Брюнетка

- ...Да у вас, женщина, бледная спирохета», - произнесла «снежная королева» в белом колпаке, и, поняв невежество брюнетки в медицинской терминологии, добавила по-простому: «сифилис!»

О таких, как она, говорят неуважительно. Их не называют по имени, а произносят просто: «эй!», или «женщина», «баба», «телка». Отвечая протестом на социально-половое презрение, брюнетки не группируются в коллективы, а разбредаются одиночками. Вместо ошейников они носят дешевые пластмассовые бусы, их одежды – яркие и узкие, а ногти покрыты исключительно красной гуашью. Они вызывающе смеются и пьют на брудершафт с каждым пассажиром своей плацкарты, хотя в глубине души, как все бабы, мечтают о постоянстве и собачьей верности.

Брюнетка росла в том колхозе, где как говорят, телки на вес золота. Телками в стаде заправлял племенной бык черно-рябой породы, привезенный за большие деньги из Голландии еще в семидесятом. Его семенной ресурс использовали для оплодотворения всех районных коров, а зоотехник Михалыч называл быка кормильцем. Студенты из сельхоза приезжали в деревню на практику и проводили над кормильцем теоретические опыты. О его жизнедеятельности писали рефераты и даже защитили одну диссертацию.

- Пойдем в клуб, там такие телки! – рекламировал сельскую культурную жизнь местный Петро, протягивая студенту-квартиранту стакан с брагой.

- А танцы будут? – интересовался программой квартирант и морщился от браги, как от навоза.

- Сначала кино, потом танцы. Но пойдем к девяти, - закусывая пойло куском паштетной колбасы, уточнял Петро.

Из «телок» в клубе самыми популярными были маленькая блондинка и длинная брюнетка. Они были одногодками, а их разнобой в росте объяснялся неодинаковым социальным происхождением. Блондинка была в коренастую низкорослую мать, которую после третьих родов расперло до пятьдесят восьмого размера – как и ее бабку в свое время. А брюнетка с детства ходила на балет в школьный кружок, но когда у худрука Бобрикова закончился срок молодого специалиста – тот вернулся в город, и кружок прекратил свое существование.

После школы брюнетка поступила в техникум и попала в общежитие. На дискотеках и студенческих вечерах она позволяла себе (и всем) то, что обычно позволительно «телкам» в колхозе. На третьем курсе брюнетку выгнали. Возвращаться домой она не хотела, поэтому пошла, как большинство, на завод.

«Будешь моей бабой!», - сказал ей спустя три месяца знакомства механик из третьего цеха, Славка. И брюнетка согласилась.

«Малосемейку» обещали к декабрю, а пока они ютились в маленькой комнатушке, где, кроме брюнетки и Славки, имели свои метры еще трое заводчан. Ей было тяжело – на шестом-то месяце беременности. Положение подруги (равно как и утренний токсикоз, и деньги на витамины, а не пиво, и надвигающийся крик новорожденного) Славку, мягко говоря, не радовали. К пятнице он напивался в хлам, и в который раз собирался послать брюнетку куда подальше. Но приходила суббота, Славка получал положенный стакан рассола, и сердце его таяло.

А однажды Славка не пришел. Ни в субботу утром, ни в воскресенье. Лишь в понедельник с проходной ее позвали к телефону, а потом в морг – на опознание. На похоронах говорили, что Славка напился до чертиков по глупости, упал за посадкой, отключился и захлебнулся рвотными массами. Этот крайний медицинский термин был записан у Славки в заключении о смерти – в последнем документе в его короткой никчемной жизни.

- Ты что, куда рожать? – решалась за бутылкой «Столички» судьба брюнетки. Она и сама понимала, что без Славки ей дитя не поднять, да и «малосемейка» накрылась. За месяц до официальных родов брюнетка искусственно избавилась от ребенка. Врачи по неосторожности занесли ей какую-то заразу, после чего она сидела на антибиотиках долгих три месяца. И детей у брюнетки больше не было.

Несколько раз брюнетка пыталась перекраситься. Но ни рыжая, ни светлая краска не меняли ее жизнь к лучшему. Через неделю-вторую на голове отрастали темные корни, похожие на водоросли, и она опять становилась брюнеткой.

А потом был Генка. Он развелся со своей бабой и решил отомстить ей с брюнеткой. Баба узнала об измене бывшего, пришла на проходную и публично «выдрала заразе все волосы».

На общественных работах, куда брюнетка попала с биржи труда, она познакомилась с Толяном - недавно освобожденным по «удо». У Толяна была отдельная квартира, которая ему досталась после смерти матери. Жена его ждать не стала, а вот брюнетка, похоже, смогла бы скрасить его быт. В знак этого вскоре на кухонном подоконнике появилась герань – в таком маленьком глиняном горшочке за полтора рубля, какие встречаются в школах и кабинетах замначальников мелких контор.

С Толяном они прожили ровно год. Его опять посадили, а квартиру опечатал ЖЭК. Жаль, что они так и не расписались.

- Да у вас, женщина, бледная спирохета, - произнесла «снежная королева» в белом колпаке, и, поняв невежество брюнетки в медицинской терминологии, добавила по-простому: «сифилис».  

- Вот Толян, гад! - злилась на судьбу брюнетка, размахивая «расшивкой» на стройке, где отрабатывала долг за лечение. Там же, на стройке она познакомилась с Аркашей. Каменщик наобещал ей с три короба, но после «брачной ночи», проведенной в грязной бытовке, где «из мебели» были только фуфайка на полу да пепельница, исчез. Наученная опытом, брюнетка побежала к венерологу, но на этот раз ее пронесло: отделалась дрожжевым грибком и лобковым педикулезом.

«Эх, бабы мы, дуры» - рассуждала за стаканом белой брюнетка. В пятницу вечером она заливала свою судьбу чем-то крепким, а на утро, получив стакан рассола от очередного «племенного», завязывала с этим навсегда. До следующей пятницы.