Филология вместо "покращення"

Предлагая проект какого-либо закона, превышающего их компетенцию, его авторы, в данном случае пресловутые Колесниченко и Кивалов, должны были консультироваться со специалистами. Все годящие специалисты – в рядах оппонентов. Кто же этот филолог, с которым они консультировались? Явите его толпе, а еще лучше выдайте! 

На Украине (русская языковая норма требует предлога «на», а я сейчас пишу по-русски) население делится на культурных людей и некультурных. Культурные люди Украины хорошо говорят по-русски и по-украински, ведь даже если ты весь из себя в дупель русский, жить в стране, не пытаясь выучить язык ее народа – некультурно. Культурные русские люди тянутся к обществу себе подобных и обнаруживают, что русскоязычная интеллигенция Украины – это сборище маргиналов, типичная диаспора. Не скажу, что наши русские литераторы плохо владеют русским языком – взятые отдельно, многие пишут на порядок лучше российских коллег, ведь здесь находятся корни обеих культур, но в целом они являются людьми ущербными; эта ущербность идет у них изнутри, так как они не обладают национальным сознанием и государственным мышлением. В большом количестве их хочется побрызгать дихлофосом. 

Некультурные люди, оторванные даже и от диаспоры, говорят на суржике либо русского, либо украинского подтипа. Русскосуржиковые склонны выступать за права русскоязычных. Они ощущают себя высшей расой, и это их вдохновляет, но маргиналами они остаются даже в протесте. 

Ощущение принадлежности к русской культуре у многих ослабевает после поездки в Россию. В поезде Киев-Москва процент поклонников русского мира гораздо выше, чем в поезде Москва-Киев, потому что на «исторической родине» нашим быстро объясняют, кто высшая раса, а кто нелепые хохлы. По сути, эти все разговорчики о полноценности и неполноценности языков – игра столь мелких самолюбий, что не ждешь от них и крупных безобразий. Ведь мы все понемногу учили Маркса. Мы знаем, что языковой вопрос – это надстройка, она полностью зависит от базиса. То есть кто башляет, на том языке и говорим. 

Башляют у нас в стране, по большей части, русскоязычные спонсоры. И потому что немало капиталов на постсоветском пространстве возникло благодаря сотрудничеству с российскими спецслужбами, которые со времен Пушкина неравнодушны к художественному слову. И потому что газовая труба – в России. И потому что украинцы – народ, привыкший, что у него постоянно отбирают накопленное, и значит, погрязший в финансовом пофигизме. И потому что у нас образовалось скептическое отношение к культуре:

«Учися, серденько, колись
З нас будуть люде», - ти сказала.
А я й послухав, і учивсь,
І вивчився. А ти збрехала.
Які з нас люде?
(Тарас Шевченко)

Отчасти такая культурная ситуация сложилась и в результате правления Виктора Ющенко. Вместо того чтобы отвести необходимую часть бюджета страны на массовое обучение народа украинскому и английскому языкам, он понастроил подозрительно капиталоемких церквей и памятников и устроил корыто, где кормились несколько опричников, совершенно не заинтересованных в том, чтобы владение украинским языком перестало быть редкой профессией. Выдвинул таких скромняжек, что прямо заявляют иностранным журналистам: к сожалению, украинским языком в стране почти никто не владеет, кроме меня, а русский мир вторит: да-да, для остальных давайте введем русский! Так и тянет спросить: судьи кто? Обращаю ваше внимание и на позицию Института Литературы в этом вопросе –  они нам предлагают мертвый язык, созданный в кабинетах. Какие-то дяди и тети решают, употреблять ли нам для обозначения вертолета слово «гелікоптер», «гвинтокрил» или все-таки «вертоліт».

 В результате природные носители языка, у которых в семье говорят по-украински, оказываются неполноценными распространителями суржика. Правда, Тарас Шевченко, Иван Франко и Леся Украинка писали на таком же суржике, но мы-то не должны с ними равняться. Я, потомок старинного запорожского рода, стала русской поэтессой, потому что записные патриоты 90-х меня попросту затюкали. Но я оказалась слишком хохлушкой, чтобы вписаться в российскую словесность. Меня все в ней раздражало. Мне не хотелось быть приживалкой в России, мне не хотелось быть диаспорой в родной стране. И я стала изучать мову. 

Войдя в отечественный контекст, я обнаружила два совершенно разных украинских мира. Первый, пропагандирующий синтетический язык, слепленный из всех диалектов по принципу вычурности, как раз тот самый мир, где вас то и дело снисходительно поправляют, очень похож на русский, несмотря на воинствующий, нарочитый национализм. Это мир симулянтов, которым позволяли при Советах говорить по-украински, и они привыкли, что им еще и платят. Среди них много провокаторов.

Второй украинский мир – это писатели и поэты, ориентированные на язык народа и исповедующие цивилизованную анархию. Политик, их представляющий и создающий для них пространство – Олесь Доний, идеолог – Сергей Жадан. Эта традиция идет от хипповских «хамских писэнь», воплотившихся в драматургии Леся Подервянского, а незабвенный Олесь Ульяненко мощью своего дарования умудрился привить ее к древу украинской классики и таким образом узаконить. Замечу, что всегда к классическому древу лучше прививаются всякие непотребства, чем чинный официоз – к сведению тех, кто сажает.  

Как видим, наиболее симпатичная и перспективная линия в украинской литературе, а значит и в языке, совершенно не соотносится с деятельностью наших законодателей. Поэтому когда говорят о том, что отсутствие государственной поддержки или неправильный закон может погубить язык, я полна скепсиса. Язык держится на энтузиазме масс, а не на директивах сверху. Сколько всего украинский пережил, и он куда живее русского. Так что поддержка национальной культуры в тоталитарной стране внушает мне больший ужас, чем гонения. Не хотеть нам любви сейчас нужно от власти. Нужно от власти, чтобы она ушла. Потом установить демократию, привлечь к уголовной ответственности коррупционеров, в том числе и воров и подонков из литературной среды, а уже тогда можно будет заниматься государственной политикой в области языка. 

Язык – это больное место украинцев. Нас бьют и нами манипулируют для того, чтобы наши горестные вопли отвлекали массы от мыслей о «покращенні», и на этом некие лживые и корыстные люди на нас еще и пиарятся. Нас раздражают, зная, что это безопасно. Так что давайте не будем виктимными дурачками. Если мы уж собрались под Радой, давайте выдвинем более серьезные требования, нежели отмена одного закона. Пусть они больше не играют с этим. Пусть им будет не до того, что они хотели сделать под шумок.