Турецкий "ашкым" как машина смерти (на материале пьесы "Дело чести")

Продолжение темы хабибов / ашкымов, калечащих женские судьбы. Межкультурный конфликт и убийство в пьесе Л.Хюбнера "Дело чести". Подразумевается "честь" в понимании турецких агрессоров.

Интересное совпадение: в тот же день, когда я закончила писать очерк об особенностях курортных «хабибов» (http://blogs.korrespondent.net/users/blog/ilaria/a101823), мне довелось побывать на спектакле «Дело чести», в котором затронуты похожие темы. К молодежным пьесам я всегда относилась прохладно, даже в бытность свою подростком. Но в этом случае автор – популярный немецкий драматург Лутц Хюбнер – делает акцент на более универсальных проблемах. Возраст персонажей и место действия не столь важны.

С точки зрения двух юных турков, концепт «честь» подразумевает неразрывную связь со своей этнической картиной мира и системой ценностей. Зацикленность приводит к нежеланию выйти за пределы замкнутого пространства, понять и принять нечто новое. Столкнувшись с девушкой, чьи поступки не вписывались в их логику, один из парней не нашел ничего лучшего, как убить ее. Друг поддержал его и серьезно искалечил подругу жертвы.

В ходе расследования становится ясно, что особого раскаяния ребята не испытывают. Хотя прирожденными маньяками их не назовешь. Сэм и Зинан – обычные среднестатистические подростки, и если бы не роковое стечение обстоятельств, никто бы не узнал, что в их душах прячется зловещий мистер Хайд. Тинейджерская жестокость страшна своей стихийностью и жутким автоматизмом. Это свойство раскрывает Э.Берджесс в скандальном «Заводном апельсине», изображая малолетних преступников марионетками, совершающими преступления, чтобы заполнить пустоту. Пустота не исчезает, а потому количество актов агрессии растет, и они приобретают все более изощренный характер. В таких же автоматов превращаются и герои Хюбнера, без колебаний переступая черту, едва им померещилась угроза их «чести».

Оба парня выказывают рьяную приверженность традициям. Турция видится им раем, а Германия – чем-то вроде временного пристанища, где можно достичь материального, но не духовного комфорта. При случае они не прочь вернуться на Родину. Все, что исходит от семьи, сакрально и неприкасаемо. Женщины рассматриваются сквозь призму мусульманских табу и ограничений. Если нет необходимой для брака «чистоты», на них вешают ярлык развратных тварей, о которых не грех и ноги вытереть.

Мужчины возвышаются на пьедестале. На их величие не влияет то, что они регулярно сползают вниз, в постель к шармутам.  Иначе нельзя, и причина не только в естественной полигамности. Для идеального равновесия им нужна и «святая», и гарем из шлюх. Никого из них они не любят по-настоящему. Жена остается неизменным элементом в калейдоскопе случайных женщин, потому что так заведено, а не потому, что внушает глубокие чувства. На сайте dezyhouse, посвященном египетским «хабибам» и турецким «ашкымам», приводится типичный пример: некий житель Анталии славится репутацией безупречного семьянина, что не мешает ему ежедневно посещать бордели, искать новых и новых девушек, а по ходу соблазнять и туристок (в его понимании, они тоже из разряда дешевой легкодоступной добычи).

В аналогичном русле мыслят Сэм и его друг. Они знают, что однажды приведут домой соответствующую критериям избранницу, которую одобрит родня. Ну а на досуге планируют развлекаться с любой, кто понравится. Зинан обосновывает теорию двух жен, что характерно для таких раскладов. Первая должна быть образцовой хранительницей очага, вторая предназначена для «горячих штучек». Между двумя полюсами несется поток случайных пассий.

«Шармута», выпадающая из стереотипа, - раздражитель № 1 для мужчин с подобными установками. Сэму не повезло – он страстно увлекся девушкой, которая разбивала удобные схемы. Картина мира Элены была смешанной, гибридной. Она помнила о турецких корнях, но отождествляла себя с немцами и держалась в духе эмансипированных европеек, общаясь с сильным полом на равных, а зачастую и доминируя.

Красавица имитирует мужские повадки, отчего у турка возникает неприятное ощущение, будто перед ним двойник, причем более самоуверенный и дерзкий. Элена излучает вызов: раз вы причисляете меня к проституткам, я буду ею. Она способна переспать с презираемым поклонником и стереть из памяти досадный эпизод. За внешней бравадой кроется психический надлом. Секс ассоциируется у нее с чем-то омерзительным и низменным («мальчики летят на меня, как мухи на говно»).  Преодолевая отвращение, девушка вступает в связи, чтобы лучше манипулировать теми, кого и в грош не ставит.

По негласным «правилам», близость с турецким кавалером означает, что женщина переходит в его собственность. Отныне у нее нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Есть только Он. Многие удивляются, почему одной прогулки с курортным хабибом и невинных посиделок в кафе достаточно, чтобы он предъявил права на жизнь избранницы и беспардонно во все вмешивался. Не стоит анализировать. Они просто не могут иначе.  И если уж занесли женщину в список личных вещей, пиши пропало.

Ускользающая вещь не укладывается в их понимании. Отсюда и бешенство. Кстати, ирония им тоже претит. Припоминаю недобрый огонек во взгляде арабских торговцев, когда они слышали шутки в ответ на заученные комплименты (в том сезоне была модной фраза: «В твоих глазах летают ангелы. Я их вижу!»). Несерьезное отношение и юмор оскорбительны для потенциальных «господ». Вот почему колкости Элены с подтекстом «секс не повод для знакомства» производят взрывоопасный эффект. Сэм уверился в собственном превосходстве: ухаживания вроде как приняты, они с друзьями едут в Кельн развлечься, все идет по плану, и вдруг выясняется, что он отвергнут.  

Эксгибиционистская провокация добавляет масла в огонь. Девушка демонстрирует компании свое тело под прозрачным платьем, укрепляя статус шармуты. После чего отстаивает автономию («Я решаю, я покупаю…»). Завязывается борьба за власть, чей исход предрешен: мужчине с таким менталитетом проще убить женщину, чем согласиться с ее правом на свободный выбор. По замыслу драматурга, непонимание между двумя конкретными личностями отражает противостояние новоевропейской свободы и традиционной культуры.

Дамам на заметку: не обольщайтесь, вызвав фурор на египетском или турецком пляже. Дело отнюдь не в вашей неотразимости. Обнажившееся тело, пусть и в скромном купальнике, расценивается местными как признак «шармутности». И неважно, что вы самодостаточны и платите за ваш отдых. Вас приравнивают к товару. Какой-нибудь разносчик лежаков или торговец может спокойно подойти и предложить уединиться на квартире, снятой за ваши же деньги. Возмущаться нет смысла – таков их мир. Держите дистанцию или будьте готовы к тому, что вами захотят распоряжаться примерно как вы распоряжаетесь пляжной сумкой. Если бы героиня пьесы Хюбнера это понимала, она бы пресекла любые формы контакта с турецким подростком и не дразнила бы его наготой.    

Есть мнение, что печальная история могла произойти где угодно и с кем угодно, и национальность здесь не при чем. Действительно, подобные трагедии вспыхивают в любой точке земного шара. Но автор подчеркивает, что с людьми особого склада вероятность возрастает. Он не выставляет мусульман монстрами и средоточием вселенского зла, а всего лишь описывает типичный случай, когда межкультурные различия возводят непроходимые барьеры в общении.

По мере того, как тюремный психолог Коберт профессионально, с мефистофелевским лукавством «раскалывает» убийцу, надавливая на уязвимые места и обнажая комплексы, становится очевидным, что движущей силой конфликта была одержимость Сэма поведенческими моделями, свойственными его окружению. Совершенно справедливо парень кричит: «Я и так труп!» Он изначально жил в тюрьме собственных ущербных представлений.

Сновидение героя раскрывает его фобию – уступить женщине. Во сне он предстает ребенком на фоне громадной незнакомки. Метафора выражает подчинение, слабость, ничтожность, импотенцию – все, что кажется ему кошмаром. Мужчины его типа стремятся максимально заполнить собой пространство жен и любовниц, отводя им роль безликих отражений. Худшая кара – понимать, что он не нужен и ничего не значит. Сэм не сумел признать поражение и отпустить обидчицу. Он уничтожил ее не только из-за провокаций, а и потому, что не знал иного способа достичь абсолютного, беспрекословного обладания.

У культовой мексиканской художницы Фриды Кало есть картина, где изображено распростертое женское тело, усеянное зияющими ранами. Рядом безучастно застыл виновник. Композиция задумана так, что погружение в акт насилия ощущается почти физически. Художница не скрывает сочувствия к погибшей и горечи от того, что в Мексике «убийство – заурядное явление», равно как и притеснение женщин. Название полотна «Несколько маленьких ударов» (“Unos cuantos piquetitos”) говорит о том, что для мужчины это зверство естественно. Преступник, вдохновивший Фриду, так и заявил на суде: «Я просто кольнул пару раз». Чудовищная агрессия, что проявляется в кромсании тела и немыслимом количестве ранений, связана с презрением к личности убитой – она полностью нивелируется. Аналогичное презрение к личности жертвы выказывает и Сэм, нанеся около 30 ударов ножом.  Здесь включается логика: «труп = вещь». А растерзанный труп – вещь вдвойне. Именно такой – безмолвной и покорной – Элене полагалось быть при жизни.

Прежде чем решиться на отношения с мужчиной, явившегося из мира, где женщин традиционно угнетают, хорошенько подумайте, стоит ли игра свеч. Даже самые европеизированные и образованные преподносят шокирующие «сюрпризы». Многие из них считают, что прерогатива наслаждаться любовью и свободой принадлежит мужчине.  Не зря в Египте и других странах Африки до сих пор сохранен обычай совершать женское обрезание для подавления сексуального влечения. Варварская практика отражает мировоззренческую установку: женщина не должна ничего чувствовать, она – резервуар для вынашивания детей и только. Вот почему хабибы / ашкымы злятся, сталкиваясь с независимыми девушками. И обзывают «проститутками» не только тех, у кого больше одного партнера, а и тех, у кого все в порядке с чувственностью.

Если вы попали в категорию «грязных», с вами не будут церемониться. Это вопрос времени. Помните, что такие мужчины очень мстительны и постараются «разобраться» годы спустя. Под угрозой могут оказаться и ваши близкие. Недавно интернет всколыхнула история продавца полотенец из Дахаба, который поехал в Россию, чтобы навредить родителям бывшей девушки. Он поджег дом и чуть не убил ее отца. Затем вернулся в Египет и приступил к истязанию новой российской невесты.

Представим, что упомянутый продавец вытащил счастливый билет, соблазнил богатую фрау и обосновался в Германии. Изменится ли его мировоззрение? Скорее ад замерзнет. Вот у его детей есть шанс благодаря фрау. Если же семья состоит из одних турков или арабов, они предпочитают пользоваться благами цивилизации, оставаясь собой.

Отчетливо помню, какой дискомфорт я испытала, когда в поисках одного музея забрела вглубь Раваля – не слишком благополучного, населенного пакистанцами квартала в центре Барселоны. Вокруг блуждали суровые темнокожие мужчины в национальной одежде. В какой-то момент я усомнилась, что нахожусь в Европе. Обитателям диковинного островка было наплевать, кто и что их окружает. Благо, я быстро обнаружила музей, иначе обратилась бы в бегство. Мне почему-то мерещилось, что каждый прохожий готов извлечь нож «из широких шальвар».

Я далека от ксенофобии и общалась с людьми из самых разных стран, но, признаюсь, что обилие пакистанцев, их настроенность на свою волну вызывали отторжение. Они меняют не в лучшую сторону облик прекрасного города – испанского Парижа. Глядя на такое, понимаешь, что мечта французского антрополога Клода Леви-Стросса о возможности синтеза всех культур и их гармоничного сосуществования еще долго будет мечтой.  

Заявление Ангелы Меркель о том, что проект мультикультурализма провалился, было воспринято неоднозначно – кто-то согласился, кто-то узрел дискриминацию в отношении иностранной рабочей силы. Несколько позже идею провала мультикультурного общества поддержали Николя Саркози и Дэвид Кэмерон. Политики не имели в виду, что мигранты плохие и не заслуживают уважения. Они констатировали другое: несовпадение базовых «кодов» в картинах мира – не единственная преграда на пути к межкультурному общению. Участники коммуникации сами избегают диалога, разделяя географическое пространство, но не культурное. Окунувшись в сон разума, они и язык ленятся учить. Кстати, в этой сфере блистают русские. Многие общаются лишь со своими и ведут себя так, будто и не покидали Родину. По словам моей близкой подруги из Торонто, обитатели российского квартала – социальный балласт. Об «интеграции» и говорить смешно.

Отсутствие взаимодействия повышает риск коммуникативных провалов, превращая диалог в набор непересекающихся монологов.  Проблема в том, что монолог не просто зависает в пустоте, а может выплеснуться в приступ сокрушительной ярости. Что и показано в отдельно взятом примере. «Дело чести» представляет интерес и для тех, кого волнует социальная проблематика, и для тех, кто любит разгадывать психологические ребусы. Сюжет основан на реальных событиях, за что автору едва не запретили публикацию.  

Пьеса поставлена в России и успешно идет на сцене театров Краснодара, Екатеринбурга, Омска и других городов. В Киевском театре русской драмы имени Леси Украинки премьера состоялась полтора года назад в рамках проекта «Чужой среди чужих», посвященного современной немецкой драматургии. Судя по оживленным дискуссиям зрителей после спектакля, мало кто остается равнодушным.

В течение часа актерам удается в полной мере передать конфликт и эмоциональное напряжение, охватывающее героев в момент кульминации. Сторонникам малых форм и молниеносных развязок особенно понравится. Приятно, что такие постановки востребованы в Украине, причем не только в кругах проевропейски настроенной молодежи. Пенсионеры реагируют не менее бурно. В отличие от одноклеточной власти с каннибальскими замашками, люди не утратили готовность к восприятию и пониманию, и это вселяет оптимизм.