Остаточные явления

О хороших людях, которые работают в плохих условиях.

Неделю назад мне сделали операцию в 12-й киевской больнице, что на улице Подвысоцкого. Оперировали колено после разрыва связки на футболе. Для того чтобы лечь на операцию, в больнице надо завести карточку в приемном отделении, куда я и был отправлен. Завести карточку, так же как и я, хотели еще человек 30. Очередь двигалась медленно.

В какой-то момент из комнаты вышла сестра и сообщила, что те, у кого под направлением нет подписи врача, приняты не будут. И всем им надо вернуться к своим врачам, чтобы такую подпись получить. Человек шесть встали и ушли, чем сломали всю очередь: никто теперь точно не мог сказать, за кем стоит. В воздухе почувствовалось сильное напряжение. Люди начали толкаться, все норовили занять диспозицию прямо у двери, чтобы прошмыгнуть вовнутрь, как только оттуда выйдет человек. Перспектива потерять свою очередь и простоять еще три часа вынудила меня отключить хорошие манеры.

Какая-то женщина в мохеровой шапке начала кричать, что у ее мужа язва и он не может больше стоять. Симулирует ли он, проверять не стали, пропустили. Вскоре вновь вышла сестра и крикнула в коридор: «Военкомат без очереди!». Пять замухрышек, будущих защитников родины, рванулись в распахнутую дверь. Дело чуть не закончилось дракой. Наконец подошла и моя очередь.

В приемной девушка механически, не поднимая глаз, спрашивала:
— Боткина, дифтерия?
— Кашляю, простужен немного, — ответил я.
— Боткина, дифтерия? — раздраженно повторила она, подняв глаза.
— Нет.

Другая девушка на устройстве, напоминающем те, которые в Союзе называли ЭВМ, со скоростью десять знаков в минуту вносила персональные данные посетителей в карточку. Третья сотрудница подсказывала ей, на какие клавиши нажимать.

Четыре часа — и я счастливый обладатель личной карточки 12-й городской клинической больницы Киева.

Естественно, все лекарства, материалы для операции, включая бинт и шприцы, пришлось оплатить. К этому я был готов. Не знаю почему, удивила меня мелочь: перед операцией мне вручили ящик с моими лекарствами, которые я собственноручно должен был принести в операционную. Ощущение, что несешь топор к себе на плаху. Уже там хирург напоследок, как бы между прочим, спросил: «Кстати, какая нога?». Увидев мой растерянный взгляд, он улыбнулся и добавил: «Шучу-шучу».

Укольчик спинномозговой анестезии — и поехали. Женщины, которые рожали, знают: голова в порядке, а тело немеет. В какой-то момент во время операции хирург спросил:
— Связку свою увидеть хотите?
— Давайте, — ответил я.
— У нас все прозрачно, — вновь пошутил он, предъявив биологический материал.

После операции уже в самом отделении местный быт подбросил вопрос, достойный знатоков Что? Где? Когда?. Звучит он так: может ли больной воспользоваться туалетом в отделении ортопедии, где у каждого второго на ноге шина или гипс (то есть не сгибается нога), если от унитаза до стены 20-30 см? Отвечу сам: может, если освоит азы циркового мастерства.

В общем же условия неплохие, меня устраивают. На ужин даже кисель с булочкой дают. Бесплатно.

Пока лежал в палате, прочел в одном из российских журналов интервью с главным урологом России, профессором, единственным в России членом Американской ассоциации урологов. В интервью он рассказывал: когда в Москве был смог, его французский приятель спросил, как он все это переносит, а потом, не дождавшись ответа, махнул рукой и сказал, что это глупый вопрос, ведь его российский коллега все время в больнице торчит, а значит, у него там фильтры, кондиционеры — и смог его не касается. Приятель искренне так думал. А у главного уролога России, профессора, единственного в России члена Американской ассоциации урологов, в операционной нет даже датчика температуры, он не может установить нужную ему температуру, а это элементарная вещь, продолжал он.

Так вот, мне кажется, что в 12-й больнице города Киева ситуация с оборудованием примерно такая же, как и у главного уролога России. И к этому я тоже был готов.

Что меня поразило, так это то, в каких условиях работают отличные, крайне высококвалифицированные врачи. Меня приятно удивило, что эти люди все еще здесь, что они не уехали. Человек, который меня оперировал, — хирург Владимир Вовк, тот, что все время шутил, — наверняка мог бы зарабатывать намного большие деньги где-нибудь за границей, даже в Индии или Китае (знаю точно, туда собирается другой знакомый хирург, завотделением детской кардиохирургии). Операции, которые он делает, — филигранная работа. Он пересаживает пациенту его собственную связку и фиксирует ее саморассасывающимися болтами. Плюс-минус несколько миллиметров — и колено уже работает по-другому.

Уже много лет Вовк делает более 100 таких операций в год, не считая других (обходятся они пациентам в шесть-десять раз дешевле, чем в Австрии и Германии). В клиниках США и Израиля, где он стажировался, хирурги, которые делают более 100 таких операций в год, ценятся на вес золота. Процент неудачных операций у них значительно ниже, чем у тех, кто оперирует реже. Когда мой отец планировал делать себе операцию на сердце, мы рассматривали разные возможности, и я наводил справки у знакомого американского хирурга в Филадельфии. Он сказал честно, что лучше делать в Киеве. Не потому что дешевле, а потому что в клинике Амосова в Киеве сделают лучше, чем у него. Он знал о ней.

Я к чему: прекрасно, что в нашей не очень прогрессивной стране есть такие хирурги. Им бы еще оснащение и зарплату повыше, и все было бы хорошо.