Виктор Кровавый

Почему история их ничему не учит?

 История царствования последнего императора России должна была бы быть показательной для тех, кто вообразил себя современными самодержцами. Хотя и отличий гораздо больше, чем хотелось бы -  ни обаяния Николая Александровича, ни его интеллигентности, ни блестящего образовавния у современных самодержцев не наблюдается. Нет у них даже того, что кого-то подкупало, а кого-то раздражало в господине Романове Николае Александровиче - его безграничного и самозабвенного семейного счастья. Как известно, у украинского самодержца жена прозябает в изгнании, а российский, не мудрствуя лукаво, со своей просто развёлся, расставив все точки над Ё в отношениях с женщиной, с которой прожил немало лет и которая родила ему двух дочерей.

Уж не знаю, придётся ли Путину и Януковичу по вкусу эта параллель, но есть обстоятельство, которое вносит некоторое сходство в биографии трёх самодержцев. Для Путина это события на Болотной площади, для Януковича - совсем недавние на Майдане, а для Николая II - часть программы его коронации.

В программу гулянья на Ходынском поле входила раздача с 10 часов утра всем желающим царских подарков, заготовленных в количестве 400 тысяч штук (завернутый в цветной платок гостинец состоял из полуфунта колбасы, сайки, конфет, орехов, пряника, эмалированной кружки с царским вензелем и позолотой); в 11 — 12 часов должны были начаться музыкальные и театрализованные представления; в 14 часов ожидался «высочайший выход» на балкон императорского павильона.
И предполагаемые подарки (а к слову сказать, за таким набором и сегодня, спустя сто лет, народ повалил бы валом), и невиданные зрелища (на импровизированных подмостках должны были разыгрываться сцены из «Руслана и Людмилы», «Конька-Горбунка», «Ермака Тимофеевича» и цирковой программы дрессированных животных Дурова), а также желание увидеть своими глазами «живого императора» и, может быть, лишь раз в жизни поучаствовать в подобном действе заставили огромные людские массы направиться сюда.
Царский павильон на Ходынском поле. Май. 1896г.

По странной беспечности властей место народного гулянья было выбрано крайне неудачно. В ту пору Ходынское поле, испещренное глубокими рвами, оврагами и траншеями, сплошь в ямах, брустверах и заброшенных колодцах, было пригодно разве что для военных целей и использовалось как учебный плац для войск Московского гарнизона. Причем даже накануне гулянья, когда стало очевидно, что сюда стекается колоссальное количество народа, не были приняты экстренные энергичные меры, способные предотвратить катастрофу.

Как самое страшное потрясение своей жизни вспоминали «кровавую субботу» те, кто пережил этот день. «Погода стояла тогда превосходная, - писал впоследствии П. Шостаковский, - и предусмотрительный московский люд... решил провести ночь на Ходынском поле, на свежем воздухе, чтобы на месте быть к самому началу гулянья... Ночь, как на беду, была безлунная, и Ходынское поле погрузилось в полную темноту. Люди все прибывали и, не видя перед собой дороги, спотыкались, падали в овраги... Все более плотной становилась необозримая толпа. Народ все прибывал и прибывал. Не менее полумиллиона людей скопилось к утру между городской границей и стеной из 100 буфетов. Горсточка полицейских и казаков, отправленных на Ходынское поле „для поддержания порядка", почувствовала, что положение становится угрожающим и что ей не справиться с этой стихией... Утро выдалось тихим, ни ветерка. Притока свежего воздуха над спрессованной толпой не было. Дышать становилось все труднее. Пот заливал синевато-бледные лица, и они казались заплаканными...»

Известный репортер, корреспондент газеты «Русские ведомости» В. А. Гиляровский, единственный из двухсот отечественных и зарубежных журналистов, освещавших коронационные торжества, кому довелось провести ночь на Ходынском поле, вспоминал: «Над миллионной толпой начал подниматься пар, похожий на болотный туман... Давка была страшная. Со многими делалось дурно, некоторые теряли сознание, не имея возможности выбраться или даже упасть: лишенные чувств, с закрытыми глазами, сжатые, как в тисках, они колыхались вместе с массой... Стоящий возле меня, через одного, высокий благообразный старик уже давно не дышал: он задохся молча, yмер без звука, и похолодевший труп его колыхался с нами. Рядом со мной кого-то рвало. Он не мог даже опустить головы..."

Л. Н. Толстой, собиравший в свое время материалы об этом бедствии, был поражен свидетельством о том, что купец Морозов обещал заплатить 18 тысяч рублей любому, кто спасет его. Один из персонажей горьковского романа "Жизнь Клима Самгина», Маркуев, рассказывал: «Я пришел туда в полночь... и меня всосало... К утру некоторые сошли с ума, я думаю. Кричали. Очень жутко. Такой стоял рядом со мной и все хотел укусить. Били друг друга затылками по лбу, лбами по затылкам... А один...человек...вцепился ногтями в затылок толстому рядом со мной и вырвал кусок... кость обнажилась".

По официальной статистике, в этом "прискорбном событии», омрачившем "блистательное течение коронационных торжеств". как именовалась Ходынка в опубликованном вечером лаконичном сообщении властей, пострадало 2690 человек, из которых 1389 погибли. Истинное же число получивших разного рода увечья, ушибы и травмы (включая и психические потрясения) вряд ли поддается учету. Во всяком случае, как отмечалось в литературе, еще долго в окрестностях Москвы находили трупы в беспамятстве бежавших оттуда людей.

Уже утром все пожарные команды Москвы занимались ликвидацией кошмарных последствий: обоз за обозом вывозили с поля тела убитых и раненых. От вида страшного зрелища цепенели сердца видавших виды военных, врачей и пожарных, Здесь были и скальпированные головы, и торчавшие наружу кости, и раздавленные грудные клетки, и валявшиеся в пыли недоношенные младенцы...

В числе официальных лиц, направлявшихся на Ходынское поле, находился и граф Витте, который, уже буквально садясь в экипаж, узнал о происшедшей трагедии. «В таком настроении, - вспоминал он, - я поехал... в таком настроении приехали, конечно, и все остальные лица, которые должны были присутствовать на этом торжестве. Меня мучил прежде всего вопрос: как же поступят со всеми искалеченными людьми, как поступят со всеми этими трупами убитых людей, успеют ли поразвозить по больницам тех, которые еще не умерли, а трупы свезти в какое-нибудь такое место, где бы они не находились на виду у всего остального веселящегося народа, государя, всех его иностранных гостей и всей тысячной свиты. Затем у меня являлся вопрос: не последует ли приказ государя, чтобы это веселое торжество по случаю происшедшего несчастия обратить в торжество печальное и вместо слушания песен и концертов выслушать на поле торжественное богослужение?»

Вероятно, перед Николаем вставали в тот день те же вопросы, однако ни воспоминания других лиц, ни его собственные записи не раскрывают в полной мере его душевных переживаний. «Толпа, ночевавшая на Ходынском поле в ожидании начала раздачи обеда и кружки, - писал он в дневнике, - наперла на постройки, и тут произошла давка, причем, ужасно прибавить, потоптано около тысячи трехсот человек. Я об этом узнал в десять с половиной часов... Отвратительное впечатление осталось от этого известия».

Встав перед выбором: довести до конца праздничную программу по намеченному плану или же внести в нее изменения в соответствии со сложившейся ситуацией, - Николай оказался в крайне затруднительном положении. Вряд ли не был он по-человечески огорчен и расстроен случившимся. В то же время его не могло не беспокоить, что съехавшаяся со всего света такая масса людей прибыла в Москву именно на торжества, на которые, к тому же, были израсходованы немалые средства. И ни его нравственное чутье, ни общеизвестные его религиозные чувства не подсказали ему единственно верного решения.

Когда Витте добрался до места, никаких видимых следов случившегося не было, «ничто не бросалось в глаза... все было замаскировано и сглажено». Но что более всего потрясло не только его, но и многих гостей и жителей Москвы, так это то, что «празднества не были отменены, а продолжались по программе: так, массою музыкантов был исполнен концерт под управлением известного дирижера Сафонова; вообще все имело место, как будто никакой катастрофы и не было». Праздник над трупами, по выражению Гиляровского, шел своим чередом...

В 14.05 придворные летописцы отметили появление на балконе царского павильона их императорских величеств. На крыше специально выстроенного здания взвился императорский штандарт, грянул залп салюта, многотысячная людская масса обнажила головы. Перед балконом парадным строем прошествовали пешие и конные полки. А затем в Петровском дворце, перед которым были приняты депутации от крестьян и варшавских дворян, император с императрицей присутствовали на обеде для московского дворянства и волостных старшин. В полутора-двух верстах от Ходынки Николай произносил перед собравшимися высокие слова о том, что заботы о народном благе так же близки его сердцу, как они были близки его деду и незабвенному дорогому родителю.

А вечером, облачившись в парадный мундир лейб-гвардии уланского полка с орденской лентой Почетного легиона, император с супругой направился на запланированный по церемониалу бал у французского посла графа (в будущем маркиза) Монтебелло, который со своей обаятельной женой пользовался большим расположением высшего света. В данном случае многие также ожидали, что если бал и не будет отменен, то, по крайней мере, состоится без государя, тем более что, по словам великого князя Сергея Александровича, императору советовали не приезжать сюда. Однако Николай не согласился, выразив мнение, что, хотя катастрофа и есть величайшее несчастье, но оно не должно омрачать праздник коронации. И первый контрданс он танцевал с графиней Монтебелло, а Александра Федоровна с графом. Впрочем, они довольно быстро удалились. В то же время другая часть гостей, не приглашенных в посольство, имела возможность любоваться блестящим парадным спектаклем в Большом театре.

Через день состоялся другой, не менее грандиозный и роскошный бал, который давали родной дядя молодого императора московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович и его aвгустейшая супруга, старшая сестра императрицы Елизавета Федоровна. Heпрерывно продолжавшиеся в Москве праздники завершились 26 мая опубликованием Высочайшего манифеста Николая II, содержащего заверения в неразрывной связи государя с русским народом и его готовности к служению на благо возлюбленного Отечества.

Тем не менее впечатление от московских торжеств не только у российской, но и зарубежной общественности осталось достаточно тяжелое. Одна из эмигрантских брошюр, выпущенных в том же году в Женеве, обвинила императора в неспособности соблюсти даже внешние приличия. В полной мере это относилось и к его ближайшим родственникам. Дядя Николая великий князь Владимир Александрович, например, устроил в день похорон жертв Ходынки на Ваганьковском Kладбище в своем тире невдалеке от него стрельбу «по голубям влет» для высоких гостей, по поводу чего Пьер д'Альгейм заметил: "...в то время, когда весь народ плакал, мимо проехал пестрый кортеж старой Европы, Европы надушенной, разлагающейся, отживающей Европы... и скоро затрещали выстрелы».

И хотя со стороны императорской семьи были сделаны пожертвования в пользу пострадавших в размере 90 тысяч рублей, разослана по больницам для раненых тысяча бутылок портвейна и мадеры, а сам государь посещал лазареты и присутствовал на панихиде, его репутация была подорвана и оттолкнула от него не только значительные слои населения, но и многих близких к трону людей, возлагавших на молодого царя свои надежды на перемены в России. Сергей Александрович с тех пор получил в народе титул "князя Ходынского", а Николай II стал именоваться «Кровавым».
Все происшедшее в дни коронационных торжеств приобрело в последующие годы поистине символическое значение. И не только потому, что с этого момента началась цепь последовательных, неотвратимо толкающих страну к катастрофе событий, которые приобрели в свою очередь уже постоянный кровавый оттенок. Можно даже сказать, что в этом трагическом эпизоде в концентрированном виде спроецировалось время правления Николая II. Именно тогда отчетливо проявилась неспособность в общем-то неглупого императора точно и чутко реагировать на изменения ситуации и адекватно ей корректировать собственные поступки и действия властей. По всей вероятности, ему было просто не дано должным образом отвечать на живое течение общественной жизни. Но если в судьбе частного человека это, как правило, имеет малое значение, то для главы такого авторитарного государства, как царская империя, этот недостаток был чреват очень тяжелыми последствиями.

Начавшиеся за здравие и кончившиеся за упокой коронационные торжества символически растянулись более чем на два десятилетия царствования Николая. Взошедший на престол в относительно спокойное время, встреченный с надеждами и симпатией достаточно широких кругов населения страны, он подошел к итогу своей жизни с фактически подорванным государством и отвергнутый своим еще вчера царелюбивым, терпеливым и покорным народом.

 ***

Сравнения Николая Александровича с Виктором Фёдоровичем вряд ли можно считать корректными хотя бы потому, что бльшая часть населения страны никаких светлых надежд на него не возлагала, но тем более неотвратимой видится мне Кара Господняя, которая обрушится на его голову неизбежно.