АХМАДАБАД, ИНДИЯ, 18 МАРТА 1922 ГОДА
По книге «51 важнейшая речь в истории», Терри Голуэй
В
своем стремлении придать первой мировой войне - назіваемой в то время Великой — более высокие цели американский президент Вудро Вильсон
пробудил у колонизированных народов надежду на то, что они тоже смогут
получить право на самоопределение. Когда война закончилась, находившаяся
под контролем Британии Индия была среди наций, искавших свое место в
новом мире, обещанном Вильсоном. Различные народы, разделенные по
этническому, географическому и религиозному признаку, сплотились на
почве национализма, требуя предоставления Индии статуса доминиона в
рамках Британской империи, что дало бы их Родине право внутреннего
самоуправления.
В начале 1919 года, спустя всего несколько недель
после заключения перемирия 11 ноября 1918 года, британское правительство
в Индии приняло свод законов, призванных подавить националистическое
движение на субконтиненте. В соответствии с этими законами,
рекомендованными судейской коллегией, которую возглавлял британский
судья Сидней Роулетт полиции были приданы дополнительные полномочия по
ограничению деятельности лиц, подозреваемых в подстрекательстве к смуте,
и их аресту без каких-либо доказательств вины. В результате тысячи
человек были брошены в тюрьмы по обвинению в антиправительственной
деятельности.
Свод законов, получивший название Акт
Роулетта, вступил в силу в марте 1919 года и сразу же вызвал волнения.
Один из самых видных националистов страны адвокат по имени Мохандас
Карамчанд «Махатма» Ганди был в то время серьезно болен и уже готовился к
смерти. Однако Акт Роулетта вдохнул в него свежие силы и побудил
объявить 6 апреля 1919 года всеобщую национальную забастовку известную
как хартал в знак протеста против политики правительства.
Предполагалось, что забастовка будет носить мирный характер, в
соответствии с исповедуемым Ганди принципом ненасилия, но она не
ограничилась прекращением работы и молитвой, а привела к столкновениям с
представителями британских властей. Во многих деревнях и городах
вспыхнули бунты, а в пенджабском городе Амритсаре произошло нападение на
учителя-англичанина. Учитель остался в живых, но британские власти
запретили проводить в городе публичные мероприятия. 13 апреля, презрев
запрет несколько тысяч человек собрались на митинг Войска под
командованием бригадного генерала Реджинальда Дайера открыл и огонь по
безоружным гражданским лицам, в результате чего 400 человек погибли и
свыше 1000 получили ранения. После этой бойни Дайер велел индийцам
преодолевать ползком то место, где подвергся нападению учитель, а своим
солдатам приказал бить плетью каждого из них, кто не будет
приветствовать британцев надлежащим образом. Бойня на площади
Джаллианвала Баг и ее последствия стали поворотным пунктом в
англо-индийских отношениях. Ганди, тяжело переживавший случившееся,
считал себя отчасти виноватым в гибели людей. Он пришел к выводу, что
индийский народ не готов противостоять грубой силе британских
колонизаторов. Когда британцы предложили мир, пообещав индийцам
расширить возможности для их участия в органах местного управления,
Ганди взял инициативу в свои руки и призвал соотечественников прекратить
сотрудничество с властями. «Индийцы, говорил он, должны оставаться за
пределами структур колониального правления и прекратить говорить на
языке завоевателей, то есть на английском». Отказ от сотрудничества
предполагал использование индийцами ненасильственных методов борьбы за
национальную независимость.
Индийский национальный
конгресс главный рупор индийского национализма поддержал Ганди и его
кампанию отказа от сотрудничества. Сам Ганди переезжал из города в
город, из деревни в деревню, объединяя массы индийцев. Из
политика-радикала он постепенно превратился морального лидера нации. Его
аскетизм, благочестие и простота в общении завоевали сердца индийцев.
Для британцев же он стал весьма опасной фигурой.
В ноябре
1921 года в Индию с государственным визитом прибыл принц Уэльский
(будущий король Эдуард VIII). Время для этого было выбрано неудачно,
поскольку он вызвал еще одну волну смуты. Ганди и другие националисты
призвали к бойкоту визита принца, но опять слова о ненасильственных
протестах остались без внимания. На сей раз вспышки насилия с жертвами
произошли в Бомбее, а несколькими неделями позже в Чаури-Чаура, где были
убиты 20 полицейских.
10 марта 1922 года Ганди был
арестован за публикацию в издаваемой им еженедельной газете «Молодая
Индия» нескольких статей, признанных подстрекательскими. 18 марта его
дело слушалось в суде города Ахмадабада. После зачтения обвинительного
заключения Ганди обвинялся в попытке «разжигания недовольства по
отношению к правлению Его Величества» был вынесен вердикт «виновен».
Прежде чем судья объявил приговор, Ганди обратился к суду. Он имел
заранее подготовленную речь, в которой рассказывалась история его борьбы
и излагались неосуществившиеся планы урегулирования отношений с
Британией. Но перед тем, как произнести речь, Ганди взял на себя всю
ответственность за свершившееся насилие. Он заявил, что сознательно
разжигал пожар, и собирается делать это и впредь довольно сильные слова
для человека, известного своим моральным авторитетом и приверженностью
сопротивления мирными средствами.
Ганди был приговорен к шести
годам тюремного заключения, но в 1924 году его освободили. В течение
нескольких лет он оставался вне политики, но к 1928 году вновь встал во
главе движения за освобождение Индии.
МАХАТМА ГАНДИ ПРИЗЫВАЕТ К ОТКАЗУ ОТ НАСИЛИЯ И СОТРУДНИЧЕСТВА
Прежде
чем сделать заявление, я хочу сказать, что полностью согласен с
замечаниями уважаемого прокурора, сделанными в мой адрес, поскольку они
соответствуют действительности. Я не имею ни малейшего желания скрывать
от суда тот факт, что призывы к выражению недовольства существующей
системой правления стали для меня настоящей страстью, и прокурор
совершенно прав, утверждая, что мои призывы к выражению недовольства
начались не тогда, когда я начал издавать «Молодую Индию», а гораздо
раньше. В своем заявлении я признаю перед судом, что это началось
гораздо раньше того времени, которое указал прокурор. Для меня это
тяжелая обязанность, но я должен ее выполнить, сознавая, какая
ответственность лежит на моих плечах. Я хочу признать вину, возложенную
на меня уважаемым прокурором в связи с событиями в Бомбее, Мадрасе и
Чаури-Чаура. После долгих раздумий я пришел к выводу, что не имею права
отмежеваться от дьявольских преступлений в Чаури-Чаура и бесчинств в
Бомбее. Прокурор совершенно прав, утверждая, что, как человек
ответственный, как человек в достаточной степени образованный, как
человек, обладающий достаточным жизненным опытом, я должен был знать о
последствиях всех своих действий. Я знал, что разжигаю пожар. Я подвергал себя риску, и если бы меня освободили, продолжал бы делать то же самое. Сегодня утром я понял, что не выполню свой долг, если не скажу то, что только что здесь сказал.
Я
хотел избежать насилия. Отказ от насилия находится во главе угла моей
веры. Но мне пришлось сделать выбор. Я должен был либо подчиниться
системе, которая, согласно моему убеждению, причиняет непоправимый ущерб
моей Родине, либо подвергнуться риску вызвать бешеную ярость у своих
соотечественников, когда они узнают от меня правду. Мне известно, что
моими соотечественниками иногда овладевает безумие. Это весьма
прискорбно, и я нахожусь здесь, чтобы понести самое суровое наказание. Я
не прошу снисхождения. Пусть меня постигнет высшая кара, какая только
может постигнуть за то, что закон предусматривает в качестве умышленного
преступления, а я считаю высшим долгом гражданина. Ваш выбор, судья,
как я собираюсь сказать в своем заявлении, ограничен. Вам
придется либо уйти со своей должности, либо сурово наказать меня, если
вы считаете, что система и закон, которым вы служите, несут благо
народу. Разумеется, я не жду, что вы станете моим сторонником,
но надеюсь, что к концу моего заявления вам станет понятно, каким
образом гнев, клокочущий в моей душе, мог толкнуть меня на тот безумный
риск, какой только может взять на себя здравомыслящий человек.
Вероятно,
я обязан индийской и британской публике, ради успокоения которой и был,
главным образом, затеян этот судебный процесс, возможностью объяснить,
как из убежденного сторонника сотрудничества с колониальным режимом я
превратился в его бескомпромиссного противника. Я также скажу суду,
почему считаю себя виновным в разжигании недовольства в отношении
существующего в Индии правления.
Моя общественная
деятельность началась в 1893 году в Южной Африке в чрезвычайно
неспокойной обстановке. Мои первые контакты с британскими властями этой
страны нельзя назвать приятными. Я обнаружил, что, будучи человеком и
индийцем, не обладаю никакими правами. Точнее, я обнаружил, что не
обладаю никакими правами человека, потому что являюсь индийцем.
Но
меня это не обескуражило. Я подумал, что такое отношение к индийцам это
всего лишь издержки, в целом, хорошей системы правления. Я
предложил правительству свое добровольное и искреннее сотрудничество,
открыто критикуя его за ошибки, которые видел, но не желая его
уничтожения. Когда в 1899 году буры бросили вызов империи, я
предложил ей свои услуги, сформировал добровольческий санитарный отряд и
принял участие в нескольких операциях по освобождению города Ледисмит
(город в британской колонии Наталь в Южной Африке).
Точно
так же в 1906 году во время «мятежа» зулусов я сформировал группу
санитаров и принимал участие в боевых действиях до самого их завершения.
И в том, и в другом случае я получил медаль и даже удостоился
упоминания в официальных сводках. За мою работу в Южной Африке лорд
Хардинг наградил меня золотой медалью Кайсар-и-Хинд. Когда в 1914 году
разразилась война в Европе, я сформировал в Лондоне добровольческий
санитарный отряд из индийцев, живших в то время в британской столице
главным образом, студентов. Власти высоко оценили работу отряда. Когда в
1918 году на Военной конференции в Дели лорд Челмсфорд призвал индийцев
вступать в действующую армию, я, ценой собственного здоровья, набрал
группу добровольцев в Хеде, но к тому времени боевые действия
закончились, и нужда в них отпала. Во время предпринимаемых мной попыток
помочь британскому правительству мной двигала вера в то, что, возможно,
за подобные заслуги мои соотечественники получат равные права с
остальными подданными империи.
Первым ударом стал Акт
Роулетта, призванный лишить людей всех реальных свобод. Я счел своим
долгом организовать активную агитацию против этого закона. Затем
последовали трагические события в Пенджабе, начавшиеся резней на
Джаллианвала Баг, а кульминацией стали публичные порки, передвижение
ползком и прочие неописуемые унижения. Я также выяснил, что слово,
данное премьер-министром мусульманам Индии относительно целостности
Турции и святынь ислама, вероятнее всего, не будет выполнено. Однако,
несмотря на увещевания и предостережения друзей на Амритсарском
конгрессе в 1919 году, я ратовал за содействие реформам
Монтегю-Челмсфорда в надежде на то, что премьер-министр сдержит свое
обещание, данное им индийским мусульманам, что пенджабская рана будет
залечена, и что реформы, какими бы несовершенными и недостаточными они
ни были, ознаменуют собой новую эру в жизни Индии.
Но все
надежды оказались тщетными. Преступление, совершенное в Пенджабе, было
оправдано. Большинство преступников не только не понесли наказания, но и
остались на своих должностях, некоторые продолжали получать пенсии из
доходов Индии, а некоторые, и больше того, получили награды. Реформы
оказались лишь удобным методом выкачивания из Индии ее богатств и
дальнейшего ее порабощения.
Я был вынужден прийти к
заключению, что британское правление сделало Индию более беспомощной в
политическом и экономическом отношении, чем она когда-либо была.
Безоружная, она не в состоянии оказать сопротивление какому бы то ни
было агрессору, который решит вступить с ней в вооруженный конфликт.
Некоторые из наших лучших людей считают, что пройдет жизнь нескольких
поколений, прежде чем Индия получит статус доминиона. Страна настолько
обеднела, что едва способна противостоять голоду. До прихода англичан
миллионы индийцев пряли и ткали в своих домах, и это служило хорошим
дополнением к скудным сельскохозяйственным ресурсам. Эта отрасль,
имевшая жизненно важное значение для выживания индийцев, была
безжалостно разрушена в ходе процессов, описанных
свидетелями-англичанами. Жителям городов почти ничего неизвестно о том,
что голодающие массы сельского населения медленно погружаются в небытие.
Им почти ничего неизвестно о том, что своим убогим комфортом они
обязаны англичанам, нещадно эксплуатирующим массы. Они не понимают, что
британское правление в Индии держится только на этой эксплуатации масс. Никакая
софистика, никакое жонглирование цифрами не сможет объяснить, почему
жители деревень напоминают обтянутые кожей скелеты. У меня нет
никаких сомнений в том, что англичанам и жителям индийских городов
придется ответить, если Бог действительно есть, за это преступление
против человечности, которое, вероятно, не имеет прецедентов в истории.
Законы, действующие в этой стране, служат исключительно интересам
иностранных эксплуататоров. Я изучал дела, рассмотренные военным
трибуналом в Пенджабе, стараясь подходить к ним со всей возможной
объективностью, и пришел к выводу, что, по меньшей мере, в 95% случаев
обвинения были необоснованными. Исходя из собственного опыта, могу
сказать, что при разбирательстве политических дел в индийских судах
девять из десяти осужденных являются невиновными. Все их преступление
состоит в том, что они любят свою Родину. В 99 случаях из 100 индийцам в
индийских судах отказывают в справедливости, если они судятся с
европейцами. Это отнюдь не преувеличение. Это опыт почти каждого
индийца, которому приходилось принимать участие в подобных процессах. На
мой взгляд, эксплуататоры просто покупают судей.
Хуже
всего то, что англичане и их индийские помощники в администрации страны
не знают, что они принимают участие в преступлениях, которые я попытался
описать. Утонченная, но чрезвычайно эффективная система террора и
организованная демонстрация силы с одной стороны, и лишение возможности
отпора и самозащиты с другой, выхолостили людей и привили им привычку
симуляции. Эта ужасная привычка способствует невежеству и самообману
администраторов. Раздел 124А, в соответствии с которым я благополучно
обвиняюсь, вероятно, является самым выдающимся среди политических
разделов индийского Уголовного кодекса, призванных подавлять свободу
граждан. Расположение нельзя искусственно создать или регулировать с
помощью законов. Если человек не испытывает расположения к другому
человеку или системе, ему следует дать возможность выразить свое
недовольство, если он не замышляет насилие, не подстрекает к нему и не
способствует ему. Но в соответствии с данным разделом простой призыв к
выражению недовольства считается преступлением. Я изучил несколько дел,
разбиравшихся по этому разделу. Несколько самых популярных в Индии
патриотов были осуждены в соответствии с ним, и я почитаю за честь
разделить их участь. Я попытался изложить в общих чертах причины моего
недовольства. Я не испытываю личной неприязни к какому-либо отдельному
администратору и тем более не могу испытывать ее к персоне короля. Но я
считаю добродетелью неприязнь в целом к британскому правлению в Индии,
поскольку оно причинило ей гораздо больший ущерб, чем любая предыдущая
система. Индия менее мужественна при британском правлении, нежели
когда-либо прежде. Будучи убежденным в этом, я считаю грехом
расположение к этой системе. И я очень рад, что у меня была возможность
написать те статьи, которые легли в основу моего обвинения.
В
самом деле, я считаю, что сослужил хорошую службу Индии и Англии,
показав им в виде отказа от сотрудничества выход из неестественного
положения, в котором оказались они обе. По моему мнению, отказ
от сотрудничества со злом такой же долг, как и сотрудничество с добром.
Но раньше отказ от сотрудничества выражался в насилии в отношении
злодея. Я же пытаюсь продемонстрировать моим соотечественникам, что
насильственный отказ от сотрудничества только умножает зло, и что,
поскольку зло существует только за счет насилия, чтобы уничтожить его,
необходимо отказаться от насилия. Отказ же от насилия подразумевает
добровольное согласие подвергнуться наказанию за отказ от сотрудничества
со злом. Итак, я здесь, чтобы с радостью подвергнуться самому
суровому наказанию, которое только может быть на меня наложено за то,
что по закону считается умышленным преступлением, а мне представляется
высшим гражданским долгом. Ваш выбор, судья, ограничен. Вам придется
либо уйти со своей должности и тем самым отмежеваться от зла, если у вас
есть ощущение, что закон, на страже которого вы призваны стоять,
является злом, и что в действительности я невиновен; либо наложить на
меня самое суровое наказание, если, по вашему мнению, этот закон, как и
система в целом, приносит благо народу этой страны, и, следовательно,
моя деятельность причиняет ущерб общему благосостоянию.