Стон серебряных струн

Лебединая песня

                                Лебединый стон

«И когда блеснули звезды дальние,
И когда туман вставал в глуши,
Лебедь пел все тише, все печальнее,
И шептались камыши.»  К. Бальмонт

    Выстрел. Шум воды. Хлопанье крыльев. Утробный стон… Лебедушка дважды хлопнула выгнутым крылом и, беспомощно волоча левое, печально трубя, рванулась на середину ставка.

  … Я  вырос возле пруда небольшой речки Омельник, длинною всего в двадцать километров. В детстве, приходя на речку, моя душа радовалась красоте родного отечества. По берегам Омельника густо ершился тальник, обвитый диким хмелем; качались над водой ветлы, в камышовых зарослях покрякивали утки.  Вкуснейшая вода в криницах и береговых родниках ломила зубы. В речушке водилось много рыбы. Водяной народец был разным: пескари, караси, окунишки, раки… На ставку поселились лебеди, лисухи, нырки,  утки.  Но сейчас в ней даже лягушки вымерли, рыба задыхается от нехватки кислорода, вода в ставке с весны уже зеленеет. На реку напала эпидемия нашего самостийного времени, эта черная немочь души, чуждая здоровой натуре человека…

    И все таки тянет квази порыбачит на пруду, посидеть под ветлой и осиной.  В этом году после длительной летней жары, рано засентябрило. Дни становятся все короче и короче. Солнце стало серым и неподвижным, ничего уже не тревожит его: ни приблизившееся осень, ни шумные стаи перелетных птиц, ни грустные лебединые песни, ни хлопанье их крыльев, где водную гладь ставка лебеди используют для обучения молодняка взлету – посадке; приглашая семьи с других плес. В это время лебеди словно играют  на серебряных трубах, зовут в полет.  Ранний сентябрь, как и жара лета,  раздел деревья. Пруд стал открытым, ничто не задерживало звуков. Птичьи голоса стали шумом, сколько в нем грусти и тяжести неведомого, далекого пути, и тоски по родному ставку, и надежды на возвращение.…  

   Утром, уже прозрачным, росистым с прохолодой, когда птицы еще не осмеливаются разбудить ставок, вышел порыбачить, усевшись на поваленной осине, у небольшого заливчика, забросил удочки. Неподалеку, у самого берега, где водорослей побольше, кормились лебеди. Один плавал в сторонке с поднятой головой – сторожил стаю. Ближе всех к берегу кормилась лебедушка. Она с головой уходила в воду, будто делала стойку. Торчало лишь хвостовое оперение. И так стояла до тех пор, пока не находила лакомство. Потом, вытянув шею, глотала добычу. Затем дугой выгибала шею и водила клювом по-над водой, словно высматривая что-то. Тут к ней подплыла другая птица. Наверное друг. Он потянулся к ней клювом. Но лебедушка мотнула гордой головой: не мешай, мол, нужно силы набирать перед дорогой и голодной зимовкой. Тот обижено опустил голову, но далеко не отплыл.  А лебедушка осмотрелась, на миг замерла с выгнутой шеей – будто замер весь мир. Потом, успокоившись, смахнула с крыла травинку и вновь нырнула за пищей.  

   Берегом, всматриваясь в прогалины камышей, ища добычу, в камуфляже и сапогах-забродах, с ружьем на изготовку, шел охотник. Сезон охоты на дичь в самом зените. Я узнал его издали, это был холуй местных владоможцев.

   Сухо хлестнул выстрел. Я поднялся: Что же ты делаешь?

   - Та я по лиске стрелял… Попытался оправдаться он.

   В лучах восходящего солнца стая поднялась и кружа над ставком и деревней стала терять очертание, словно начала растворятся. С выси начали доноситься трубные звуки отчетливо и ясно. Затем в эту музыку ворвалась тоска и боль. Это им отвечала лебедушка с красным крылом. Удел которой в это утро был решен: если не съесть человек, с первыми морозами ее достанут лисы или бродячие собаки…

   С рыбалки  возвращался с К. Бальмонта печалью:

«Заводь спит. Молчит вода зеркальная.
Только там, где дремлют камыши,
Чья-то песня слышится, печальная,
Как последний вздох души.

Это плачет лебедь умирающий,
Он с своим прошедшим говорит,
А на небе вечер догорающий
И горит и не горит.»  

   Подымаясь на пригорок, к дороге, подумалось: А не так ли сегодня стонет Украина, как подбитая на ставку лебедушка?