украина.Ру