Батьківська хата

Продовження Донбаської серії від "Вавилон 13". Єнакієво. Батьківщина Віктора Януковича.

Цікаво, хату ще відремонтувати можна? Стіни-то стоять, це головне. Шифер - не проблема.

Може, доведеться повернутись. Може, діти там жити захочуть. Батьківщина, все-таки.

Теодор Томас. Сломанная линейка

 Под пальцами Картера логарифмическая  линейка  треснула  и  развалилась
надвое. Он уронил обломки на стол и, подняв голову, встретился  глазами  с
Сесилом Харди. Картер сказал одними губами:
   - Я так хочу этого, Сесил, так хочу!
   Харди медленно наклонил голову.
   - Я знаю, Уолтер. Я понимаю тебя.
   - Понимаешь? Я растил его чуть ли  не  с  пеленок.  Я  сделал  из  него
человека. Я сделал из него лучшего человека, который когда-либо  учился  в
Академии. Я видел, на что он способен, и потому отдал ему все, что у  меня
было, и он впитал это как губка. Глубокий Космос у него в крови.  Он...  -
Картер помолчал, потом добавил: - Если бы мой Уолт не погиб,  он  стал  бы
таким, как Лайтнер. Теперь ты знаешь, каково мне...
   Харди поднялся со стула и положил руку на плечо Картеру.
   - Я знал все эти годы, Уолтер.
   - Ты хочешь сказать, что это было заметно?
   Харди улыбнулся и покачал головой.
   - Нет, не заметно в том смысле, в  каком  ты  это  понимаешь.  Я  знал,
потому что в мои обязанности входит знать и потому что мы с  тобою  старые
друзья. Я видел выражение твоих глаз, когда ты смотрел  на.  Лайтнера.  Но
никто больше не замечал.
   Картер выдохнул воздух и провел рукой по ежику стальных волос.
   - Я старался не показывать...
   - Ты и не показывал. Ты хорошо держал себя в руках.  Может  быть,  даже
слишком хорошо. Лайтнер думает о тебе совсем не так, как ты о нем.
   - Я знаю, я не мог позволить ему догадаться о моих чувствах.  Это  было
бы невыносимо. И он должен попасть в Глубокий Космос, хотя бы в награду за
все  эти  годы.  В  один  прекрасный  день   парень   станет   Начальником
Космонавтов. И когда этот день наступит,  Лайтнер  будет  лучше  меня.  Он
обязан выдержать испытание - для меня, для себя,  для  всей  Земли.  Такие
люди встречаются редко. Они нам нужны.
   Харди взглянул на хронометр и сказал:
   - Что ж, скоро все  выяснится.  Он  сейчас  спускается  на  автолете  к
городу. Мне пора к приборам.
   Он повернулся к пульту.
   Картер подошел к нему, остановился рядом и прошептал:
   - Сесил...
   Харди вопросительно взглянул на него.
   - Зачем испытывать Лайтнера? Он  все  эти  годы  настолько  превосходил
остальных. Мы можем спокойно обойтись и без испытания.
   Глаза Харди расширились.
   - Уолтер, не может  быть,  чтобы  ты  говорил  это  всерьез.  Последнее
испытание -  единственный  способ  заглянуть  в  душу  человека.  Чувства,
испытанные им при возвращении домой, скажут нам, настоящий ли он разведчик
Глубокого Космоса, или просто еще  один  искусный  космонавт.  У  нас  нет
другого пути, чтобы узнать это. И  ты  знаешь,  что  мы  обязаны  провести
испытание. - Он помолчал и добавил: - Почему ты боишься, Уолтер? Может, ты
знаешь что-нибудь неизвестное мне? Ты опасаешься,  что  Лайтнер  может  не
выдержать?
   - Разумеется, нет. Давай начинать испытание. Мальчик его выдержит.


   За тысячу миль от  них  Лайтнер  опустился  на  автолете  на  небольшую
поляну. Он не выключил двигателя, пока не  осмотрелся.  Вечерело.  Ветерок
угас, и воздух был спокоен. Лайтнер откинул голову назад  и  вдыхал  запах
нагретой солнцем травы. Он посмотрел на юго-восток, на садящееся солнце  и
увидел дуб. Дуб совсем не изменился. Какой это  был  сук?  Третий  сверху?
Прикрыв глаза ладонью от солнца, он внимательно присмотрелся к суку, но на
нем не осталось никаких следов воздушного змея,  висевшего  там  несколько
лег назад.  Сейчас  Лайтнер  снова  пережил  размытые  временем  страдания
мальчика, который увидел,  как  погибает  воздушный  змей.  Он  улыбнулся,
вспомнив мягкий голос отца, его руку на своем  плече,  вспомнив,  как  они
сделали новый змей, лучше старого, и он летал много дней подряд.
   Лайтнер пошел к городку. Сначала  быстро,  но  постепенно  воспоминания
заставили его замедлить шаги. Изгороди, по которой  он  когда-то  пробегал
целую четверть мили, не коснувшись земли,  уже  не  было.  Где  это  было?
Здесь? Нет, вон там, там еще рос колючий кустарник, в  котором  он  и  Джо
Нобб гонялись друг за другом. В конце концов они отправились домой вместе,
сплошь покрытые царапинами и ссадинами. Лайтнер хмыкнул. Старик Картер  не
пришел бы в восторг от его доблести в том бою.
   Впереди последний поворот,  и  над  ним,  как  и  раньше,  нависая  над
дорогой,  стояла  старая  ива.  Лайтнер  прошел  под  ней,   по   туннелю,
прорубленному в ее ветвях для автомобилей. Ствол  ивы  окружали  кусты,  и
сквозь них виднелось кладбище. Лайтнер различал могильные плиты, белые  на
фоне зелени. Он поглядел в ту сторону, где были похоронены отец с матерью,
и свернул было с дороги, но передумал. За поворотом дорога превратилась  в
широкую полосу бетона, которая и была Главной улицей. Лайтнер  остановился
и посмотрел вдоль нее.
   Солнце садилось за спиной, и косые лучи окрашивали улицу в  красноватый
цвет. Редкие прохожие виднелись на тротуаре, да изредка проезжала машина и
исчезала за углом. Негромкие звуки голосов и  урчание  моторов  доносились
сквозь  пелену  теплого  воздуха.  Лайтнер  покачал  головой.  Ничего   не
изменилось. Вот он, его город. В то время, когда люди стремятся к звездам,
он остался таким же, каким был сто лет назад. Изменят ли его следующие сто
лет? Лайтнер снова покачал головой и ступил на тротуар.
   Он миновал гараж Мэрфи, примостившийся под деревьями на  краю  городка.
Потом прошел мимо группы людей, одного из которых он  узнал,  но  не  стал
останавливаться. Они вопросительно смотрели на высокого стройного человека
в форме старшего кадета-космонавта. Но никто не сказал ни слова,  пока  он
не поравнялся с аптекой Мартина.
   Мистер Мартин отделился от группы людей, стоявших у  двери,  подошел  к
нему и спросил:
   - Уж не сын ли ты Лайтнера?
   Лайтнер улыбнулся, протянул руку и сказал:
   - Здравствуйте, мистер Мартин.
   Мартин пожал руку и, не выпуская ее, обернулся к остальным:
   - Посмотрите, кто к нам приехал. Это же сынишка Джона Лайтнера.
   Многих из них Лайтнер узнал. Он пожимал им руки и говорил, что  у  него
все в порядке.
   Потом наступил момент, когда приглашения зайти в гости были сделаны,  а
новости  исчерпаны.  Наступило  молчание.  Они  стояли,  улыбаясь  ему   и
поглядывая вдоль улицы. Они понимали, что Лайтнер хочет увидеть свой  дом,
и не стали его задерживать. Он помахал на прощание рукой и пошел дальше.
   Он прошел мимо фуражной лавки, подле которой фермер  грузил  на  машину
мешки с концентратом. До Лайтнера донесся сухой сенной запах  концентрата.
Он повернул за угол, прошел два квартала и понял, что перед ним дом Энгесс
Мур. Он поглядел на темный портик и вспомнил тот  давнишний  вечер,  когда
портик тоже был темным.
   На прежнем месте стояла и лавочка, на  которой  они  сидели  тогда,  не
говоря ни слова, ощущая только громовые  удары  крови  в  сердце.  Круглое
плечо  прилегало  к  его  руке,  и  наступил  момент,  когда  дыхание   их
оборвалось, чтобы вернуться через мгновение уже прерывистым и быстрым. И в
этот момент на дорожке неожиданно появился ее отец и обнаружил их сидящими
на разных концах лавочки. Если он что-нибудь и  заподозрил,  то  не  подал
виду, только кивнул им и прошел в дом.
   Лайтнер улыбнулся, вспомнив об этом. Он не чувствовал волнения.  Только
слегка  удивился  тому,  что  когда-то  такие  вещи   представлялись   ему
значительными. В доме Муров горел свет, но он не  стал  сворачивать  к  их
двери.
   Он пошел дальше и через квартал остановился перед своим домом.  Дом  не
был освещен: очевидно, его нынешние хозяева сейчас  отсутствовали.  В  нем
мало что изменилось. Живая изгородь была подстрижена ниже, чем  раньше,  и
вдоль дорожки перед входом выросли новые кусты. Дом  недавно  перекрасили.
Это был  его  дом.  Космонавт  стоял  перед  ним  в  сгущающейся  темноте.
Воспоминания заполнили его сердце и завладели умом.
   В тысяче миль отсюда два человека напряженно  всматривались  в  кривые,
выписываемые приборами на бумажных лентах.
   Лайтнер  поглядел  на  деревья,  окружавшие  дом.   Сквозь   их   ветви
проглядывали звезды. Лайтнер отошел  на  середину  улицы,  откуда  он  мог
видеть вечернее небо. Он стоял, широко расставив ноги, запрокинув  голову,
и смотрел на звезды. И звезды, казалось, смотрели на него.
   Далекие солнца улыбались ему и маняще подмигивали. Как женщина, подумал
он, далекая, холодная, но зовущая, зовущая прийти и познать  неведомое.  У
Лайтнера перехватило дыхание.
   Это была  его  жизнь.  Для  нее  он  был  создан.  Долгие  годы  учебы,
напряженные занятия, труд, отказ от всего ради того, чтобы стать существом
этих далеких солнц. Многое старалось помешать ему, но он победил.  Картер,
старик Картер наказывал его так, как не наказывал  никого  в  Академии,  -
длинными  часами  работы,  когда  все  отдыхали,   постоянной   практикой,
направленной  к  совершенству,  которого  не  смог  достичь  никто,  кроме
Лайтнера. Но он-то им показал. Он  не  отказывался  ни  от  чего,  он  все
впитывал как губка.  Теперь  его  не  остановить.  Он  готов  к  Глубокому
Космосу.
   Руки Лайтнера медленно поднимались, пока не вытянулись кверху. Так он и
стоял  -  широко  расставленные  ноги,  откинутая  назад  голова  и  руки,
протянутые к звездам.
   Воздух бился у него в горле. И этот звук вернул его к действительности.
Он уронил руки, обернулся и побрел к дому, улыбаясь ему  сдержанной  сухой
улыбкой. Приятно снова увидеть  дом.  Но  что  ему  здесь  делать?  Он  не
принадлежит этому дому.  Он  снова  взглянул  вверх.  Там  его  судьба.  В
Глубоком Космосе. Он громко рассмеялся и почувствовал, как к нему приходит
спокойствие. С поющим сердцем космонавт возвратился  к  автолету.  Он  шел
быстро, не глядя по сторонам.


   Покончив с графиками, Харди откинулся на стуле. Но Картер  уже  знал  о
его решении, прежде чем Харди заговорил, и Харди понял, что Картер  знает.
Он перегнулся через стол и накрыл своей ладонью руки Картера.
   - Уолтер, мне очень жаль. Мне в самом деле очень и очень жаль.
   Картер не ответил.
   Харди сказал:
   -  Ты  же  понимаешь.  Человек  должен  верить  в  нечто  большее,  чем
собственные стремления. У него должны быть корни.
   Картер ничего не ответил.
   - Этому мальчику ни к чему возвращаться, у него нет настоящей  связи  с
Землей. В глубине сердца он не думает ни о нас, ни о  своей  планете.  Ему
ничего не нужно, кроме Глубокого Космоса, он ставит космос превыше всего.
   Картер ничего не ответил.
   Харди сжал руки Картера и потряс их.
   - Уолтер, послушай, этот мальчик - фанатик. И  мы  не  можем  допустить
таких людей в Глубокий Космос. Лайтнер не годится  ни  для  тебя,  ни  для
космонавтики, ни для Земли. Неужели ты этого не видишь?
   Картер поднял голову, и Харди увидел его глаза. В  них  горела  ярость,
которой Харди никогда прежде не видел.
   Картер хотел заговорить, но Харди перебил его:
   - Не говори этого, Уолтер. Пойми, что когда Лайтнеру придется попасть в
необычные обстоятельства, он может принять неразумное  решение.  Он  может
действовать и нормально, но  есть  шанс,  что  это  окажется  не  так.  Он
настолько любит Космос, что неуравновешен; человек  должен  любить  что-то
больше, чем то, чему он посвящает жизнь. Иначе он становится фанатиком,  и
ему нельзя доверять. То же самое, что  творится  сейчас  с  тобой.  Ты  же
любишь этого парня, но... как это говорится?

   Ты не была бы мне так дорога,
   Не будь мне честь дороже.

   Это и есть ответ на все.
   Картер опустил голову. Он сидел неподвижно, но потом руки его дрогнули,
пальцы побелели от напряжения. Он нагнулся и подобрал половинки  сломанной
линейки. Подержал их на ладони,  разглядывая,  а  затем  поднял  на  Харди
глаза. Ярость ушла из них. Он сказал:
   - Все в порядке, Сесил. Спасибо тебе. Большое спасибо.
   И он выкинул обломки линейки в мусорную корзину.