"Традиционные ценности" как отрицание свободного выбора

Всплеск ханжества тесно связан с деградацией государства. Чем глубже мы увязаем в трясине авторитаризма, тем яростнее ведутся разговоры о «морали», «долге», «несокрушимом семейном монолите» и проч.

"В чем разница между мусульманской женщиной, которая носит хиджаб, потому что "так надо" и между той, что носит хиджаб по доброй воле?" - пишет Славой Жижек, один из самых популярных философов и психоаналитиков современности. - В первом случае ее принуждают муж и семья, а во втором - она выражает свою индивидуальность, совершая личный выбор, идущий от душ". То же самое можно сказать и о выборе в отношении традиционной нуклеарной семьи. 

Если человек женится и растит детей, потому что это продиктовано сокровенными желаниями и стремлениями, можно искренне его поздравить. Если же он прыгает в брак, словно в капкан, от которого нельзя отвертеться ни при каком раскладе, ему можно посочувствовать, ибо он выбрал рабство. 

В государствах тоталитарного типа назойливо акцентируется необходимость построения системы покорных "ячеек". Причина проста - Семья рассматриваетс как репрессивный механизм вроде Армии и Церкви. К примеру, в эпоху франкизма участь испанских женщин была незавидной. Возможности профессионального роста существенно ограничились. Зато выделяли немалые средства на деторождение, что спровоцировало baby boom (3-4 ребенка в семье - обычная норма). Зависимость женщин привела к печальным последствиям и в личной сфере. Ощутив полноту власти, мужчины определенных типов позволили себе насладиться домашним насилием. 

Такой мужчина, независимо от его настоящей профессии, предстает как "полицейский" в ранних фильмах Педро Альмодовара. И это логично, учитывая, что фигура полицейского олицетворяет один из ключевых государственных аппаратов. После восстановления демократии в испанском обществе произошло то, что Ж.Бодрийяр называет «оргиастическим выбросом» - реакция на чрезмерное затягивание гаек. Альмодоварская «movida» - праздник вседозволенности, эксцентрика, безумные развлечения – символизирует гибель режима. Мужчина-чудовище – ничтожество, возомнившее себя всемогущим «фюрером», - относится к пережиткам прошлого. Возглавляемая им семья – верный путь на кладбище надежд.

Героиня одной из первых драм Альмодовара «За что мне это?» выдерживает присутствие мужа лишь потому, что постоянно пребывает в наркотическом дурмане. Глория ежедневно подметает спортзал, наблюдая за тренировками по борьбе на самурайских мечах. Стук скрещенного оружия имеет особый смысл. Именно так женщина видит общение в собственном доме: обмен бессмысленными ударами. Однажды ей не удается достать дозу, и она тут же срывается, убивая ненавистного «диктатора» и возвращая ему «удар», который получала от него на протяжении кошмарной супружеской жизни.

Отождествление семьи с механизмом или тупым предметом проводится в рассказе Э.Пру «Горбатая гора», по мотивам которого был снят нашумевший фильм, отмеченный многочисленными наградами (в том числе и «Оскаром» за лучшую режиссерскую работу). В американской глубинке, где люди преимущественно занимаются животноводством, любые отклонения от общепринятых моделей жестоко караются. Пожилая гомосексуальная пара поплатилась жизнью за «нарушение порядка»: их растерзали ломом для починки шин. Такой же судьбы опасаются два молодых пастуха – Джек и Эннис – между которыми зародилось чувство, выходящее за рамки их понимания.

Герои расстаются, но воспоминания об идиллии на Горбатой Горе не дают им покоя. Несколько лет они добросовестно плодят детей, следуя традициям («так должны поступать те, кто работает со скотом»). Первая же встреча убеждает их, что любовь не угасла. Они находят компромисс – летом уезжают на «рыбалку», а остальное время подчиняются «нормам». В один прекрасный день приходит весть о странной гибели Джека – опрокинувшийся грузовик изуродовал его до неузнаваемости. Раны похожи на следы от лома. Не исключено, что с ним расправились местные блюстители нравственности. Как бы там ни было, его уничтожила железная машина – такая же неумолимая, как и машина среднестатической семьи.

Аналогия с безликой грудой металла еще ярче прорисована в романе «Анна Каренина» - одним из самых показательных в плане расплаты за удовольствие. Женщина совершила «преступление», ибо пошла на поводу у своего желания, оскорбив цензуру в лице старого супруга. Каренин напоминает ходячую смерть, отрицающую страсть и сексуальность. Идеальный представитель системы запретов и предписаний.

Трагедия героини состоит в невозможности обрести счастье ни с мужем, ни с любовником (недаром у них одинаковые имена). Ее жизненный проект – пример сплошных тупиков. Она заточена в клетке безысходности и вынуждена искупить «вину». Идея кары зашифрована даже в ее фамилии. Искореженное тело, равно как и тело пастуха Джека, выступает жертвой, принесенной на алтарь кровожадного идола – Семьи, на чей авторитет она осмелилась посягнуть. Поезд ассоциируется с мощью семейной «упряжи», которой нельзя избежать. Хочешь – не хочешь, а надо тащить. Иначе – казнь.

Мужья, из-за которых женщины отрекаются от подлинных желаний, находятся под покровительством опасного сообщника – Бога. В фильме «Конец романа», (где блестяще сыграли Ральф Файнс и Джулиана Мур), мы видим пример договора с высшими силами: вследствие взрыва любовник героини умирает, и она просит Бога вернуть его в обмен на завершение их романа. Мужчина чудесным образом воскресает. Выполняя обет, она исчезает из его жизни. Несколько лет спустя связь возобновляется, но вскоре у женщины обнаруживают рак. Естественно, речь идет о наказании за то, что она нарушила условия сделки и дважды пренебрегла своим долгом жены. Выходя из крематория, герой обращается к Богу как к безжалостному карающему началу: «Ты отомстил нам. Теперь оставь меня в покое».

Извечное противостояние между семьей и магией часто преподносится под соусом «романтики», скрывающим весьма зловещую суть. Читатели восхищаются душещипательными историями вроде бестселлера Р.Дж.Уоллера «Мосты округа Мэдисон», не замечая, что это чистейший, неразбавленный Ужас. Героиня – рафинированная итальянка Франческа – добровольно отказывается от мечты, пришедшей к ней после 20 лет брака с американским фермером в краю, где нечего делать, кроме как растить детей и воспроизводить природные циклы.

Лишь рождение и смерть имеют значение, а между ними – зияние, которое никто даже и не пытается заполнить: «В  округе  Мэдисон  люди  говорят о плохой погоде или о низких ценах  на зерно, о  крестинах  и  похоронах,  о  новых  программах  правительства  и футбольных  командах.  Но никогда  - об искусстве  и  мечтах». Все пропитано тайным и явным насилием. За животными ухаживают, окружают лаской, а затем отправляют на убой без зазрения совести. С таким же бездушием там убивают иллюзии.

Эротика и поэзия отвергаются фермерами как «ненужные изыски». Женщины плачут по ночам, но вырваться из тюрьмы не могут. Как и Франческа. Она с ее познаниями в искусстве чувствует себя униженной в то время, как люди «с комплексом культурной неполноценности» возвышаются. Однажды у нее появляется шанс спастись, когда в ее жизнь ослепительным метеором вторгается заезжий фотограф.              

Роберт Кинкейд воплощает некую волнующую загадку: «колдун»; «призрачное создание»;  «пришелец из далекой звезды»; «существо, что не нашло пристанище на ветвях древа Дарвиновой логики», «последний ковбой». Он облачен  властью творца, что противопоставляется власти агрессоров: «Фермеры  укрощают  землю с  помощью  бульдозеров  и удобрений. А Кинкейд не вмешивался насильственно в то, что уже существовало, и не оставлял на земле следов своей деятельности».  Роберт наделяет реальность магическим ореолом благодаря волшебному стеклу – линзам фотоаппарата. Муж героини и его окружение не предлагают ничего, кроме «суровой тяжести действительности».

Местом чудесной встречи становится Розовый Мост – одна из «старых троп», ведущих к свободе, зачарованное пространство, где не действует власть Семьи и общественная мораль. Герои проводят вместе три незабываемых дня, которые перечеркивают прошлое и все, что не связано с их уникальным чувством. Тем не менее, в решающий момент Франческа выбирает «цепи ответственности» и прощается с фотографом не слишком оптимистичным напутствием: «Если твоя дорога ведет в эволюционный тупик, то врезайся в него на полном ходу». Она раскаивается, как только его фургон покидает городишко, но изменить ничего нельзя – ловушка захлопнулась.

С тех пор их история превращается в легенду. Однако воспоминания не приносят облегчения: «Все годы, изо дня в день, она жила, словно ходила по лезвию ножа». И это «лезвие несбыточного» беспрестанно поворачивается в ране. Общение между влюбленными сведено к нулю. Франческа остается узницей Мэдисона. Роберт продолжает странствия свободного рыцаря. Она следит за его перемещениями благодаря журналу «National Geographic». Узница и гражданин мира – классическая пара из рыцарского романа.

Муж ничего не выигрывает от ее самопожертвования. Положение «господина» двусмысленно. С одной стороны, он наделен юридическими полномочиями и присутствует рядом, как намертво впаянный гвоздь. С другой стороны, его власть формальна – он обречен преследовать ее желание, сосредоточенное не на нем.  Могущество Роберта Франческа сравнивает со стрелой, попавшей в цель: «Он распространял власть во всех направлениях. Благодаря ему я обрела Вселенную. Из кусочков он слепил целое – меня». Перед смертью муж просит у нее прощения за несбывшиеся мечты. Все эти годы он догадывался, что эмоциональная жизнь супруги гораздо богаче и насыщеннее, чем ему бы хотелось. Подобно героине ибсеновской пьесы, она принадлежала «человеку с моря», а в его доме просто существовала.  

Овдовев, Франческа тщетно ищет фотографа – его нигде нет. Она вынуждена торчать в постылом Мэдисоне, куда он гипотетически может вернуться. Ее смерть символична: женщина ударилась о стол и разбила голову – как и ее иллюзии разбились о действительность. В послании детям говорилось: «Я отдала семье жизнь. То, что осталось от меня, отдайте Роберту Кинкейду». Согласно завещанию, ее прах развеян над Розовым Мостом – колыбелью и могилой их любви. Так же распорядился и Роберт. И это единственная «встреча», которую им разрешили. Герою «Горбатой горы» повезло меньше – суровый папа не исполнил его последнюю волю, поместив прах в семейный склеп. Цензура порабощает даже покойника.

Чудовищность истории Франчески и Роберта состоит в том, что они отказываются от своего чувства не ради конкретного фермера, а ради семьи как проекта, который нужно осуществлять любой ценой. Непристойность этой установки раскрывает вышеупомянутый С.Жижек, анализируя фильм «Таинственная река»: «Идеологическая машина Семьи делает нас слепыми к самым ужасным преступлениям, которые мы совершаем». В том числе оправданы преступления во имя сохранения семейных уз. Неважно, что муж Франчески видит в ней делового партнера, а не возлюбленную. Неважно, что с ним она никогда не обретет магию. Он – гримаса Реального, которую женщина обязана постоянно созерцать. Кому обязана? Некой силе, отвергающей свободу и возможность полета души.

Таких сюжетов великое множество, и все они доказывают одно: идея          «упряжи» слишком укоренилась в массовом сознании. Преломляясь в литературе и в кинематографе, она приобретает откровенно жуткие оттенки. Не менее страшно, когда общество продолжает цепляться за агонизирующий институт традиционной семьи. Это верный показатель отсталости. В продвинутых странах давно происходит трансформация: от семьи к любви в самых разных проявлениях.

О крахе «базовых ценностей» очень точно пишет Д.Губин в статье «Любовь убила семью»:  «Многодетная и единственная на всю жизнь семья была идеальной моделью для сохранения биологического вида в ту пору, когда соответствовала оптимальной стратегии выживания. Этой семьи давно нет, поскольку стратегия изменилась». По мнению автора, сексуальная революция ХХ столетия провозгласила любовь единственной ценностью, разрушившей классическую семью куда сильнее, чем добрачные или внебрачные связи, - половая жизнь окончательно отделилась от детопроизводства. Воистину, для сторонников принудительных семейных моделей настали тяжелые времена! Но не в Украине. Здесь традиционная семья переживает некий извращенный «Ренессанс».  

За последний месяц мне довелось неоднократно обсуждать эту тему (спасибо соц.сетям). Было очень интересно убедиться в неадекватности участников митинга в поддержку пресловутой «упряжи». Совершенно невменяемые люди, обломки Средневековья, которым нечем похвастать, кроме репродуктивной функции. Они отвергают мысль, что жизнь не исчерпывается биологическим циклом, и страдают манией преследования: однополая любовь воспринимается как посягательство на их добродетель.

Всплеск ханжества тесно связан с деградацией государства. Чем глубже мы увязаем в трясине авторитаризма, тем яростнее ведутся разговоры о «морали», «долге», «несокрушимом семейном монолите» и проч. Есть определенное глумление в том, что против свободного выбора активно восстает партия «Свобода». Закрадывается подозрение, что ее представители стремятся сменить один режим другим.

Особенно смешно выглядят призывы «плодиться и размножаться». Логичнее было бы начать с создания достойных условий для воспитания детей. В Африке полно многодетных семей. И что? Какая участь их ожидает? Абсурдно говорить о повышении рождаемости в стране, что не так уж далеко ушла от Африки. К тому же, украинские мужчины легко вступают в брак, но не менее легко и разводятся, бросая женщин с двумя-тремя детьми. Для сравнения: чехи крайне неохотно идут на официальную регистрацию отношений, годами живут в гражданском или гостевом браке. В случае разрыва трепетно заботятся о детях, полностью их обеспечивая. Очевидно, что «нетрадиционный» подход чехов в тысячу раз предпочтительнее мнимой традиционности соотечественников.   

Нынешняя Украина до боли напоминает округ Мэдисон. Та же мертвая зона, окутанная мраком невежества и культурной ущербности. (Разница лишь в том, что американские фермеры не испытывали экономических проблем). Общий принцип совпадает: рождайтесь – заводите семьи – умирайте. А главное – не думайте, не познавайте, забудьте о мечтах! «Ценности» прежде всего.