Ровно в восемнадцать ноль-ноль.

Я давно не попадал в пробки, и знаете почему? У меня нет обыкновения к девяти ехать на работу, а после шести – домой. Это не значит, что я ничем не занимаюсь. Это значит, я работаю в любое время.

Я давно не попадал в пробки, и знаете почему? У меня нет обыкновения  к  девяти ехать на работу, а после шести – домой. Это не значит, что я ничем не занимаюсь. Это значит, что я работаю  в любое время суток, когда это нужно. И вот сегодня я  попадаю в пробку. В час пик. Сижу за рулем и думаю о том, что даже если мы с DniproSmartCity не только расчистим одну полосу, но и добавим еще три сбоку, ничего в  городе не изменится. Я думаю о странах, в которых начало и конец рабочего дня на разных предприятиях разнесены намного больше, чем это было у нас: у одних день начинается в 8, у других – в 9, у третьих – в 10, у самых одаренных, креативных и артовых – в 11.  Это не принимая во внимание выделенные полосы для общественного транспорта и огромные автобусы, троллейбусы и трамваи, в которых вмещается столько людей, что, будь они на машинах, они бы заняли весь проспект Яворницкого. А так едут себе в одном автобусе. Быстро и с  комфортом.

Я стою в пробке. Через две минуты у меня  у меня начало переговоров с немцами. Я надеюсь, что немцы не позвонят ровно в восемнадцать ноль-ноль. Но они звонят. Потому что немцы. К разговору подключено много людей. Немцы, наш киевский офис, который, к счастью, находится  в офисе. Моя коллега подключается к разговору, стоя в лифте. Я – стоя в пробке.  Как бы то ни было, мы все выходим на связь в восемнадцать ноль-ноль. Нужно быть благодарным прогрессу за то, что такое стало возможным благодаря технологиям связи, когда уже неважно, где именно вы находитесь. Это очень облегчает. Раньше пришлось бы переносить переговоры. Теперь технические средства позволяют не переносить. И вопрос смещается уже в сферу инерции сознания. Я знаю массу руководителей, которые в такой же ситуации перенесли бы разговор, только потому, что не привыкли к новым возможностям.

Общаясь с европейцами, я почти привык к их педантичности. Ко всем этим соблюдениям всего до секунды, запятой, последней точки. К их буквализму и, кстати, нередко – порожденному им отсутствию чувства юмора. Но, в любом случае: если есть возможность соблюдать европейскую щепетильность, почему бы и нет? Тем более, что возможностей у нас обычно больше, чем мы способны удержать в голове. Сознанием мы часто по-прежнему торчим где-то в прошлом, а мир тем временем уходит всё дальше. Это – слишком большая роскошь – не идти в ногу со временем. Это очень дорого.