Мадонна

Із Святами!

И "гений чистой красоты" - это оказывается вовсе не об Анне Керн, а восторженные слова Василия Жуковского, сказанные в адрес трогательно-нежной Сикстинской мадонны. Гоголь описал увиденную им картину так: „Чистое, непорочное, прекрасное, как невеста, стояло перед ним произведение художника... Вся картина была - мгновение, но то мгновение, к которому вся жизнь человеческая - есть одно приготовление".

Раздвинулись в стороны середины тяжелых темно-зеленых занавесей в глубине сцены. Изобразительное мастерство художника обманывает наблюдателя. Задний фон, издали кажущийся облаками, при тщательном рассмотрении оказывается головами ангелов . Клубящееся белое облако сверху вниз и к нам несет на себе высокую молодую женщину в ярко-голубом плаще. Прижимая к себе, она держит на руках сына. Он сидит на руках как в креслице, по взрослому опираясь на согнутую ногу. В глазах любопытство. Но мать полна тревоги. Глаза широко раскрыты и в них неуверенность, беспокойство, страх. Она несет ребенка, чтобы отдать его в жизнь, боль оттого, что не во власти воспротивиться неизбежному, бессилие перед неотвратимым и вынужденное смирение. Красное платье сердечной тревоги, широкая свободная темно-синяя накидка в контраст красному и оттеняя его, нежный полупрозрачный шарф на плече, коричневый платок надувается ветром и охватывает мать по пояс и ребенка в единое целое.

Асимметрия объемов и силуэтов картины еще усиливает ощущение беспокойства и внутреннего движения. Все взоры действующих лиц в полотне направлены в разные стороны, образуя как бы замкнутый круг. Лишь мадонна и младенец смотрят в упор на нас. И этот взгляд, отрешенный и взволнованный, невольно заставляет каждого стать соучастником события. Рафаэль властно переносит зрителя в далекое время и делает нас свидетелем придуманного им чуда.

Колдовское мастерство Рафаэля заставляет нас вступить в интимный диалог с мадонной.

Где бы мы ни были, нас находит пристальный взгляд Марии, и мы как будто слышим вопрос:

- Не ты ли один из тех людей, которые сделают меня несчастной?

И невольно душа твоя, несмотря на все веления разума, подсказывающего, что это лишь мираж, выдумки художника, - душа твоя, нисколько не причастная ко всей этой истории и никак не повинная в страданиях Марии, все же замирает от этого тягостного материнского взора.

Моя подруга, побывавшая в Дрезденской галерее и увидевшая знаменитое полотно почему-то не в зале, а на одной из лестничных площадок, описала своё впечатдение двумя словами: "ошеломляющее, впечатляющее". Она поднималась по широкой лестнице Дрезденской галереи и, повернув, вдруг, неожиданно, увидела на стене полотно... Она, скорей, даже увидела не полотно, а юную девушку, почти ребёнка, с малышом на руках. И эта девочка была такой юной, трогательной, беззащитной... Вероятно, сыграл свою роль и эффект неожиданности...но она почувствовала и свою безграничную ответственность за эту прелестную юную маму и её дитя.

Хотя понять очарование „Сикстинской мадонны" с первого взгляда трудно, порою невозможно.

Когда в Москву привезли «Сикстинскую мадонну», все ходили на неё смотреть. Фаина Георгиевна Раневская услышала разговор двух чиновников из Министерства культуры. Один утверждал, что картина не произвела на него впечатления. Раневская заметила:
— Эта дама в течение стольких веков на таких людей производила впечатление, что теперь она сама вправе выбирать, на кого ей производить впечатление, а на кого нет!