По кругу зла, под ружьями конвоя

Теперь природа таких практически не делает. Столь рельефная лепка лица, высокий лоб, которому больше подходит именование чело, и глаза, вобравшие боль и доброту, остались в генетических ГОСТАх прошлого века. Правда, тогда тоже сетовали на то, что порода ушла. Что, мол, вот в XIX веке – это да. Были люди… 

Но скорее всего, дело все же не в конвейере века, а в печати. Штемпеле, незримом знаке особого качества, которым Создатель отмечает при появлении на свет скульпторов, художников, писателей, музыкантов, актеров, режиссеров, певцов, поэтов… 

Что, увы, не дает многим из них при жизни никаких дополнительных бонусов. И плата за дар порой бывает очень высокой…

90 лет назад, 9 января 1923 года среди многих иных Создатель отметил и Бориса Чичибабина.  Назначив ему, как Поэту от Бога, очень высокую цену. Которую Поэт исправно платил почти семьдесят два года. Пройдя войну и сталинские лагеря, изгнание из Союза писателей и предательство «собратьев по цеху». 

Сними с меня усталость, матерь Смерть.

Я не прошу награды за работу,

но ниспошли остуду и дремоту

на мое тело, длинное как жердь.

Я так устал. Мне стало все равно.

Ко мне всего на три часа из суток

приходит сон, томителен и чуток,

и в сон желанье смерти вселено.

Мне книгу зла читать невмоготу,

а книга блага вся перелисталась.

О матерь Смерть, сними с меня усталость,

покрой рядном худую наготу.

На лоб и грудь дохни своим ледком,

дай отдохнуть светло и беспробудно.

Я так устал. Мне сроду было трудно,

что всем другим привычно и легко.

Я верил в дух, безумен и упрям,

я Бога звал - и видел ад воочью,-

и рвется тело в судорогах ночью,

и кровь из носу хлещет по утрам.

Одним стихам вовек не потускнеть,

да сколько их останется, однако.

Я так устал! Как раб или собака. 

Сними с меня усталость, матерь Смерть. 

Просто так в сорок четыре года такое не напишешь… 

Вот интересно, а празднуют ли дни рождения там, в Горних высях? Хочется верить, что это так. Что там, над облаками, за бескрайним столом беспечно, без оглядки на быстротечное время неспешно бражничают те, кто при жизни постиг неземную гармонию. Кто, исполнив свою миссию, навсегда избавился от усталости. И льются рекой нектар и амброзия, и звучат смех, песни, музыка и стихи…

И им там, наверху, уже глубоко безразличны наши мелкие дрязги и страсти. Наша короткая память и пустота в душах. Ведь платить то за это нам самим. 

И в самом деле – от того, что 9 января страна не вспомнила об одном из своих Поэтов, лишний раз лишь показывает ее реальную цену. 

Хотя, может быть, оно и к лучшему. Ведь честность и искренность отсюда сбежали давно. И в очередной раз лучше не видеть, как чиновники от искусства, словно утопленники Чюрлениса, с белыми, как сало глазами, несут оловянными голосами казенную юбилейную околесицу.

Те, кто знал и хотел, в память о Борисе Алексеевиче 9 января рюмки в разных уголках планеты подняли. Остальных жаль. Правда, еще не все потеряно. Для того, чтобы попробовать на вкус «стихов виноградное мясо», подчистить карму, да подлатать душу, ни поп, ни царь и не герой не нужны. Довольно простого желания… 

И тогда проворно провернется в замке ключ, и с легким скрипом откроется дверь, ведущая туда, где вслед за эхом и Чичибабиным можно с легкостью повторять:

 

Безумный век идет ко всем чертям, 

А я читаю Диккенса и Твена, 

И в дни всеобщей дикости и тлена, 

Смеюсь, молюсь мальчишеским мечтам…