Со временем изменялся характер малороссийского казачества. Ватаги
степных промышленников выделяли из своей среды боевые дружины, жившие набегами
на соседние страны. Из этих дружин правительство вербовало пограничную стражу.
Все эти разряды казаков одинаково смотрели в степь, искали там поживы и этими
поисками способствовали обороне постоянно угрожаемой юго-восточной окраины
государства.
Международное положение Малороссии деморализовало эту сбродную и
бродячую массу, мешало зародиться в ней гражданскому чувству. На соседние
страны, на Крым, Турцию, Молдавию и на Москву казаки привыкли смотреть как на
предмет добычи, как на «казацкий хлеб».
Этот взгляд они стали переносить и на своё государство с тех пор, как
на юго-восточной его окраине начало водворяться панское и шляхетское
землевладение с крепостным правом. Тогда казаки увидели в своём государстве
врага ещё злее Крыма или Турции, и с конца XVI века начали опрокидываться на
него с удвоенной яростью. Так малороссийское казачество осталось без отечества
и без веры.
Тогда весь мир восточноевропейского человека держался на двух
неразрывно связанных основах, на отечестве и на отечественном боге. Речь Посполитая
не давала казаку ни того, ни другого. Казак оставался без всякого нравственного
содержания. В своей Украйне при крайне тугом мышлении казачество не привыкло
видеть отечество. Казаки понимали, что на шее у них сидел пан, а на боку висела
сабля. Бить и грабить пана и торговать саблей – в этих двух интересах
замкнулось всё политическое мировоззрение казака, вся социальная наука, какую
преподавала Сечь, казацкая академия, высшая школа доблести для всякого доброго
казака и притон бунтов, как её называли поляки.
Свои боевые услуги казаки предлагали за подходящее вознаграждение и германскому
императору против турок, и своему польскому правительству против Москвы и
Крыма, и Москве и Крыму против своего польского правительства. Ранние казацкие
восстания против Речи Посполитой носили чисто социальный, демократический
характер, без всякого религиозно-национального оттенка. Они, конечно,
зачинались в Запорожье.
И вот этой продажной сабле без бога и отечества обстоятельства навязали
религиозно-национальное знамя, судили высокую роль стать оплотом
западнорусского православия.
Эта роль была уготовлена казачеству церковной унией, совершившейся
через 27 лет после политической унии. На Брестском соборе 1596 года русское
церковное общество распалось на две враждебные части – православную и
униатскую. Православное общество перестало быть законной церковью, признанной
государством. Оставалась единственная сила, на которую могли опереться
православные духовенство и мещанство – казачество со своим резервом,
южнорусским крестьянством.
Церковная уния помогла лучше понимать друг друга и казаку и холопу. Для
них обоих церковная уния – это союз ляшского короля, пана, ксёндза и их общего
агента жида, против русского бога, которого обязан защищать всякий русский.
Так казачество получило знамя, лицевая сторона которого призывала к
борьбе за веру и за народ русский, а оборотная – к истреблению или изгнанию
панов и шляхты из Украйны.
(Продолжение следует)