Продолжая тему "Конец "фукуямизма", начало Истории"

Искренне благодарен всем читателям, нашедшим в себе силы прочесть один или оба варианта статьи «Конец «фукуямизма», начало Истории», - как читателям «Корреспондента», так и читателям «Хвыли» и нескольких российских сайтов, перепостивших публикацию.

Признателен согражданам, удостоившим мой скромный труд своими комментариями. Но, несколько смущает маленькое обстоятельство.

Очень заметно, что все комментировавшие находятся в одной «весовой категории» с автором, а именно: не являются специалистами в современной китайской экономике. Более того, если автор ссылался на мнение признанных специалистов, то оппоненты исходили лишь из собственного уважаемого мнения. Понятно, что не всем удалось прочесть монографию, изданную тиражом в 750 экземпляров, и которой до сих пор нет в Интернете. Посему считаю своим долгом хоть немного подсобить коллегам, и восполняю данный информационный пробел публикацией предисловия к книге «Геополитика меркантилизма». Автор предисловия, - Вячеслав Александрович Шупер, - любезно позволил мне данную вольность.

Надеюсь, что даже этой публикации будет достаточно, чтоб избавиться от остатков совковского «шапкозакидательства» по отношению к новому гегемону.

Геополитика меркантилизма: новый взгляд на мировую экономику и международные отношения

ПРЕДИСЛОВИЕ РЕДАКТОРА ПЕРЕВОДА

     Президент компании AB Marchés Антуан Брюне и профессор Университета Ницца София-Антиполис Жан-Поль Гишар написали захватывающе интересную книгу. В ней предпринята ревизия фундаментальных оснований экономической науки, которая трагическим образом утратила осознание идей «Политической арифметики» У. Петти[1] (1623-1687). Петти считал неразрывно связанными экономическое и военное могущество, поскольку в основе первого лежит положительный торговый баланс, а долго сохранять профицит внешней торговли редко удается слабым в военном отношении странам, ибо это вызывает крайнее недовольство тех стран, которые испытывают дефицит. В качестве недавнего примера можно привести японское «экономическое чудо», в основе которого лежал заниженный курс иены по отношению к доллару, обеспечивавший исключительную конкурентоспособность японских товаров на мировых рынках. Под мощным давлением США и стран ЕЭС Япония была вынуждена постепенно ревальвировать иену и это стало одной из главных причин застоя японской экономики 90-х гг., не преодоленного до конца и поныне. Длительное сохранение дефицита торгового баланса способствует экономическому ослаблению страны, что может привести и к ее политическому закабалению. Именно таким образом Франция установила контроль над Марокко и Тунисом.

     Наоборот, Англия, как во времена Петти, так и в дальнейшем, вполне успешно проводила экспансионистскую политику на зарубежных рынках и протекционистскую у себя дома, что позволило ей стать мощнейшей мировой державой. Став ей, к середине XIX в. Англия проявила значительно большую заинтересованность в свободной торговле, нежели в протекционизме, однако еще в конце XVIII в. карались смертной казнью капитаны судов, ввозившие из Индии дешевые ткани. Этот же путь, как указывают авторы, прошли и США. Война между Севером и Югом, вопреки распространенному мнению, вовсе не была благородной борьбой за отмену рабства. Она была борьбой элиты южан против протекционизма вашингтонского правительства, защищавшего покровительственными пошлинами молодую американскую промышленность, бурно развивавшуюся в северных штатах, от удушающей конкуренции «мастерской мира». Южане же поставляли в Англию хлопок и были крайне заинтересованы в свободной торговле.

     Развитие экономической теории в XVIII и начале XIX вв., прежде всего, в ставших классическими работах А. Смита (1723-1790), Ж.-Б. Сэя (1767-1832), Д. Риккардо (1772-1823), пошло по пути отрицания взаимосвязи экономического и политического могущества. Отсюда  был сделан вывод о том, что торговля выгодна всем и всегда способствует прогрессу. Такая точка зрения восходит к идее Ш.Л. де Монтескьё (1689-1755), считавшего, что развитие торговли неизбежно способствует смягчению нравов. Едва ли такое мнение великого просветителя подтверждается Опиумными войнами, массовой гибелью от голода ткачей Калькутты в результате наводнения рынка более дешевыми английскими тканями или торговлей между Англией и Португалией, которая еще при его жизни привела к полному краху португальской промышленности, за исключением виноделия. Только Ф. Лист (1789-1846) решительно оппонировал представителям классической теории, считая протекционизм совершенно необходимым для становления отечественной промышленности, а государственное вмешательство в экономику – условием решения не только экономических, но и социальных задач, прежде всего – развития образования, наук и искусств. Лист придавал огромное значение инвестициям в то, что мы сегодня называем человеческим капиталом, и полагал это важнейшей задачей государства.

     Заблуждения классической теории еще далеко не преодолены, и по сей день преобладает ошибочное представление, будто развитие капитализма неизбежно приводит к демократии, хотя наивная вера в неизбежность перехода к демократии на достаточно зрелой стадии развития экономики с очень высокой вероятностью будет опровергнута Китаем. По мнению авторов, Китай сейчас совершает экономическую агрессию против Запада, в результате которой он еще более усилится и станет мировым гегемоном. Главный инструмент этой агрессии – заниженный курс юаня[2]. При этом авторы предостерегают от иллюзий, будто Китай удастся «поставить на место», как это в свое время удалось в случае с Японией. Китай не является союзником США и имеет огромные геополитические амбиции, поэтому возможности оказания на него политического давления минимальны. Меры воздействия экономического характера тоже крайне затруднительны, поскольку, в отличие от Японии, Китай в огромной степени специализируется на поставке комплектующих, а не готовой продукции, поэтому в США у него есть мощнейшее лобби. Что же касается экспорта готовой продукции, то значительную его часть составляет продукция западных фирм[3].

     В этих условиях соавторы, особенно проф. Гишар в своих многочисленных выступлениях, настоятельно призывают к укреплению союза между Западом и Россией перед лицом общей опасности и резко критикуют Запад за недостаточно дружественную политику в отношении России. Ее возможное сближение с Китаем рассматривается как самоубийственное и уподобляется Мюнхенской сделке. Запад действительно вышел существенно ослабленным из последнего экономического кризиса, который явно рискует перерасти в затяжную депрессию. Китай же, напротив, существенно усилил свои позиции. Именно эти обстоятельства, если не полностью, то в значительной мере объясняют некоторое потепление в отношениях между странами НАТО и Россией. Тут можно вспомнить и первоначально очень резкую, но потом существенно смягчившуюся риторику по поводу военного конфликта с Грузией, и «перезагрузку» американо-российских отношений по инициативе Б. Обамы, и одновременно долгожданное и неожиданное улучшение отношений с Польшей, едва ли ставшее только результатом проявления солидарности после авиакатастрофы под Смоленском. Отметим, что решительное выражение В.В. Путиным солидарности с США после трагедии 11 сентября 2001 г. и целый ряд дружественных шагов в отношении Запада, которые за этим последовали (вплоть до желания привести Россию в НАТО в 2002 г.), так и остались без ответа, что стало одной из причин  демонтажа демократии в нашей стране, ознаменовавшегося первым делом ЮКОСа (2003 г.).

     Однако осуществление этой прекрасной идеи неизбежно столкнется с многочисленными препятствиями. Важным фактором, который неизбежно скажется на отношениях между Западом и Россией, станет наступление второго глобального дезинтеграционного цикла. Представление о чередовании интеграционных и дезинтеграционных циклов в развитии мирового хозяйства развиваются в Институте географии РАН уже более трех десятилетий, сначала Б.Н. Зиминым (1929-1995), затем Л.М. Синцеровым[4]. Мировое хозяйство как целостность сформировалось к середине XIX в. и формирование его ознаменовалось первым мировым экономическим кризисом 1857 г. Соответственно первый глобальный интеграционный цикл (Pax Britannica) продолжался с середины XIX в. до 1914 г. Сейчас уже трудно представить, что во времена belle époque (1870-1914) мир был во многих отношениях даже более интегрированным, чем сейчас. Визы были изобретены только после Первой мировой войны, до этого их просто не существовало. Поражает воображение размах трудовых миграций. На рубеже XIX-ХХ вв. США принимали до 1 млн. иммигрантов в год, что примерно соответствует нынешней иммиграционной квоте, только в 1900 г. население США составляло 76 млн. жит., а не 312 млн., как сейчас. В начале ХХ в. до 200 тыс. итальянских сельскохозяйственных рабочих, закончив сезон у себя на родине, отправлялись работать в Аргентину, а по весне возвращались обратно. Если сейчас евроэнтузиасты гордятся тем, что в Европе впервые со времен Римской империи единая валюта, то в 1913 г. во всех цивилизованных странах, и даже полуцивилизованных, таких, как Россия, был золотой стандарт[5]. Разумеется, валютообменные операции, как всегда, были сопряжены с транзакционными издержками, но волатильность обменных курсов и инфляция, по нынешним меркам, были просто пренебрежимо малы.

    По окончании Первой мировой войны были предприняты многочисленные попытки восстановить тот порядок вещей, который представлялся людям, выросшим в мире, где процветала международная торговля, а совершить кругосветное путешествие можно было, имея в качестве единственного удостоверения личности свою визитную карточку, естественным и разумным. К сожалению, их благородные усилия были заведомо обречены на провал в силу объективных причин, требующих отдельного рассмотрения. Второй глобальный интеграционный цикл (Pax Americana) начался только после окончания Второй мировой войны и лишь к 70-м гг. экспортная квота США достигла уровня 1913 г. Продолжался он примерно столько же, сколько и первый. Предвестником его завершения стал провал Дохийского раунда переговоров по ВТО. Экономическая интеграция России с ЕС в условиях нарастающего протекционизма будет затруднена, а стремление выйти на рынки высокотехнологичной продукции будет толкать Россию в направлении Китая, Индии и других стран третьего мира. В этом же направлении будет толкать Россию даже экспорт энергоносителей, потребление которых особенно быстро растет в Китае и других бурно развивающихся экономиках третьего мира. Лидером третьего глобального интеграционного цикла, который начнется предположительно лет через 15-20, будет Китай, уже сейчас почтительно именуемый мотором мировой экономики.

     Одна из важнейших трудностей - закат самого Запада, почившего на лаврах своих институтов и совершенно забывшего, что институты – как паруса, которые должен наполнять ветер. Без смелости, творческого поиска и даже здорового авантюризма Запад никогда не добился бы своих успехов и сейчас его перспективы совсем не хороши. Совершенствование институтов с целью повсеместно исключить субъективный фактор, максимально учитывать мнение некомпетентного большинства, приводит к утрате главного – высокой цели, ощущения миссии, будь то «бремя белого человека» или защита демократии в условиях противостояния «империи зла». Идеологическая нищета настолько очевидна, что ее пытаются прикрыть не выдерживающей никакой критики концепцией устойчивого развития, которая, по мнению авторов, для того и нужна, чтобы отвлечь электорат от проблем деиндустриализации, безработицы и крайне низких темпов экономического роста.

     Общий кризис рационализма на Западе, отказ от великих идей Просвещения, проявляются в самых различных формах, достаточно вспомнить дело Д. Стросс-Кана, когда в лучших традициях средневекового правосудия исследуются не доказательства, которых нет, а репутация заявительницы, сомнения в коей и спасли одного из авторитетнейших финансистов мира. На что надеяться в подобных ситуациях людям не столь известным и не столь богатым? Ведь в США суды тысячами приговаривают разведенных отцов к огромным выплатам для возмещения ущерба, якобы нанесенного развратными действиями в отношении дочерей. При этом суд основывает свой вердикт исключительно на показаниях ребенка (!), за которым стоит разведенная мать. Один из самых глубоких отечественных мыслителей, П.Я. Чаадаев (1794-1856), писал о Западе, что он искал справедливость, а нашел благосостояние. Выбрасывая как ненужный хлам принцип презумпции невиновности в угоду большей части электората, Запад потеряет сначала справедливость, затем благосостояние, причем именно в силу тех причин, которые рассмотрены в книге.

     Отметим, что отход от великих принципов Просвещения вовсе не ограничивается областью прав женщин как привилегированного большинства. Если Гарвард лишает диплома своего выпускника, высланного из США по подозрению в шпионаже, т.е. даже при отсутствии судебного приговора (!), то разве не напоминает это нам самые мрачные страницы отечественной истории, когда никакой демократией в нашей стране и не пахло? Увы, на Западе есть очень много такого, чего мы, выражаясь словами В.С. Черномырдина (1938-2010), не можем видеть в упор. Или не желаем этого делать.

     Наука Нового времени стала, возможно, самым прекрасным порождением западной цивилизации, но просвещенный Запад обошелся с ней, как Тарас Бульба со своим сыном. Финансирование науки с помощью грантов со всей очевидностью разрушает ее этический фундамент, не способствует ни воспроизводству научных кадров, ни поддержанию институтов строгой профессиональной критики. Прагматический подход к науке, пренебрежение к фундаментальным исследованиям и глупейшие игры в индекс научного цитирования губят ее в не меньшей степени. Это крайне опасно и для общества в целом, которое в силу стремительного падения интеллектуального уровня не способно осознать, что отсутствие заботы о воспроизводстве фундаментальных знаний куда опасней, нежели отсутствие заботы о воспроизводстве природных ресурсов, поскольку последние хотя бы отчасти обладают свойством взаимозаменяемости[6]. Наука как институт, основанный на высоком принципе равенства всех перед истиной, а не на совершенно выхолощенном принципе всеобщего равенства – последний бастион демократии в современном обществе, и этот бастион скоро падет в силу многих объективных причин, будь то неизбежное распространение иррационализма в обществе потребления, на которое указывал Э. Геллнер[7] (1925-1995), или столь же неизбежный закат демократии в условиях постиндустриальной  трансформации, о котором писали М. Кастельс, Ф. Уэбстер, В.Л. Иноземцев и не только они. Соавторы с возмущением отмечают ангажированность значительной части научного сообщества, ее стремление услужить властям и крупному бизнесу в ущерб объективной истине, но чего еще ждать от униженной и оскорбленной науки, утратившей свои проверенные временем моральные принципы и исследовательские ориентиры?!

     Следует решительно пересмотреть и представления о благотворности глобализации, явно ставшие отголоском прекраснодушных взглядов Монтескье на международную торговлю. Уже на уровне подсознания принимается, что она способствует развитию всего человечества и, несмотря на некоторые отрицательные моменты, носящие частный характер, в целом исключительно позитивна. Между тем недавно скончавшийся Морис Алле (1911-2010), нобелевский лауреат по экономике, еще в 90-е годы указывал на крайнюю опасность подобных иллюзий именно для Запада, который обречен все более интенсивно терять рабочие места и снижать темпы экономического роста[8]. Его бывшие студенты А. Брюне и Ж.-П. Гишар подчеркивают наивность надежд на то, что Китай, Индия и другие страны с дешевой рабочей силой будут и далее оставаться исключительно «сборочным цехом» Запада, позволяя последнему почивать на постиндустриальных лаврах, сосредоточившись на производстве высокотехнологичных услуг. Нематериальное производство также будет все более перемещаться в Азию, как ранее туда переместилась промышленность. Хороший пример – индийский Бангалор, ставший символом исследований в наиболее перспективных областях и массового развития оффшорного программирования. Даже если какие-то виды интеллектуальной деятельности действительно останутся специализацией стан Западной Европы и Северной Америки, они едва ли создадут достаточно рабочих мест для жителей этих стран.

     Интересен и поучителен анализ концепции устойчивого развития, предпринятый авторами в контексте динамики мировой экономики. Три десятилетия после Второй мировой войны ознаменовались достаточно высокими темпами экономического роста, составлявшими 4-5% в год, как для стран Западной Европы, так и для США. В историю Франции этот период даже вошел под названием «Славного тридцатилетия». С середины 70-х годов темпы стали снижаться, опустившись до 2-2,5%, что было связано в первую очередь с выводом промышленности в страны третьего мира. Именно тогда резко возросло внимание к проблемам качества окружающей среды, а в 1987 г. с подачи Г.Х. Брундтланд появилась концепция устойчивого развития, такого развития, которое сохраняет качество окружающей среды для настоящего и будущего поколений. Между тем выход на первый план экологических проблем стал возможен именно в силу того, что промышленные группы во все возрастающей степени выносили «грязные» производства за пределы высокоразвитых стран.

     В том же направлении действовала и другая тенденция – рост благосостояния среднего класса, представители которого приобретали вторые и третьи жилища, предъявляя при этом высокие требования к качеству среды. Таким образом, появился спрос на идеологию, утверждающую необходимость трансформации количественного роста в качественный, избирателей убеждали в том, что они выигрывают в качестве жизни, а не в материальном потреблении. Между тем очевидным следствием такого развития стал продолжающийся рост безработицы, формирование устойчивых групп населения, исключенных из общественного производства, и потому имеющих совсем иные представления о качестве жизни. Следует считать трагическим заблуждением признание права на качественную окружающую среду приоритетным по отношению к праву на труд.

     Увы, главный враг западной демократии не снаружи, а внутри. Уже отмеченное стремление все сделать прозрачным и понятным некомпетентному большинству, что стало прямым результатом восстания масс, по редко вспоминаемому сейчас Х. Ортеге-и-Гассету[9] (1883-1955), неизбежно приводит  к примитивизации, которая невероятно облегчает копирование. Утверждение материальной выгоды в качестве высшей ценности приводит к тому, что все продается. Трудно было бы сделать лучшие подарки Китаю: он все скопирует или купит. Пройдет 10-15 лет, и Китай, который не делает поспешных шагов, поскольку знает, что время работает на него, но при этом продвигается очень быстро, потратит миллиарды долларов на покупку западных СМИ, или, как минимум, «золотых перьев», на гранты европейским и американским ученым (авторы считают, что он уже к этому приступил). Не изменится ли после этого состояние общественного мнения на Западе? Будут ли там по-прежнему петь «старые песни о главном»: потеплении климата, устойчивом развитии, демократии, правах сексуальных меньшинств и т.п.? Более вероятно коренное изменение международной повестки дня в том мире, где все тверже будет звучать и голос Индии, несовпадение интересов которой со странами Запада уже приводило к провалу переговоров в рамках ВТО. На первый план выйдут вопросы развития, а не экологии, здравоохранения, а не прав человека, государственного суверенитета, а не международного гуманитарного сотрудничества. Если СССР без единого выстрела проиграл третью мировую войну, то Китай также без единого выстрела может выиграть четвертую и только для Индии реально составить ему какой-то противовес к середине столетия.

     Соавторы-вольнодумцы прописали Западу серьезную девальвацию валют, необходимую уже хотя бы в силу невозможности расплатиться с гигантским государственным долгом, как минимум, в случае США. Это позволит отчасти репатриировать промышленность, но приведет к значительному снижению жизненного уровня. Между тем Э. Геллнер указывал на иллюзорность представлений о демократии как об устойчивом состоянии общества даже для самых цивилизованных стран, он связывал ее устойчивость с экономическим процветанием[10]. Снижение жизненного уровня сделает, по его мнению, средний класс существенно менее приверженным демократическим ценностям, в результате чего демократия лишится главной своей опоры. А ведь очевидно, что решение задач экономического выживания должно побудить западные страны не только снизить жизненный уровень населения, но и одновременно поднять его образовательный уровень, т.е. заставить школьников как следует учиться, от чего отвыкли еще их родители. При этом недоучкам изрядного возраста придется также сесть за парты, что создаст еще большую социальную напряженность. Ведь в условиях реиндустриализации потребуется включить в современную экономику не 20% населения, а все 80%. Увы, через 16 лет после смерти Геллнера его пророчества звучат еще более серьезно.

     Условием выживания Запада наши вольнодумцы считают выход высокоразвитых стран из ВТО и создание новой организации (рабочее название ВТО-2), в коей будут воплощены идеи Дж. М. Кейнса (1883-1946) о необходимости такой организации, которая следит за равновесием в международной торговле. Страны с существенным профицитом торгового баланса будут при этом стимулироваться путем наложения штрафов к ревальвированию национальной валюты, а страны со значительным его дефицитом будут таким же образом стимулироваться к ее девальвированию. Соответственно, против стран, не вступивших в ВТО-2, можно будет вводить заградительные пошлины. Следствием установления подобного мирового порядка станет рост внутреннего потребления в Китае и его снижение в странах Запада, что только подтверждает опасения Э. Геллнера.

     Не способствует достижению великой цели, поставленной соавторами, и, мягко говоря, довольно приблизительные представления о России на Западе, прежде всего, весьма сомнительная идея, будто расцвет демократии в России сделает ее более дружественной Западу и менее склонной решительно отстаивать свои интересы на постсоветском пространстве. Западу следует отчетливо представлять, что его главный союзник в России – коррумпированная элита, у которой на Западе не только собственность, но, как правило, и семьи, а потому работают эти люди в своей стране вахтовым методом, стремясь вывести из нее заработанное или захваченное. Эта элита крайне неэффективна и непопулярна, а дети сильных мира сего уже совсем не привязаны к родине (если Россия вообще является для них таковой), не стремятся в ней жить, вести бизнес и, тем более, принимать на себя ответственность за нее. Очень показательна огромная реклама на русском в аэропорту Ниццы: «В гостях как дома. Виллы на Лазурном берегу». Контролируемые государством СМИ далеко не так резко критикуют Запад, как западные СМИ – Россию, но когда антизападная риторика все же прорывается на экраны и страницы, она всегда находит широкую и благодарную аудиторию.

      Самым достойным выбором для России было бы поднять знамя, которое выронил Запад, реконструировать страну на основе тех принципов, благодаря которым Запад достиг своих выдающихся успехов, и,   утратив которые, он сейчас угасает. Именно такой путь в наибольшей степени соответствует идеалам просвещенного патриотизма, ибо он предполагает  критическое и селективное использование полезного зарубежного опыта при приоритете веры в собственный разум и в свои силы. У нас же руководство исходит из того, что ничто в нашей стране не может и, главное, не должно быть лучше, чем на Западе. Прекрасная идеология для догоняющего развития, которое на практике может быть только развитием обгоняющим!

     Примером смелого и мужественного прорыва могла бы служить Финляндия. Эта маленькая северная страна решительно дала отставку постмодернизму и, вдохновляясь идеалами Просвещения, создала на задворках Европы, возможно, лучшую на Западе систему среднего образования[11]. Если сражение у Садовы (1866 г.) выиграл прусский учитель, то именно финский учитель обеспечил не то что расцвет, а взлет в недавнем прошлом очень бедной страны, почти лишенной необходимых для развития природных ресурсов. Коль скоро Финляндию стали называть с конца 60-х годов северной Японией, отметим, что и в японских школах учебный год продолжается 240 дней, в то время как в американских – 180, да и учат в Японии вряд ли хуже. Такой выбор для нашей страны требует огромной политической воли, высокого интеллектуального уровня и, разумеется, элиты, способной проявить эти качества. Элиты, больше привязанной к России, нежели к Западу.

     Между тем у вдумчивого читателя, прочитавшего книгу и согласившегося с аргументами ее авторов, едва ли останутся сомнения в неизбежном закате Запада, причем не слишком отдаленном. Трудно предположить, что авторы сами верят в осуществление предлагаемых ими мер. Они подобны врачам, которые до последнего борются за жизнь больного. Их позиция оправдана не только в научном, но и в моральном отношении. Однако мы, если и принадлежим к западной цивилизации, то лишь отчасти, и можем менее болезненно относиться к тому, что ее ждет. Как отмечают авторы, лидеры мирового развития постоянно менялись. В этом качестве побывали и Великобритания, и США. Авторов очень тревожит то, что теперь лидерство перейдет к стране совсем не демократической. Но ведь демократия угасает и на Западе, причем вовсе не из-за недобросовестной конкуренции со стороны Китая. Надо быть очень поверхностным мыслителем, чтобы считать, что демократия сможет надолго пережить науку, свою старшую сестру, свою высшую и лучшую форму.

     Люди редко справедливы к тем, кого не любят. Многие обвинения, с гневом предъявляемые Китаю, авторы могли бы с тем же успехом предъявить и США, и ЕС. В Китае существует «демократия мертвых»[12]. Ныне живущее поколение – лишь одно из звеньев бесконечной цепи, оно не вправе высокомерно распоряжаться великой страной только на том основании, что других поколений уже нет или еще нет. Его долг – передать страну будущим поколениям в возможно лучшем состоянии и это должно определять всю организацию общества. Как не снять шляпу перед таким проявлением конфуцианства? Разве не глубже это т.н. «устойчивого развития»? Разве не таким был и дух науки в лучшие ее времена? Китай в любом случае будет постепенного ревальвировать юань, поскольку без этого становится все более обременительной оплата растущего импорта энергоносителей и сырья, а также – и это самое важное – инвестиционного импорта, без которого невозможна реконструкция экономики, основанной на дешевой рабочей силе. Ведь страна, претендующая на гегемонию, не может иметь примитивную промышленность. Другой вопрос, что это будет делаться в том темпе, который выгоден Китаю, а не Западу, но такой подход характерен не только для тоталитарных, но и для сугубо демократических государств. И еще один очень важный вопрос – позволит ли Западу ревальвация юаня приостановить сползание с Олимпа?

     Запад, к несчастью,  больше не способен быть носителем идеологии Просвещения. Если человек – царь природы, то он должен быть мудр, справедлив и великодушен, он должен нести ответственность за состояние дел во всем мире. Между тем Запад в состоянии только наносить бомбовые удары и только тогда, когда это ему не грозит сколько-нибудь чувствительными потерями. Еще 10-20 лет такой мудрой и дальновидной политики – и просвещенное человечество будет молить Китай навести  в мире хоть какой-то порядок. Можно считать, что конфуцианская философия хуже философии Просвещения, но даже для нас она лучше полного идеологического вакуума, заполняемого на скорую руку  концепцией устойчивого развития или другими идеологемами сходного интеллектуального уровня.

     Для России жизненно важно не оказаться втянутой в противостояние Запада и Китая, которое уже приняло военные формы, хотя и ведется чужими руками. Волнения на востоке Ливии, где сосредоточено 80% ее запасов нефти, были спровоцированы ЦРУ с целью нанесения удара по китайским интересам. В Ливии, по официальным данным, работало 75 крупных китайских компаний, а объем инвестиций составлял 18 млрд. долл.[13] По справедливому замечанию авторов, Китай стремится прибрать к рукам ресурсы Африки, чтобы и впредь обеспечивать высокие темпы роста своей экономики, вопрос только в том, насколько справедливо за это его осуждать. Между тем конфронтация с Китаем могла бы поставить под угрозу само существование нашей страны, и нам не следует забывать наш очень горький исторический опыт. Бездумные утверждения о том, что Россия всегда должна быть на стороне наиболее прогрессивных сил, заставляют пристальней взглянуть на отечественную историю и спросить себя, кто же, в конечном счете, принес больше вреда стране – консерваторы или либералы? Именно реакционеры в окружении последнего царя, такие как П.Н. Дурново (1845-1915), были сторонниками союза с консервативной Германией, поскольку считали, что союз с прогрессивной Францией приведет к втягиванию России в войну и к революции как ее следствию. История показала, кто был ближе к истине. Стоит ли нам сейчас без глубоких раздумий готовить новый вариант Антанты, или следует с максимальным напряжением интеллектуальных сил обдумывать возможные последствия принимаемых геополитических решений?

     Разумеется, любая страна, ставшая гегемоном, будет вести себя, как слон в посудной лавке в силу фундаментального несовершенства человеческой природы. Трудно надеяться, что в отношениях России и Китая не возникнут серьезные проблемы. Правильней стараться их предвидеть и готовиться к ним, а не возлагать на Китай ответственность за отсутствие у нас стратегического видения наших собственных интересов и умения их разумно преследовать, за вопиющую неэффективность всей нашей государственной машины, за разложение нашей элиты. Если следовать старому британскому геополитическому принципу «дружить не с  соседом, а через соседа», то нашим наиболее естественным союзником должна быть Индия, которая к середине столетия вполне может стать соперницей Китая (авторы совершенно игнорируют «индийский фактор», трактуя участие России в БРИК только как форму подчинения Китаю). Но чтобы продержаться до этого времени нам нужен совсем другой уровень государственного управления, такой, как в Китае. 

     А в Европе, слава богу, велика инерция гигантской массы наследия Просвещения, которую еще долго не удастся полностью преодолеть даже самыми современными методами научного менеджмента. Поэтому там продолжают выходить умные и честные книги, одна из которых предлагается российскому читателю.

                                                                                                                    В.А. Шупер,

                                                                                                            профессор, доктор

                                                                                                            географических наук