1 апреля на Полтавщине родился классик зарубежной литературы

В этот день 210 лет тому назад родился Николай Васильевич Гоголь. И родился в непростом месте и в непростой семье. Причем в настолько непростой, что в пантеоне украинства ему места не нашлось. Не было среди его родни ни поротых на конюшне крепостных, ни «жертв российского империализма». А кто же был?

По отцу Николай Васильевич является потомком гетманов Петра Дорошенко и Ивана Скоропадского, а по матери — родственником александровского министра Трощинского, в чьей семье и работал многие годы отец писателя Василий Афанасьевич Гоголь-Яновский. Это семейство было также роднёй будущего канцлера Кочубея и, стало быть, казненного по доносу Мазепы судьи Василия Кочубея. Так что в родстве и свойстве у Гоголя была вся малороссийская знать со времен Хмельницкого, а то и ранее.

По прямой же линии в его родословной есть разночтения — дед Гоголя, поповский сын и секунд-майор Афанасий Демьянович писал: «Предки мои фамилией Гоголи, польской нации; прапрадед Андрей Гоголь был полковником могилевским, прадед Прокоп и дед Ян Гоголи были польские шляхтичи; из них дед по умертвии отца его Прокопа, оставя в Польше свои имения, вышел в российскую сторону и, оселясь уезда Лубенского в селе Кононовке, считался шляхтичем; отец мой Демьян, достигши училищ киевской академии (где и название по отцу его, Яну, принял Яновского), принял сан священнический и рукоположен до прихода в том же селе Кононовке». 

Однако никакого Андрея Гоголя история не знает, а Могилев-Подольский полковник был Евстафием (Остапом). Именно это разночтение и породило имена сыновей Тараса Бульбы — Остапа и Андрия. О дедушке классика известно, что «грамоте читать и писать по-русски, по-латыни, польски, немецки и гречески умеет». Его сын Василий Афанасьевич сочинял для Трощинского пьесы на малороссийском наречии и ставил их в Кибенцах — имении экс-министра.

Кто же были зрителями и гостями там?

С детства Гоголь запомнил их и затем изобразил в «Ревизоре». Самого действительного тайного советника Дмитрия Трощинского он понизил на четыре класса до городничего, попечителя богоугодных заведений, автора «Энеиды» Ивана Котляревского изобразил в виде Земляники, а судью Федора Паскевича, отца фельдмаршала и полного кавалера ордена св. Георгия, нарёк Ляпкиным-Тяпкиным, намекая на тройную фамилию судейского сына. В почтмейстере же Шпекине угадывается служивший на почте отец автора комедии. 

Мать писателя Мария Ивановна Гоголь-Яновская вспоминала в письме Сергею Аксакову от 3 апреля 1856 г.: «Иногда экспромтом сочиняли комедии и играли в Кибинцах в театре Трощинского, на дворе его выстроенном; в нем играли и дворовые люди довольно хорошо, но больше были благородные актеры, дети В.В. Капниста, иногда и он сам. Князь Хилков (муж незаконной дочери Трощинского Скобеевой) был большой комик, и жена его играла, и мы все, случающиеся там, муж мой и я. В.В. Капнист уверил всех, что я буду хорошо играть, и для поддержания себя находил игру мою отличной. (…)

Мы с мужем моим, которого Д.П. Трощинский очень любил, жили безвыездно у него; нельзя было проситься домой: в последнее время сердился до болезни, когда узнавал о помышлении нашем ехать домой, и гостям было трудно уезжать, чтобы его не тревожить; и когда начиналось провожание гостей, то старик бывал очень не в духе; и ненадолго оставалось в доме без больших собраний, — скоро опять съезжались». 

Пантелеймон Кулиш писал: «Трощинский отдыхал в сельском уединении посреди близких своих домашних и земляков. Отец Гоголя был с Трощинским в самых приятельских отношениях. Оригинальный ум и редкий дар слова, каким обладал сосед, были оценены вполне воспитанником высшего столичного круга. С своей стороны Вас. Аф. Гоголь не мог найти ни лучшего собеседника, как бывший министр, ни обширнейшего и более избранного круга слушателей, как тот, который собирался в доме Трощинского.

В то время Котляревский только что выступил на сцену со своею "Наталкою-Полтавкою" и "Москалем-Чаривныком". Комедии из родной сферы, после переводов с французского и немецкого, понравились малороссиянам, и не один богатый помещик устраивал для них домашний театр. То же сделал и Трощинский. Собственная ли это его была затея, или отец Гоголя придумал для своего патрона новую забаву, не знаем, только старик Гоголь был дирижером такого театра и главным его актером. Этого мало: он ставил на сцену пьесы собственного сочинения, на малороссийском языке. К сожалению, все это считалось не более как шуткою, и никто не думал сберегать игравшиеся на кибинском театре комедии». 

В упомянутой пьесе Котляревского «Москаль-чарівник» был такой диалог:

«Солдат. (…) У нас пословица есть: хохлы никуда не годятся, да голос у них хорош.

Михайло. Нiкуди не годяться? Нi, служивий, така ваша пословиця нiкуди тепер не годиться. Ось заглянь у столицю, в одну i в другу, та заглянь в сенат, та кинь по мiнiстрах, та тогдi i говори — чи годяться нашi куди, чи нi?»

Ничего подобного не мог бы произнести никто из персонажей литературы угнетенных веками народов. Ни в какой другой литературе. Только в малороссийской.

После учреждения императором Александром І министерств сразу три малоросса стали руководить ключевыми направлениями государственной жизни: бывший екатерининский фаворит Петр Завадовский создавал систему народного просвещения, Дмитрий Трощинский сначала возглавлял министерство уделов, а затем — юстиции. И, конечно, министр внутренних дел Российской империи Виктор Кочубей (будущий канцлер и племянник канцлера Безбородки, крестный Николая Васильевича), в имении которого, на хуторе близ Диканьки, согласно Гоголю, проходили известно какие вечера.

Современные украинские историки и политики очень любят рассуждать о том, что Россия колонизировала земли нынешней «незалежной», а ее жители пребывали под тяжким гнетом «москалей». Однако факты говорят совсем о другом. При Екатерине Великой малороссийская шляхта была полностью уравнена в правах с великороссийской, получив доступ на самые высшие этажи тогдашней власти.

Если брать традиционные колониальные державы, то в них вы не найдете представителей автохтонного населения колоний на руководящих постах державы. Можете ли вы назвать хоть одного министра Луи-Филиппа или первых трех французских республик и двух империй родом из сенегальской деревушки? А видного британского парламентария георгианской или викторианской эпохи из брахманов? Вот то-то! А российского канцлера-малоросса, не говоря уже о министрах и фельдмаршалах, — запросто.

Вот в такой среде жили дед и отец классика, а сам он пребывал до отъезда в столицу.

Литературовед Александр Пыпин писал: «Жизнь в деревне до школы и после, в каникулы, шла в полнейшей обстановке малорусского быта, панского и крестьянского. В этих впечатлениях был корень позднейших малорусских повестей Гоголя, его исторических и этнографических интересов; впоследствии из Петербурга Г. постоянно обращался к матери, когда ему требовались новые бытовые подробности для его малороссийских повестей.

Влиянию матери приписывают задатки религиозности, впоследствии овладевшей всем существом Г., а также и недостатки воспитания: мать окружала его настоящим обожанием, и это могло быть одним из источников его самомнения, которое, с другой стороны, рано порождалось инстинктивным сознанием таившейся в нем гениальной силы».

Сам же Гоголь так решал вопрос своей национальной идентичности. В 1844 году он отвечал на запрос Александры Осиповны Смирновой-Россет: «Скажу вам одно слово насчет того, какая у меня душа, хохлацкая или русская, потому что это, как я вижу из письма вашего, служило одно время предметом ваших рассуждений и споров с другими.

На это вам скажу, что сам не знаю, какая у меня душа, хохлацкая или русская. Знаю только то, что никак бы не дал преимущества ни малороссиянину перед русским, ни русскому пред малороссиянином. Обе природы слишком щедро одарены Богом, и как нарочно каждая из них порознь заключает в себе то, чего нет в другой, — явный знак, что они должны пополнить одна другую. Для этого самые истории их прошедшего быта даны им непохожие одна на другую, дабы порознь воспитались различные силы их характера, чтобы потом, слившись воедино, составить собою нечто совершеннейшее в человечестве».

Ходило много легенд о надругательстве над прахом Гоголя. Однако кроме сказок и неподтвержденных историй есть два факта посмертного глумления, от которых никуда не уйти.

Первый из них — тот факт, что школьникам независимой Украины предложено изучать творчество Николая Васильевича в курсе (вдумайтесь!!!) «Зарубежная литература». Думаю, тут комментарии излишни.

Второй — перевод на державную мову «Тараса Бульбы», вышедший в 1998 году. В подзаголовке его сказано: «Редакция Ивана Малковича и Евгения Поповича на основе перевода Николая Садовского. Редакция перевода осуществлена над вторым, переделанным авторским изданием 1842 года с учётом первого авторского издания 1835 года».

Вот лишь некоторые цитаты (русский оригинал и курсивом современный украинский перевод).

«И витязи, собравшиеся со всего разгульного мира восточной России, целовались взаимно.

І лицарі, що зібралися зі всієї широкої України, чоломкались один з другим.

…нужно было иметь всю хладнокровную наружность запорожца, чтобы сохранять неподвижное выражение лица, не моргнув даже усом, — резкая черта, которою отличается доныне от других братьев своих южный россиянин.

…треба було мати холоднокровну поставу запорожця, щоб, слухаючи все це, зберігати на обличчі байдужу міну, не зморгнувши й вусом, — прикметна риса, якою й досі відрізняється від інших слов'ян українець.

Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей.

Бували й по інших землях товариства, а такого, як на нашій землі, не було ніде.

Степь чем далее, тем становилась прекраснее. Тогда весь юг, все то пространство, которое составляет нынешнюю Новороссию, до самого Черного моря, было зеленою, девственною пустынею.

Степ що далі, то все кращав. Тоді увесь наш південь, увесь той простір аж до самого Чорного моря був неторканою зеленою пустелею».

Гоголь оставил целый мир, где жили старосветские помещики, глотал вареники Пацюк летал на черте в Петербург кузнец-богомаз Вакула. А еще городские помещики Добчинский и Бобчинский, уютный и хлебосольный дом Собакевича… Уютное и спокойное житьё-бытьё, лишь изредка потревоженное всякими прохвостами и авантюристами. И Тарас Бульба со своими товарищами, списанные с нескольких поколений предков писателя, преданные своей русской вере, и петербургские повести, предвосхитившие и Р. Стивенсона, и О. Уайльда. 

Только вот этот мир, связывавший Миргород и хутор близ Диканьки с имперской столицей никак не вписывается в мифологию украинства, построенную на ненависти и зависти. И тот, кто читал Гоголя, вполне способен очертить мелком круг и защититься от всякой нечисти, вроде Вия-Вятровича.