Пока горит сигарета на перилах балкона

‎3.14 - чем плохое время для сна? Ты уже устал. Ты уже достаточно выпил. У тебя есть все, старик. Все, чтобы уснуть быстро, спокойно и с таким горьковатым удовольствием. Спи, дурак.

Не сплю. 3.16. Не знаю почему. Я не президент. Я не депутат. Моя ответственность закрыта на нескольких человеческих головах, которые уже давно спят. Они давно выпили свой сладкий чай, они умыли свой вспотевший за день лоб и их волосы лежат на подушке. А меня что-то тревожит.

3.18. Я думаю о том же. Я думаю о том, как мужчина живет годы в 8-метровой клетке. Когда он встает и потягивается, он хочет заварить себе кофе. Хороший кофе. Черный. Горький. Ароматный. Заварить и наслаждаться его запахом еще несколько минут, пока тот остывает. А в изоляторе варят такой кофе?

Проходит еще минута и я думаю о том, что мужчина сидит там уже год. Он не хочет ни кофе, ни водки, ни молока. Он хочет женщину. Он хочет покататься на велосипеде. Он хочет погладить собаку. Он хочет выйти из двери и войти в дверь. Мужчина хочет быть мужчиной.

3.21. Я все больше упираюсь в непонимание того, что называется государством. С одной стороны, оно меня якобы кормит. С другой. Я получаю деньги от клиентов в конверте, я в конверте оплачиваю свой проезд, в конверте покупаю себе вещи и в конверте отправляю письма, на которые получаю глупые и пустые отписки. "Извините, но это не входит в наши полномочия". Нет, я не против государства. Я его просто не понимаю. Наше государство.

3.24. Я не могу понять, почему государство берет на себя полномочия палача и об этом все молчат. Я вспоминаю "Список Шиндлера". Амон Гетц стоит на балконе своего дома, курит сигарету и стреляет из винтовки запознившихся работников концлагеря. Он попадает то в сердце, то в голову. Наверняка, он мог попасть в ногу или живот и человек мог еще мучиться, пока его добьют. А рядом стоит толпа. Толпа таких же людей, как и тот, которого только что пристрелили. И эта толпа слышит выстрел. Выстрел прожигает их умы, руки, ноги, но не сердце. Выстрел напоминает им о смерти, которая только что прошла мимо. И эти люди начинают работать еще быстрее, чтобы смерть взяла лишь отстающего.

Когда я сижу в судах...Нет. Когда я выхожу из судов, я вижу вокруг толпу. Толпу, которая судорожно ускоряет свои движения, только бы не оказаться в конце списка. Мне кажется, что мы попали в концлагерь. Мне кажется, что мой дед взял бы сейчас винтовку и пошел бы стрелять. Он бы стрелял тех, кто по ту сторону сетки. В тех, кто на балконе. Тех, кто подает патроны или тех, кто их тратит. Мне кажется, что мы с вами живы по большой случайности. Просто в списке еще есть люди, которые слабее нас. Или которые волею случая оказались где-то внизу. И стреляют сейчас именно их. А не нас. А нас когда?

3.30. Я думаю о том, что все рано или поздно получат по заслугам. Кто-то умрет от рака кишечника, кто-то от ножа в печени, кто-то от инфаркта. Мысль банальна. И я понимаю, что не готов ждать, когда умрут те, кто убивают нас. Убийство - это тоже работа. И сейчас идет война профессий: убийц и отцов. Убийцы нынче в цене. Отцы забыты.

3.33. Не знаю, что писать. Не хватает дождя. Который смыл бы чужую кровь и чужие слезы. Который бы отстучал колыбельную. После которого бы можно было не снимать обувь.

3.35. Иду ложиться спать. Думаю о том, что я счастливчик. Кругом идет война, везунчики гибнут, кому везет меньше - тех ломают и калечат. Единицы выживают и становятся сильнее. Я в домашней кровати. Я в домашних туфлях. У меня есть телефон. У меня есть несколько ручек и много бумаги. Я могу писать и терзать вам душу и никто не скажет мне ничего плохого. И ничего хорошего. Потому что я такой же счастливчик, как и вы. Я завтра встану и пойду по улицам города, который я люблю. И когда-нибудь я тоже попаду в застенки за свой нрав и язык и познаю всю глубину пытки, когда мужчину бросают в клетку. Как бешеное животное, которое бросается на прохожих и скалится на маленьких детей.

3.40. Я смотрю на ваши картинки и понимаю, что мы с вами, родные, еще вверху списка. Ведь мы уверены, что Амон Гетц стрелять по нам будет не скоро. Пойду и я отыщу хорошую фотографию, где нет тысяч людей, заточенных в камеры и дожидающихся своего финиша. Хотя бы какого-нибудь. Я выберу между котиком и собачкой. И я переведу это, блять, на украинский язык. Чтобы каждый украинец, подыхая на куче навоза, помнил, что об этом финише уже кто-то говорил...