Есть такие люди, мимо наследия которых никак невозможно пройти. Они не создают эпохальные произведения искусства, не открывают законы мироздания, но без них описание той или иной эпохи невозможно. Чем же они примечательны?
Есть
такие люди, мимо наследия которых никак невозможно пройти. Они не
создают эпохальные произведения искусства, не открывают законы
мироздания, но без них описание той или иной эпохи невозможно. Чем же
они примечательны? Учат великих людей или дают им работу, как Николай
Николаевич Кнорринг (1880-1967). Или оставляют после себя такие дневники
и мемуары, как его дочь Ирина (1906-1943). И многие поколения читателей
видят мир, в котором жили Кнорринги, их глазами.
Из Поволжья
Николай
Николаевич Кнорринг — дворянин из поволжских немцев. Имение Елшанка —
родовое гнездо. Там родились несколько поколений Кноррингов — братья
Николай и Борис, а также их дети. «Отец вместе с другими деятелями
«строил уезд». Шла усиленная работа по постройке врачебных пунктов
(больниц, амбулаторий), школ (через эти школы создавалась сельская
интеллигенция). Усиленно строились мосты, проводились дороги. Словом,
вводилось земское хозяйство. Для проведения реформ привлекались деятели,
вышедшие не только из дворянской среды, но и из других классов
общества. По всему уезду работа кипела, на призыв «Работы усиленной
требует край!» — шли молодые деятели, энтузиасты своего дела. По
служебным делам они были связаны с отцом, и я в нашем доме постоянно
встречал самых разнообразных лиц этого направления», вспоминал Николай
Николаевич.
В феврале 1875 года в Елшанке была открыта земская начальная
(«одноклассная») школа, с трехлетним курсом обучения. В 1891 году она
была преобразована в министерское двуклассное училище (с пятилетним
курсом обучения). Почетным блюстителем школ был титулярный советник
Николай Егорович Кнорринг.
Николай Николаевич учился в гимназиях Самары и Симбирска, окончил
историко-филологический факультет Московского университета (1907). В
1910 году его приглашают в Харьков, как пишут во всех биографических
справках, «директором гимназии». Однако, если открыть «Харьковские
календари» за 1910-е годы, то мы выясняем, что Н. Кнорринг не руководил
ни одной из государственных или частных гимназий. Он возглавлял
«8-классное учебное заведение 1-го разряда второй группы преподавателей
г. Харькова», расположенное там, где ныне находится
гидрометеорологический техникум. Школа Кнорринга была равна гимназии по
правам диплома, но прежде всего являлась тем самым местом, где детям
преподавали университетские приват-доценты и экстраординарные профессора
— будущие академики Л. А. Булаховский, В. П. Бузескул, А. И. Белецкий,
профессора М. П. Самарин, П. М. Ерохин и другие. Самым знаменитым
выпускником учебного заведения стал композитор Исаак Дунаевский.
«На моих глазах развертывалось музыкальное дарование Исаака, — вспоминал
Н. Кнорринг. — При его способностях можно было ждать, что из него
выработается прежде всего скрипач-виртуоз… Но Исаака тянуло к
творчеству… Его опыты в области композиции начали обращать на себя
внимание… Я очень любил его импровизацию: когда он забегал ко мне по
какому-нибудь делу, я усаживал его за пианино и заставлял играть
что-нибудь свое…»
«Особенно дорога мне память о вечерах, — вспоминает Кнорринг, — когда,
обычно под воскресенье, братья Дунаевские являлись ко мне домой со
своими инструментами… и мы с наслаждением предавались музицированию». В
этом домашнем квартете партию первой скрипки исполнял Исаак, второй — Н.
Кнорринг, на альте играл Борис, на виолончели — будущий контр-адмирал
В. Каврайский.
Пронзительный документ эпохи
В первые годы харьковской жизни Кнорринг с женой и дочерью Ириной жили
на ул. Карповской, а затем переехали на ул. Чайковского. Оттуда Ирина
ходила пешком в частную женскую гимназию Покровской (ныне — театральный
факультет Харьковского национального университета искусств имени И. П.
Котляревского). С 26 августа 1917 года и до конца дней Ирина вела
дневник, который остался одним из лучших источников из жизни
революционного Харькова. Среди рассказов о гимназических подругах,
семейных праздниках, детских стихов проступает страшная эпоха. Вот лишь
некоторые выдержки из него.
9 апреля 1918 г. харьковская гимназистка Ирина Кнорринг записала в своём
дневнике: «Вчера пришли в Харьков немцы. Всю ночь мы слышали пушечные
выстрелы. И на Холодной Горе видели огонь. Утром я слышала канонаду, но
пошла в гимназию. С двух уроков за мной пришел Папа-Коля с Валиным
отцом. И я, Валя и Галя Запорожец ушли домой. А днем уже пришли немцы.
Без боя, без жертв сдали город. Когда я глянула с полянки на город —
передо мной разостлался дивный вид. Город был залит солнцем. Блестели
кресты на церквах. И так все было мило и дорого мне, насколько я
привыкла к милой Чайковской. И страшно подумать, что все это немецкое.
Мы за границей. Прощай, Нюсенька, прощайте все. Мы уже не в России.
Вечером немцы убрали, вычистили вокзал до неузнаваемости. На Павловской
площади раскинули палатки, сама я не видела. Так говорили. Что будет
дальше — никому неизвестно».
Новый, 1919 год. «Второе пришествие» большевиков: «Вторник. Рождество
Христово! Ура!!! Все-таки Рождество. Черт с ними, с большевиками. Они
вчера, вооруженные винтовками, штук 10, ходили по домам и забирали
буржуев. Говорят, рыть окопы под Люботином. Пришли и к нам. Как узнали,
что Папа-Коля учитель, не взяли его… Сегодня не пошла в гимназию, потому
что везде, кроме нашей гимназии, праздник. В Германии убили двух
главных большевиков, и поэтому у нас на домах висят черные и красные
флаги. На улицах будут митинги и манифестации. Мамочка побоялась меня
пустить».
Вскоре оказалось, что окна квартиры, которую снимал Николай Николаевич,
выходят на концлагерь, где зверствует Степан Саенко. Ирочка пишет: «Сижу
на балконе и слушаю выстрелы. Добровольцы в Мерефе. (Слышны мелкие
выстрелы). Большевикам (залп) все пути отрезаны. За последнее время
Саенко (залп) особенно (залп) жесток. Он расстрелял 197 (залп) человек.
Их расстреливали (залп) у стены нашего дома (залпы сильнее), так что на
стене (залпы) осталась запекшаяся кровь и на ней волосы. На днях этот
Саенко у себя в (залп и выстрелы) кабинете (выстрелы) на глазах жен
(пулемет) зарезал двух офицеров и окровавленные руки вытер о портьеры.
Ему некуда бежать. Он говорит: меня все равно повесят, так я хоть сейчас
буду наслаждаться убийствами (мелкие залпы). И наслаждается. Я не
видела человека более злого».
Позднее кошмарный образ из ее детства всплыл в стихах, написанных ею во Франции во времена оккупации:
Темнота. Не светят фонари.
Бьют часы железным боем где-то.
Час еще далекий до зари,
Самый страшный час — перед рассветом.
В этот час от боли и тоски
Так мучительно всегда
не спится.
Час, когда покорно старики
Умирают в городской
больнице
Час, когда, устав от
смутных дел,
Город спит, как зверь
настороженный,
А в тюрьме выводят
на расстрел
Самых лучших и непримиренных.
Подробно описывает она и приход белых, ту радость, которую испытали
харьковцы с приходом генерала Май-Маевского. Воспрял духом и ее отец —
стал активно участвовать в пропаганде, работая в ОСВАГ и став гласным
последней городской думы.
А потом, когда красные вновь подходили к Харькову, Кнорринги бежали. «8
(по нов. ст. 21) ноября 1919. Пятница. Мамочка собирается бежать. Хотят
продать пианино. Ужасное, ужасное положение! Я никуда не поеду! Не все
ли равно, где умирать, в Харькове или в каком-нибудь Ростове или на
Кавказе. Если красные возьмут Харьков, то, конечно, и Ростов, а там
опять воцарится большевизм. Положение на фронтах ужасное. В теперешние
морозы солдаты ходят босиком, полуодетые. Между тем, как здесь, в
Харькове, в кабаре, в театрах толпа буржуев в дорогих мехах, в
бриллиантах!!! Но что, если Харьков возьмут?!?! 25 ноября (по нов. ст. 8
декабря) Понедельник. 17-го ноября бежали. Вот уже несколько дней, как
мы в Ростове», — описывает Ирина свой маршрут.
Помыкавшись на юге, Николай Николаевич с семьёй отправляются в
эмиграцию. Уже в 30-е годы Ирина Кнорринг (по мужу — Бек-Сафиева)
писала:
Зачем меня девочкой глупой
От страшной родимой земли,
От голода, тюрем и трупов
В двадцатом году увезли?
«Этот упрек дочери до сих пор отдается болью в моем сердце, — говорил
Николай Николаевич вскоре после того, как его после возвращения из
эмиграции «направили на жительство» с зятем и внуком в Алма-Ату. — Но
что было бы со мной, с семьей, если бы я, член кадетской партии,
дворянин и действительный статский советник, остался в Советской России?
Без сомнения, погиб бы, как погиб в сталинских застенках мой старший
брат… И какова была бы судьба самой Ирины?»
А судьба их была такова: сначала Тунис, потом Франция, сопротивление. К
моменту возвращения на родину в 1955 году ни Ирины, ни ее матери уже не
было в живых.
Время
Рубрика "Блоги читачів" є майданчиком вільної журналістики та не модерується редакцією. Користувачі самостійно завантажують свої матеріали на сайт. Редакція не поділяє позицію блогерів та не відповідає за достовірність викладених ними фактів.