Готовы ли украинцы спокойно говорить о геях?

Неприязнь общества к национальным и сексуальным меньшинствам свидетельствует о растерянности перед сложностью современного мира

Я совершил удивительное открытие: мировое гомосексуальное лобби на самом деле существует.

И оно действительно управляет миром, причем делает это в фоновом режиме, по умолчанию. Теплым осенним вечером я стоял на углу улицы Кастро в Сан-Франциско, в центре самого известного гей-квартала Америки, неподалеку от знаменитого гей-бара «Твин Пикс» со стеклянными стенами. По улице шла пестрая толпа, в которой попадались самые разные городские типажи — геи, трансы, фрики, квиры, престарелые хиппи, бродяги и масса любопытствующих туристов вроде меня. Играла музыка, завывали полицейские сирены, мигали огни клубов, на балконах висели радужные флаги, и возникало ощущение, что этот непрекращающийся карнавал человеческих различий, показная эксцентриада — своего рода гений места, часть идентичности великого Города на Заливе.

 Ужинать я отправился в китайский квартал, где в ресторане Great Eastern подают, как уверяют, самые лучшие димсамы на Западном побережье США и где пельмени навынос как-то заказал Барак Обама. Чайнатаун Сан-Франциско – тоже самый знаменитый в Америке и самый старый. Мигранты из Китая прибывали туда с середины XIX века десятками тысяч, это были гастарбайтеры-мужчины, работавшие на строительстве Тихоокеанской и Трансконтинентальной железных дорог. История Чайнатауна полна ксенофобии (например, «Акт об исключении китайцев» 1882 года), пожаров и этнической преступности, но сегодня китайцы составляют 20% населения Сан-Франциско и являются одной из наиболее успешных его общин, а китайский квартал – одним из символов города.

 Кремниевая, она же Силиконовая, долина родилась не на ровном месте, среди мягких холмов и безмятежных садов Пало-Альто и Сан-Хосе.В ее основе лежал свободолюбивый дух Калифорнии, Земли Обетованной, куда тянулись фургоны переселенцев.

 Здесь и предпринимательский азарт фронтира, и стук колес дилижанса, и выстрелы винтовок, но здесь же и немыслимый замес рас и культур: испанцы, англосаксы, скандинавы, китайцы, японцы, русские староверы – все искали счастья в этом золотом, нефтяном, а теперь и цифровом Эльдорадо. Но Калифорния – это не только золотая лихорадка, но и небывалая свобода нравов: гомон салунов, канкан кабаре, сомнительные развлечения портовых закоулков Сан-Франциско. В бунтарские 1960-е в теплом климате Калифорнии расцвела революция хиппи -- «If you're going to San Francisco, be sure to wear some flowers in your hair», и там же произошла первая гей-революция, связанная с именем Харви Милка; но там же, в Сан-Франциско, в 1981 году началась эпидемия СПИДа.

 Без всего этого (как, впрочем, и без масштабных государственных инвестиций США в технологию после «спутникового шока» 1957-1961 годов, без Стэнфордского индустриального парка) не могла бы состояться Кремниевая долина. Ее место – на бесшабашном Западе США, а не на чопорном Восточном побережье, хотя, казалось бы, на Востоке сконцентрированы лучшие интеллектуальные ресурсы страны, от Йеля с Гарвардом до MIT. Дело не в том, что хиппи, китайцы и геи как-то особо одарены, а под воздействием ЛСД происходят уникальные творческие озарения; дело в том, что в постиндустриальном обществе опыт многонациональности, толерантности и сексуальной свободы способствует расцвету предпринимательства, инновации и креативности. Человек, способный принять Другого во всей его непонятности, точно так же способен принять новую бизнес-идею или профинансировать рискованный стартап. Дать кредит на $10 000 на постройку компьютера в гараже.

А если точнее, то речь идет об умении управлять сложностью.

 Постиндустриальные общества обладают повышенной плотностью горизонтальных связей, проявляют огромное многообразие моделей идентичности, религиозных, этнических и сексуальных практик, каждая из которых претендует не на господство, а на равноправие. Умение понять и принять эту сложность (в том числе через ритуалы политкорректности и толерантности, над которыми у нас так любят потешаться) дает ключи к управлению и моделированию сложности. В сегодняшнем мире все центры управления и порождения смыслов – Нью-Йорк, Лондон, Берлин, Париж, Барселона – отличаются мультикультурализмом (опять-таки любимый жупел для российских критиков Запада), широтой взглядов, терпимостью к разнообразию этносов, рас, религий и ориентаций. И не случайно сегодня мэрами крупнейших глобальных городов становятся открытые геи – Бертран Деланоэ в Париже, Клаус Воверайт в Берлине, Глен Мюррэй в Виннипеге и Оле Фон Бойст в Гамбурге…

 Более того, автор модной концепции «креативного класса» Ричард Флорида для измерения толерантности предлагал ввести «гей-индекс» (Gay Index). Открытость в отношении сексуальных меньшинств является индикатором низких барьеров для человеческого капитала. Согласно результатам исследований Флориды, те же места, которые являются центрами инновационной экономики, являются крайне популярными для проживания гей-сообщества. А российский политолог Андрей Щербак провел сравнительное исследование 55 стран с 1996 по 2008 годы, в ходе которого изучал влияние толерантности, измеряемой через отношение к гендерному равенству, сексуальным меньшинствам и ксенофобии, на экономическую и технологическую модернизацию. Составленный им индекс модернизации (учитывающий долю высокотехнологичных товаров в экспорте, долю расходов на исследования и разработки в ВВП, число журнальных статей по научно-технической тематике, количество заявок на патенты, долю инвестиций в основной капитал как долю ВВП, иностранные инвестиции как долю ВВП) коррелировал с индексом терпимости по отношению к гендерному равенству, сексуальным меньшинствам и инородцам. Данные за длительный отрезок времени показали, что именно уровень терпимости способствует развитию общества, а не наоборот.

 И в этом смысле «мировой гомосексуальный заговор» имеет место. Только на самом деле это не сговор политиков-геев с целью захватить власть над миром и растлить последние оазисы нравственности типа Украины и России, а более высокий уровень рефлексии в обществе и более гибкая способность общества управлять сложностью, которая позволяет ему видеть на ключевых постах людей вне зависимости от их пола, расы и сексуальной ориентации. А реакция на гомосексуальность как, вероятно, на самый сильный социальный раздражитель – это лакмусовая бумажка, главный тест на способность общества принимать различия. Как когда-то тест на евреев.

 Мы, как всегда, идем своим непростым путем (вернее проходим тот же путь, что Запад проделал полвека назад). 

Все это отражает растерянность общества перед сложностью постиндустриального мира, пространства неконтролируемых людских и информационных потоков, неумение эту сложность принять и переработать в социальные и рыночные технологии, в методы государственного управления. Из страха рождаются химеры: то «заговор педофилов», то «лобби педерастов», то «усыновители-убийцы»; видимо, отечественным блюстителям нравственности впору сочинять очередные «Протоколы» — на этот раз содомских мудрецов.

 Но только надо понимать, что с ростом паранойи мы теряем конкурентоспособность.

 Закрытые системы более не способны принимать сложные решения и будут еще сильнее подвергаться воздействию глобальных потоков. Будучи не в силах ими управлять, они обрекают себя на периферийность. В нашем взаимозависимом мире вопросы секса, гендера, расы и терпимости являются уже не делом этики и идентичности, а вопросом экономики и выживания страны в глобальной конкуренции.

Так что я бы изменил подход с идеологического на прагматический. Для начала можно особым указом учредить в Сколково гей-квартал. Как Кастро в Кремниевой долине. Или как Кукуй для немцев при царе Алексее Михайловиче. Может, что и вырастет.