Алексей
Нелькин
В городке N было две достопримечательности: старинное
кладбище на окраине и деятельная, пронырливая старушонка, которая доводилась
роднёй чуть ли не половине жителей N-ска – по крайней мере, так она
утверждала.
Кладбище действительно
было замечательным. Оно занимало территорию немногим меньшую, чем жилые кварталы
городка. Под сенью роскошных вязов, дубов и лип пестрели белые, серые, чёрные,
голубенькие и тёмно-красные кресты и надгробия. Иные из надгробий надписаны были
затейливой славянской вязью и украшены мраморными колоннами или пилястрами, или
орнаментом, какой нынче уже и не делают. Обыкновенно на надгробии выбивалось имя
покойного, дата рождения и дата смерти; иногда – в нескольких энергичных словах
сообщалось о неутешном горе скорбящих родственников; иногда – перечислялись
должности, которые при жизни занимал покойный; были и эпитафии, обращавшиеся к
живым с назидательным словом, так сказать, с того света. Одна из них, меня
особенно, помню, поразившая, гласила:
Здесь
лежит
купец
III-ей гильдии Варфоломей Пафнутьевич Перепукин:
Прохожий!
Постой,
сорви былиночку!
Подумай о
судьбе!
Я дома –
ты в гостях.
Я жду тебя
к себе.
По области кладбище
славилось скульптурами. Чаще всего попадались плачущие ангелы с поникшими
крыльями, символизировавшие глубокую скорбь хорошеньких вдов и богатых купчих по
мужьям, безвременно ушедшим из жизни. Или бюсты выдающихся людей городка с
бессмысленным выражением каменных лиц.
А как хорошо бывало на
кладбище майскими тёплыми вечерами, когда в кущах пели соловьи, и ничто не могло
нарушить уединения влюблённых за оградками могил и мирного сна покойников во
гробах.
Старуху – вторую
достопримечательность города N – звали Варварой Спиридоновною, в просторечии
Спиридониха. Прославилась она тем, что никогда не закрывала рот с самого
рождения, когда, появившись на белый свет из утробы матери, впервые попробовала
голос и заорала так, что даже привыкшая к младенческим крикам акушерка от испугу
чуть не уронила девочку на пол. В сочетании с неистощимой жизненной энергией и
страстью к правдоискательству её болтливость приобрела поистине размах
стихийного бедствия. Родственники от неё изнемогали. Навещая Варвару
Спиридоновну или встречаясь с нею на семейных праздниках, они старались
незаметно заткнуть уши тампонами и только тогда, доброжелательно глядя в
разгорячённое лицо Варвары Спиридоновны, чувствовали себя в безопасности от
психического расстройства. Прочие жители города N, завидев издали Спиридониху,
торопились свернуть на другую улицу, либо спрятаться в подъезде первого
попавшегося дома. И горе им, если они не успевали уклониться от встречи.
Старушка коршуном налетала на несчастливцев с рассказами о своём самочувствии, о
здоровье своего кота, о здоровье кота своей соседки, о климате на планете, о
пенсии и о том, что она купила вчера в магазине, а что не купила и почему,
ругала городские власти, жаловалась на водопроводчика, который третий день не
является починить ей сливной бочок, не упускала случая похвастаться, какая
петрушка выросла у неё на огороде, и пожаловаться, что кабачки в этом году
скорее всего не уродятся. Часа через полтора непрерывного словоговорения она
спохватывалась и, произнеся ритуальную фразу: «Ой, совсем я заболталась, мне ж
надо бежать!» – принималась рассказывать, как она воюет с местным начальством,
чтобы перенесли автомобильную стоянку на другое место, а по телевизору перестали
бы, наконец, показывать американские фильмы и заменили их душеспасительной
православной беседой для юношества. Ещё через пару часов, торопливо
попрощавшись, она предрекала России великое будущее и неудержимое возрождение
нации. Варвара Спиридоновна много размышляла на эту тему, когда выдавалась
минутка. Попрощавшись окончательно, она передавала слово в слово семейную
историю свояченицы двоюродного брата, которую слышала от кумы.
Мэр городка Варвару
Спиридоновну терпеть не мог за то, что она раструбила всем и каждому, как он
украл муниципальные деньги, и даже написала об этом письмо губернатору. Правда,
вместо ответа от губернатора три здоровых молодца сильно поколотили старушку,
ворвавшись к ней в дом поздно вечером: выбили два зуба и сломали ребро. Впервые
в жизни Варвара Спиридоновна замолчала на целые сутки, неделю пролежала в гипсе,
а потом, кряхтя и стеная, собралась на приём к губернатору лично. В результате
двухчасовой беседы, когда охранники губернатора отдирали старушку попеременно от
стола, кресла, шкафа, друг от друга и своего шефа, секретарша визжала в
истерики, а губернатор орал не своим голосом: «Ну не могу я больше! Кто пустил
ко мне эту старую ведьму?!» – Варвару Спиридоновну выбросили в окно. Хорошо этаж
был второй. Спиридониха отделалась переломом ноги и ещё двух рёбер. С этой поры
губернатор, мэр и всё областное начальство не сходили у неё с языка.
Оправившись от переломов
через полтора месяца, вредная бабка поехала жаловаться президенту. Милиция сняла
её с поезда на подъезде к столице и под конвоем отправила домой. На следующую
ночь Варвара Спиридоновна убежала тайком, никому не сказав ни слова
(представьте, каких усилий ей это стоило!), автостопом проехала пол-области, но
машина, подобравшая её, попала в аварию. Сотрудник дорожной инспекции опознал
Варвару Спиридоновну, и старуху опять вернули, пригрозив в следующий раз
грохнуть где-нибудь втихаря, если она не угомонится. Но старуха не угомонилась.
Пересказав всю свою печальную историю летчику сельхозавиации и выставив бутылку
водки, Варвара Спиридоновна добилась от него согласия доставить её в Кремль на
самолёте, прямо на Красную площадь, вроде навеки памятного Матиаса
Руста.
Неизвестно, чем бы всё это
закончилось, только во время сборов старушку хватил удар. Как раз в тот момент,
когда она перед посадкой в самолёт пыталась пристегнуть парашют.
Весь город собрался
проводить Варвару Спиридоновну в последний путь. Много было искренне горевавших
о её безвременной кончине, но, не утаивая правды, нельзя не признать, что почти
весь город вздохнул с облегчением, а мэр на радостях даже заказал по бабке
заупокойную службу.
Гроб опустили в могилу.
Священник прочитал молитву. Старушки, одногодки Варвары Спиридоновны, всплакнули
немного, родственники возложили на свежий холмик еловый венок, две красные
увядшие гвоздички и, умиротворённые печальной церемонией, разошлись по домам.
Кладбище опустело.
После полуночи круглая
луна во всей красе низко повисла над верхушками деревьев.
– Ну што ше это телаетша!
– прошамкала Варвара Спиридоновна, ощупывая лицо. – Форменное бешопразие! И
штесь обворовали! Ну шкашите на милость, как я теперь беш жолотых коронок
опходиться пуду? Ф морке обокрали! Ну куда это годитша?
– Послушайте, гражданочка!
В конце концов это кладбище. Вы мне мешаете. Будьте любезны, соблюдать тишину! –
возмутился труп из соседней могилы и сердито перевернулся на другой
бок.
Обнаружив, что она не
одна, Варвара Спиридоновна страшно обрадовалась:
– Люди добрые, ну вы ше
только подумайте! Веть меня в морге обокрали! Ну нишево швятово нет у этих
лютей! А как я штесь окашалась!? Это веть если рашкажать…
И Варвара Спиридоновна
принялась рассказывать…
– Ах, ну прекратите вы
безобразничать! Будет хоть здесь покой или нет! – возмутилась полуистлевшая
дамочка слева от Варвары Спиридоновны.
Равнодушие соседей
возмутило старуху. Она затараторила горячо, присвистывая и пришепётывая,
оправдываясь и обвиняя. В ответ где-то поблизости костлявая рука изо всех сил
замолотила в крышку гроба. В другом конце кладбища некрупный труп, на вид совсем
ещё пацанёнок, засвистел, прикрывая безгубый рот рукой. Погост загудел, как
растревоженный улей.
– Ай-яй-яй-яй-яй! –
заверещал ни с того ни с сего из могилы знаменитый в прошлом городской хулиган
Васька Косоротый.
Бывший депутат потребовал
принять обращение в прокуратуру.
– Да я её так в бараний
рог скручу! – пообещал толстомясый покойник с золотой цепью на шее.
– На меня, на штарую
женьшину! Ах, штоб ты лоб бешшмышленный! Думаешь, морду наел, и управы на тебя
нет?! – вскрикнула Варвара Спиридоновна.
– Всё, больше не могу, –
сосед Варвары Спиридоновны свалил гранитное надгробие на сторону и сел,
опьянённый свежим воздухом. – Уймёшься ли ты, коряга старая?
Спиридониха обозлилась:
– А ты кто такой, штобы
мне рот шатыкать? Я тебя помню! – отчаянно работая ногами и руками, Спиридониха
полезла из гроба. – Я тебя помню! Это ты гуманитарной помощью на рынке три года
нашад торговал! Я тебя тогда ещё приметила.
Сосед обречённо посмотрел
пустыми глазницами на шевелящийся могильный холмик, из-под которого разносились
старухины вопли, вздохнул тяжело, встал и, ни слова не говоря, поплёлся с
кладбища, подальше от болтливой бабки, с трудом передвигая затёкшие от долгого
лежания ноги.
Поздно ночью жители
городка N проснулись от странного шума. В лунном сиянии по главной улице брели
трупы, истлевшие до костей и совсем ещё свежие, помоложе и постарше, мужчины,
женщины и дети. Один дородный покойник с толстой золотой цепью на шее, выбиваясь
из сил, тянул за собой гроб из красного дерева, богато украшенный бронзовыми
накладками. Замыкала шествие старуха с восковым лицом и непрерывно двигавшейся
челюстью. Видимо, она что-то говорила, но разобрать, что именно, было не
возможно. Многие с удивлением узнавали в старухе Варвару Спиридоновну.
Постукивая костями и
скрипя суставами, мёртвые прошли через городок нестройной колонной, оставив по
себе тлетворный дух и ужас в сердцах горожан. Последним колонну видел дорожный
инспектор, тот самый, который опознал Варвару Спиридоновну на трассе после
аварии. Он как раз караулил неосторожных ночных водителей на выезде из города.
Невероятное множество путешествующих покойников, обнажённые черепа, лохмотья
кожи и мяса на костях, их странное покачивание при ходьбе произвели на
инспектора столь сильное впечатление, что он отдал колонне честь, как эскорту
высокопоставленного начальства, и до утра простоял на обочине на вытяжку,
выкатив глаза и повторяя как заклинание: «Мама… мамочка… мамуля…» |