Правдивая ложь

....

 Если сегодня представить некую метафизическую фигуру, сосредоточившую в своих руках власть надо всем миром, такой посаженец судьбы просто автоматически, по должности своей вынужден будет нахлобучить тиару Князя Лжи - поскольку мир целиком окунулся в эпоху по имени Ложь. Отныне практически всякая ответственность за слово, за любую публично распространяемую информацию отменена – за редким исключением случаев уголовно наказуемых. Впрочем, и в таких случаях ответственность нельзя назвать неотвратимой.

Ясно, к примеру, что никому из вменяемых граждан в голову не приходит воспринимать буквально коммерческую рекламу. А если среди тысяч и тысяч найдётся некто особо простодушный и принципиальный, ничего – «мы вернем вам деньги». Если суд выиграете. О рекламе политической говорить и вовсе не приходится – она суть ложь по умолчанию, с всеобщего согласия. Исторические претензии принимаются лишь с баррикад. Создают такую рекламу люди особого склада, имиджмейкеры и политтехнологи, в среде которых мысль о соответствии информации реальности воспримется как симптом полнейшего умопомешательства. Слово «правда» в этих кругах в разы менее уместно, чем слово «любовь» в борделе.

Деятели чиновные много чего заявляют с трибун СМИ как бы даже ответственно – но не припоминается, что бы хоть кто-то из них за ложь реально ответил. Если же и случается конфузия, меняет лицо начальственное кресло свое на «тюрьму и суму» - так явно не за прилюдное враньё. Должно быть, просто брал, проказник, не по чину и делился неправильно. А методично сопоставлять заявления властей – хоть бы годичной давности – с итогами дела, с фактами жизни – это журналистике нашей не очень привилось. Именно потому, возможно, что не привыкли мы речи такие слишком всерьёз воспринимать.

Положим, припадает гражданин, истосковавшийся по соответствию реальности слову, к источникам новостийным. Тут, казалось бы, уж какая ложь - упал самолет, так упал, извергается вулкан, так извергается. Там-то мост построили, а там-то дом сгорел. Вот она, правда? Да ничего подобного. Люди пытаются сложить кусочки происходящего в объективный пазл реальности. Но всего ряда событий объять невозможно, СМИ предлагают к сведению лишь то, что находят наиболее существенным, что «в тренде». Здесь – в фазе селекции новостей – рулит уже не просто ложь, а её высшая, почти демиургическая разновидность. При определенном отборе реальные события одного дня могут создать у аудитории ощущение пасторальной эйфории или готического ужаса. В зависимости от учредительских установок.

Впрочем, брань в сторону чиновников да журналистов становится у нас уже докучным ритуалом, повторяемым, как «Отче наш». А ведь возможность публичного высказывания теперь доступна всякому, имеющему охоту и девайс. Сеть WWW всё стерпит, она быстро форматирует диск мира, диктуя ему свои законы. В степях Интернета о лжи даже и говорить как-то неуместно, тут каждый вещает, пользуясь всеми степенями свободы, включая свободу от любой ответственности за сказанное. А порок всеобщий возводится в ранг бытового уклада - и должен быть прощён.

Тем более, что, зачастую, никакой злонамеренности в подобной лжи – одна лишь склонность к фантазированию и досужей болтовне, да тщеславное желание урвать и свой клок от рассеянного внимания толп: «а я вот вам так скажу…». О степени компетентности оратора и речи уже не идёт, опасения публично опозориться из личного списка опций вымараны: из под безликих, переменчивых псевдонимов, «ников», любые ветры выпускаются безнаказанно.

И прежде горазды были болтуны врать на завалинках да по кружалам, но уж больно аудитории их были скромны. Опять же – ври, да не завирайся, а то по шее накостылять могут. Ныне же постинформационная эпоха практически любого оратора уравнивает в правах со всеми прочими, взявшими слово, на основания к тому не взирая.

Касается это и проповедников бесчисленных религий, традиционных и новодельных, самозваных пророков и ясновидящих, всех, приписывающих себе особые отношения с истиной или исключительные способности. Благие призывы «верить в Бога» наталкиваются на полнейшую невозможность стакнуться в едином понимании божественного. А вопрос о праве посредничества в отношениях с Высшей Сущностью, это, собственно, вопрос власти – он по самой природе своей конфликтен, при его обсуждении от слова до лезвия один шаг.

У толп, кормящихся на поле лжи, одна проблема – им становится тесно.
В некой мере каждый публично говорящий уподоблен теперь адепту «современного искусства» (contemporary art), легко отметающему любые критические покушения магической формулой «я так вижу». И автор этих строк точно в том же положении – желает он того или нет.

В этом лишь одна из мутаций стремглав меняющегося мира, кои мы пока не только осознать полностью не смогли, но даже всемерно изумиться ими не успели. Однако, такова очевидная и несговорчивая реальность, в которой приходится как-то определяться. Так, если в теплых краях вдруг ударяет небывалый мороз, на изумление у жителей времени совсем мало, пошевеливаться надо, пока не замерзли.

И, если человек, страдающий от холода, рефлекторно ищет возможности укрыть свое тело соответствующей одеждой, тот же человек среди сплошной лжи окружает себя коконом непроницаемого неверия – иначе не выжить. Это, положительно, совершенно новый режим бытия человеческого, в истории аналогов не имеющий. Изумитесь же!

Граждане постарше, возможно, изумляться тут вовсе не захотят, восклицая: но ведь нужно же во что-то верить! Ну, если кому-то нужно, то не возбраняется. Напротив, поощряется всюду и всемерно – остатними крохами вашей веры поныне питаются все социальные пирамиды, все МММ – от земных до метафизических.

Хотя, и прежде не всем давалась вера – с новозаветного Фомы начиная. Многие люди, погруженные в науку, привыкали мыслить вероятностно, полагаясь исключительно на опыт, принимая всю его относительность. Для осмысления опыта и они городили опалубки парадигм и аксиом – но смотрели на них как на временно признаваемую условность.

Возможно, именно такая жизненная метода будет принята теми, кто решит как-то по-новому сориентироваться в изменившейся реальности – ведь именно в ней нам сегодня растить детей и внуков. Но эти размышления не должны свестись к рецепту. Хотелось бы избежать высказываний, которые могут быть принимаемы на веру. В этом плане, чем ближе форма к художественной, тем содержание менее лживо, поскольку вымысел – кровная привилегия художественности.

Ее прерогатива в рисовании образов заведомо мнимых. Степень их соответствия реальности – это целиком вопрос зрительского суда. В бесконечной галерее таких образов традиционно главенствуют изображения людей. Сочтем, что здесь мной предпринята попытка беглым очерком, мгновенной линией обозначить абрис приближающегося человека.
Я назову его Человек неверящий. Homo incredulo. (с)

«ЧАСТНЫЕ ХРОНИКИ»