В Одессе родилась племянница Троцкого, ставшая лауреатом Сталинской премии

30 лет назад, 10 июля 1890 года в Одессе, в семье купца II гильдии, владельца типографии и научного издательства «Mathesis» Моисея Липовича Шпенцера родилась дочь Вера.

Что скрывает детская книжка?

Уже на склоне лет Вера Инбер издала книжку своих детских воспоминаний "Как я была маленькая". Вместе с книгой Александры Бруштейн «Дорога уходит вдаль» она остаётся прекрасным документом эпохи, в которой росли эти девочки из небедных еврейских семей в Одессе и Вильне.

Книжка эта прекрасно написана, но при этом редкостно неправдива. Нет, не в тех местах, где в дом привозят рояль или дети у бабушки в гостях гоняют индюшек, а во многих других местах. Причем ложь умело смешивалась с правдой. Так, чтобы дети не заметили. Начиная с места работы мамы девочки Веры, выведенной под именем Елизаветы Семёновны.

То, что родительница советской поэтессы преподавала русский язык девочкам, — сущая правда. Фанни Соломоновна Шпенцер, урождённая Гинберг, была не просто учительницей, а целой заведующей казённым еврейским девичьим училищем.

В книге она говорит: «Необходимо отлично знать родной язык, особенно такой разнообразный, богатый, прекрасный, как русский, — говорила мама. — Кто плохо знает свой язык, тот не оценит красоты родной речи, не задумается над книгой, не заслушается песни, не запомнит стихов. Как хороши русские стихи! Вот, например…»

И фамилии учениц изменены, и название школы скрыто.

А еще в книжке у девочки есть скрипач дядя Оскар, и в доме вполне благонамеренного издателя, выпускавшего переводную научную литературу, проводят обыск. Только вот дядя был никаким не музыкантом-виртуозом, а гимназистом, увлёкшимся революцией. Проще говоря, двоюродным братом отца девочки Веры, всего на десять с небольшим лет старше её, был Лейба Давидович Бронштейн. Когда Вера была совсем маленькой, он жил в их доме, а затем действительно много путешествовал и присылал родне письма с марками из разных стран.

Вскоре его узнает весь мир, но уже как товарища Троцкого.

А полиция в дореволюционной Одессе кого попало и где попало не обыскивала — не ЧК и не СБУ ведь! Не лазили царские сатрапы в белье у «классово чуждых» и не подсовывали туда взрывчатку и патроны. Как же они могли не покопаться в вещах родни видного смутьяна, который жил там, в Покровском переулке, 5, в 1889-1895 годах, когда учился в одесском училище Святого Павла?

В книге «Моя жизнь» товарищ Троцкий вспоминает о М. Шпенцере так: «племянник матери, Моисей Филиппович Шпенцер, умный и хороший человек». Вот и открывается, кто та бабушка, к которой возили маленькую Веру. Это мать будущего «демона революции» и родная тётя Моисея Шпенцера Анна Львовна с земледельческого хутора неподалёку от села Яновка Елисаветградского уезда.

У Веры Инбер уже в 60-е годы часто спрашивали, не родная ли она племянница Троцкого. И она кокетливо отвечала: «К сожалению, только двоюродная».

И всё-таки правда в изданной в 1954 году книге наружу прорывается. В семье Шпенцеров и их родственников действительно говорили по-русски, идиш был не в чести. Троцкий говорил, что в детстве он разговаривал на украинском и русском, а не на идиш. Что уж говорить о следующем поколении, к которому принадлежала Верочка.

А то, что всячески ретушировалось в тексте, всплывает в иллюстрациях А. Давыдовой: папа рассказчицы изображён с лицом его кузена. Как такое пропустил вездесущий советский Главлит, до сих пор остаётся загадкой.

У ней такая маленькая грудь! А губы у ней алые, как маки

Вера училась в гимназии Шольп, затем в гимназии Пашковской. Писать стихи начала, нося гимназический передник. Позднее она вспоминала:

«В 15 лет я писала: Упьемтесь же этой единственной жизнью, Потому что она коротка. Дальше призывала к роковым переживаниям, буйным пирам и наслаждениям, так что мои родители даже встревожились».

Позднее она посещала историко-филологический факультет одесских Высших женских курсов. Несмотря на свой маленький рост, Вера обладала сильным характером, была не только заводилой и организатором среди сверстниц, но и писала сценарии студенческих капустников.

Ее первые публикации в одесских газетах относятся к 1910 году. Тогда же на ее стихи появились первые песни, которые позднее исполняли Вертинский и Высоцкий.

Чтобы укрепить здоровье дочери, родители отправили Верочку сначала в Швейцарию, а затем во Францию, где и начался самый романтический период жизни Веры. В Париже она за свой счет издаёт книгу «Печальное вино». Сборник очень понравился Александру Блоку и Илье Эренбургу.

Там, за границей, она встречает Натана Инбера и рожает дочь Жанну. С тех пор Вера фамилию не меняла, и в выходных данных ее книг неизменно стояло: «Инбер Вера Михайловна», хотя она еще дважды выходила замуж.

В 1914 году Вера Инбер возвращается в Одессу, где с 1914 по 1922 г. она жила в Стурдзовском переулке, 3, а в 1918 г. — на улице Канатной, 33. В её доме собирались одесские и московские писатели. Инбер выступала с докладами о парижских и бельгийских поэтах в Литературно-артистическом клубе. Поэт А. Бикс вспоминал:

«Дом Инберов был своего рода филиалом «Литературки». И там всегда бывали Толстые (Алексей Николаевич с Наталией Карандиевской — ред.), Волошин и другие приезжие гости. Там царила Вера Инбер, которая читала за ужином свои очень женственные стихи».

Примерно тогда же её припечатал молодой Маяковский:

Ах, у Инбер! Ах, у Инбер!
Что за глазки, что за лоб!
Все глядел бы, все глядел бы,
Любовался на неё б!

В 1919 году Натан уехал в Константинополь. Вера последовала за ним, но быстро вернулась: любовь прошла, а жить в эмиграции не хотелось.

Жизнь с маленькой дочерью в 1920 году описана ею в автобиографической повести «Место под солнцем». В то время Вера писала пьески для театра «КРОТ» (Конфрерия Рыцарей Острого Театра). Об одной из таких пьес — «Ад в раю» — вспоминала дебютировавшая в «КРОТе» Рина Зелёная, бывшая тогда еще просто Катей. Инбер не только была драматургом, но и сама играла роли и исполняла песни на свои стихи.

В начале двадцатых годов Вера Инбер одну за другой выпускает книги стихов для взрослых и детей, пишет очерки и рассказы. Она примкнула к группе поэтов и писателей, которые называли себя «конструктивистами», и вышла замуж за известного электрохимика, профессора Александра Фрумкина.

Одесскую известность ей принесли стихи на смерть В.И. Ленина «Пять ночей и дней». Сама Инбер говорила, что ее подлинная писательская биография началась с выхода сборника «Цель и путь», вышедшего в 1925 году. В него вошли не только ленинский реквием и лирика, но и стихи, посвященные тому, кто для неё просто «дядя Лев». Например, такие:

При свете ламп в зеленом свете
Обычно на исходе дня
В шестиколонном кабинете
Вы принимаете меня.
Затянут стол сукном червонным,
И точно пушки на скале,
Четыре грозных телефона
Блестят на письменном столе…
…И наклонившись над декретом,
И лоб рукою затеня,
Вы забываете об этом,
Как будто не было меня…

В 1924-1926 гг. Инбер работала в Париже, Брюсселе и Берлине корреспондентом московских газет. Как раз тогда Политбюро выжило из своих рядов ее дядюшку Троцкого. В 1926 году вышел ее первый сборник рассказов «Мальчик с веснушками». Возвращаясь в СССР, Вера Инбер писала:

Уж своею Францию не зову в тоске.
Выхожу на станцию в ситцевом платке.
Фонари янтарные режут синеву.
Поезда товарные тянутся в Москву…

«Литературный центр конструктивистов», к которому примкнула в Москве Вера Инбер, утверждая господствующую роль техники в современной жизни, декларировал, что произведение искусства должно отвечать всем требованиям технической конструкции с максимальным функциональным использованием каждой из его частей.

В эту группу на разных этапах ее существования входили: Владимир Луговской, Эдуард Багрицкий, Николай Ушаков, Николай Адуев, Борис Агапов и некоторые другие.

К конструктивистам ее завела новая любовь, и это была не любовь к технике. Дочь поэта Ильи Сельвинского Татьяна в своих воспоминаниях писала, что отца и Веру Инбер связывали многолетние любовные отношения.

Маяковский, по утверждению критика Корнелия Зелинского, хотел было объединить ЛЕФ с конструктивистами.

«В каждой литературной группе, — полушутливо заметил Маяковский, — должна существовать дама, которая разливает чай. У нас разливает чай Лиля Юрьевна Брик. У вас разливает чай Вера Михайловна Инбер. В конце концов, они это могут делать по очереди. Важно, кому разливать чай. Во всём остальном мы с вами договоримся».

Мужики бы договорились между собой, но не эти дамы. Замечу, что не выносили друг друга они до самой смерти Инбер.

По обе стороны «Пулковского меридиана»

Итак, Троцкий был сброшен с политического Олимпа, а его племянница уцелела на литературном. Товарищ Сталин почему-то ее не тронул, но и она продолжала творить вполне в русле установок партии, а затем и социалистического реализма. И не только в стихах и прозе.

Пародист Александр Архангельский писал еще в 1920-е:

У Инбер — детское сопрано,
уютный жест.
Но эта хрупкая Диана
и тигра съест.

В 1933 году группа советских литераторов отправилась в командировку на строительство Беломорканала, организованную НКВД и лично товарищем Ягодой. Авторам будущей книги предложили представить работу ссыльных как увлекательный труд в очень комфортных условиях, где «перековываются умы» на благо великой страны. Одной из авторов вышедшей под редакцией Максима Горького книги «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина» была Вера Инбер.

Некоторые исследователи заявляли, что именно её донос на поэта Павла Васильева стал причиной его ареста и расстрела, но это не так, хотя бумага имела место. Васильева за пьяные выходки многократно задерживали и время от времени помещали в тюрьму. Правда, ненадолго. А ещё он был патологическим антисемитом. И не скрывал этого. Васильев оскорбил Веру Инбер, и та пожаловалась. Но было это за несколько лет до уничтожения поэта.

В 1939 году вместе с большой группой писателей Вера Инбер представлена к награждению и получила «Знак Почета».

Существует легенда, будто просматривая представление, Сталин спросил: «А почему в списке нет товарища Веры Инбер? Разве она плохой поэт? И не заслуживает ордена?» Вождю напомнили, что Вера — не только хороший поэт, но еще и близкая родственница Троцкого. «И все-таки, я думаю, — сказал товарищ Сталин, — мы должны наградить товарища Веру Инбер. Она никак не связана с врагом народа Троцким».

Что сказал по этому поводу дядя Лев, мемуаристы умалчивают. Год спустя в Мехико Рамон Меркадер проломил ему череп ледорубом.

Война началась тогда, когда Вера Инбер в третий раз вышла замуж. Ее избранником стал ректор ленинградского мединститута профессор Илья Страшун, с которым поэтесса поехала в Ленинград, отправив дочь и внука в эвакуацию. Вера Михайловна всегда была рядом, поддерживая мужа в тяжелые минуты.

Она вела дневник, описывая каждый страшный блокадный день. Во время Ленинградской блокады Инбер написала поэму «Пулковский меридиан», которая была удостоена Сталинской премии.

В осажденном городе она узнала о том, что умер ее годовалый внук. Среди записей в дневнике были и такие: «27 января 1942. Сегодня Мишеньке исполнился год». «19 февраля 1942. Получила письмо дочери, отправленное еще в декабре, из которого узнала о смерти внука, не дожившего до года. Переложила погремушку, напоминающую о внуке, в письменный стол».

«…июня 1942 года. Нельзя давать ослабеть хоть в какой-то мере душевному напряжению. Это трудно — всегда быть натянутой, но это нужно. От этого зависит все. И работа, и успех, и оправдание жизни в Ленинграде. А мне нужно это оправдание. Я ведь заплатила за Ленинград жизнью Жанниного ребенка. Это я твердо знаю».

Веру Инбер избрали в правление Союза писателей СССР и назначили председателем секции поэзии, а также ввели в редколлегию журнала «Знамя». Она приобрела дачу и большую квартиру в центре Москвы.

И тогда она развернулась по полной.

В начале 30-х годов поэт Леонид Мартынов был обвинен в том, что якобы с группой сообщников добивался отделения от России Сибири. Мартынова посадили, но выпустили ещё при жизни Сталина. В 1946 году в Омске вышла книга стихов Мартынова «Эрцинский лес».

Вера Инбер усмотрела в ней выпады против строя и опубликовала в «Литературной газете» погромную статью «Нам с вами не по пути, Мартынов!». Тираж книги был уничтожен, самого Мартынова надолго отлучили и перевели исключительно в переводчики. Там она тоже ему мешала заработать, видя в поэте конкурента, — Инбер и сама переводила Тараса Шевченко, Максима Рыльского (украинскому научили Троцкий со своей матерью), Поля Элюара (французский знала с детства в совершенстве), Шандора Петефи и Яна Райниса (по подстрочникам).

В том же году она присоединилась к травле Михаила Зощенко и Анны Ахматовой. Позднее, когда Анне Андреевне была присуждена премия лучшего поэта века, кто-то из чиновников уговаривал ее не ехать в Италию, чтобы от ее имени представительство вела Инбер. Ахматова сказала: «Вера Михайловна Инбер может представительствовать от моего имени только в преисподней».

В связи с «делом врачей» ее муж академик Страшун попал в психиатрическую больницу. Потом Илья Давидович попритих вплоть до своей смерти в 1967 году. Карикатурист Борис Ефимов вспоминал, как на переделкинской даче Корнея Ивановича Чуковского возился садовник, работавший до того на участке Веры Михайловны, приговаривая: «Сам Верынбер — хороший мужик. Душевный. Но жена у него… Не дай Боже!»

Дачу Инбер и Страшуна в Переделкино интересно описывает литературовед Мария Белкина в очерке «Скрещение судеб»:

«… В нижней комнате камин, и стены обшиты дубовой панелью, и лестница ведет на второй этаж, и по стенам развешаны уникальные фарфоровые тарелки, которые коллекционировал ее муж, профессор Страшун. В ее комнате наверху —туалетный столик со множеством флаконов, флакончиков, Севр, Сакс… На диване подушки, подушечки. Секретерчик, статуэтки, пастушки, пастушки. Домработница в кружевной наколке, в белом фартучке. И она сама, миниатюрная, с аккуратной парикмахерской прической, очень тщательно и модно одетая, седоватая и потому всегда в серо-голубом».

В конце октября 1958 года состоялся литературный суд над поэтом Борисом Пастернаком. Вера Инбер там настаивала на решительных санкциях и, как говорили очевидцы, в процессе обсуждения «подавала с места злобные выкрики».

Критик Елена Куракина писала: «… злобно мстила за утрату дара талантливым поэтам — Дмитрию Кедрину, Иосифу Бродскому, даже Семену Кирсанову. Ее голос был не последним в своре, травившей поэтов. Память этой мести хранят протоколы в архиве СП СССР». Конечно катастрофической утраты дара не было, и в поздних сборниках были интересные произведения, хотя и не такие, как исполняемая в нашем веке с эстрады "Девушка из Нагасаки"

Евгений Евтушенко называл Веру Инбер литературной комиссаршей и оставил такой ее портрет:

«Она приходила в литературное объединение, где я занимался, и донимала всех едкими замечаниями и нотациями, выдержанными в духе догматического начетничества. В Инбер было что-то от болонки: маленькая, с забавным взбитым коком, спичечными ножками, с каким-то нелепым шарфиком на тонкой шейке, она ворчливо излагала невероятно ортодоксальные вещи и была воплощением лояльности».

В 1962 году ее постигла новая утрата — умерла ее дочь Жанна Гаузнер. В дневнике она грустно сетовала: «Бог меня жестоко покарал. Пропорхала молодость, улетучилась зрелость, она прошла безмятежно, путешествовала, любила, меня любили, встречи были вишнево-сиреневые, горячие, как крымское солнце. Старость надвинулась беспощадная, ужасающе-скрипучая…» Пять лет спустя она овдовела. 

Умерла Вера Инбер 11 ноября 1972 года в Москве. Именем её назван бывший Стурдзовский переулок в Одессе.

Украина.Ру