Ничто не забыто?

14 декабря - День памяти участников ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС. Помним ли мы, что эти люди сделали для нас? И почему их боится власть?

В конце осени по стране прокатилась волна протестов ликвидаторов аварии на Чернобыльской АЭС. Часть чернобыльцев вышла на пикеты и голодовки в Киеве, Донецке и других городах Украины.

14 декабря мы чествуем участников ликвидации Чернобыльской катастрофы.

Кстати, знаете ли вы, что у самих ликвидаторов отношение к этой дате неоднозначное? 14 декабря 1986 года газета «Правда» напечатала сообщение, что Госкомиссия приняла «объект Укрытие», Саркофаг, который построили над разрушенным реактором.

Тогда торопились побыстрее отрапортовать об окончании ликвидации аварии. А люди продолжали там еще работать месяцами и годами. Получается, с одной стороны хорошо, что не забывают. А с другой, – будто лишнее напоминание о несправедливости.

Представители правительства сейчас любят рассказывать о том, насколько бюджет перегружен разными обязательствами по льготам и пенсиям. И что денег на всех нет. Можно, казалось бы, с раздражением подумать: что еще этим чернобыльцами надо?

Но мне кажется, мы не очень хорошо помним, что сделали эти люди для нас и что они пережили.

Вот что рассказал нам один из организаторов нынешней голодовки ликвидаторов в Донецке Владимир Деркач: «Тогда, в 86-м нас собрали 8 мая у военкомата, ничего толком не сказали. Ты нужен Родине! Нужен – так нужен, может чего полезного сделаю. Я работал на складе хранения ядерных отходов. Нам дали карту, где были обозначены уровни : 2-3 рентгена в час. А дозиметрист померил – а там местами в 10 раз больше. Да-да, я не путаю - не микро и даже не миллирентгены, а 20 рентген!»

От себя добавлю, что не опасным считается уровень в 20-25 микрорентген, то есть в миллион раз меньше!

«Отправили нас туда на час – рассказывал Владимир, - но я за полчаса людей вывел. Меня потом в штабе пытались отчитывать – проявили малодушие и тому подобное, чуть не предатели. Я сказал - у людей семьи, дети, а вы врете. В общем, как тогда было скотское отношение, при той власти, так и при этой.

Как мы сейчас себя чувствуем, почему вышли на акцию? – продолжал Деркач, - а вы представьте, что вы приходите домой, а там ничего нет. Ни дверей, ни мебели и никого – все утащили, украли. Над нами будто ставят эксперимент: выживут или сдохнут? Пересчитали пенсии, посмотрели – молчат. Значит можно еще пересчитать. Будто в нас видят мышей, мусор какой-то. Наверное, надо уже вырыть одну могилу как в Бабьем яру – и всех нас туда закопать. Мы и так больные – у меня целый букет диагнозов, до вечера перечислять могу. Ребята уходят – в ноябре, как началось, двое наших из Макеевки умерли, у одного инфаркт, у другого инсульт».

Владимир Деркач рассказал нам это вчера, когда возвращался с похорон еще одного своего товарища – Виталия Власова. Тоже инфаркт. Власов в голодовке не участвовал – у него был сахарный диабет. Но каждый день приходил к палаткам, чтобы поддержать своих.

Удивляет, насколько неадекватной и нервной была реакция власти на акцию протеста ликвидаторов. Все знают про попытку сноса их лагеря в Донецке, когда погиб Геннадий Коноплев. Всего несколько дней противостояния понадобилось, чтобы кроме экономических требований в лагере голодающих были озвучены и политические.

Партия УДАР поддержала протест чернобыльцев. Но буквально на третий день (!) вышло решение суда, запрещающее установку нашей палатки. Власти в Донецке решили «бороться с терроризмом». Вместо того, чтобы найти, кто распространял угрозы о терактах в интернете, они почему-то решили свернуть мирный лагерь ликвидаторов. По-моему, тут все ясно.

Это даже не боязнь протеста. Это боязнь любого проявления несогласия, инакомыслия. Тихого, активного – любого. Любой попытки оценить происходящее как-то не так, как это видится из окон Правительства, Пенсионного фонда или Областной Госадминистрации. Но что еще можно забрать у человека, который решил начать голодовку? Только право умереть за свои требования и взгляды.

«Мы не занимаемся политикой и не думали про нее, - сказал нам Владимир Деркач. – Но эта политика нам сама в голову влезла… Может зло говорю, но как есть»

Если «политика лезет в голову» даже тем, кто о ней и не думал, может, наконец, стоить задуматься и тем, кто определяет ее на государственном уровне?