Лягушка-богохульница

Вчера в апелляционном суде рассматривался иск закрывающейся газеты «Блик» против стыдливо полуприкрытого НЭК, третья сторона – УГКЦ. Это было похоже на средневековую гравюру «Тяжба призраков»

Газета «Блик» еще кое-как отбивалась от моралистов, но налоговый кодекс ее доконал, и ее немецкие инвесторы смешались с толпой заграничных компаний, в ужасе бегущих из страны «так, що курява ся здійняла» (Шишков, прости, не знаю, как перевести).  Национальная экспертная комиссия Украины по вопросам морали подпала под постановление о закрытии, хотя продолжает работать и получать финансирование. Украинская греко-католическая церковь тоже не при параде –  Блаженнейший Любомир Гузар сложил полномочия главы церкви, подобрав для этого такой момент, когда это способно деморализовать паству. По крайней мере, я была смущена и шокирована – сначала он подписал письмо глав церквей, где доказывалось, что государство не только имеет право, но и обязано надзирать за нравственностью граждан. Потом чисто умыл руки. А теперь…

Греко-католичество еще недавно выглядело как культурная и толерантная религия, ее исповедуют многие деятели искусств, в том числе я, и вот нас приглашают поддерживать инквизицию, которая вынесла из тьмы веков все, включая добрую улыбку.

Два года назад НЭК предположительно обнаружила в газете «Блик» неподобающие материалы о Викторе Ющенко и Юлии Тимошенко, и почти немедленно – это уже совершенно точно – она отыскала там порнографию и оскорбление чувств верующих.

О материале, содержащем порнографию, мне сказать что-то трудно. Раньше я работала в глянце и рука не поднимается за просто так, без денег, упоминать целых две поющие поп-группы в связи с тем, что одна другой на День Рожденья подарила большой надувной фаллос, который можно свободно купить за 150 гривен. Тем более будет жаль, если главный редактор газеты Алексей Газубей за эту шутку сядет в тюрьму, а проекты будут славно пиариться, и он энергией своих живых страданий будет подпитывать их надувной секс.

Одна из этих групп (даритель) настолько мне ненавистна за их сотрудничество с компанией МТС, что если бы их сейчас повели на расстрел, то я была бы единственным правозащитником в мире, пошевелившим по этому поводу пальцем – я показала бы им «фак»!

Так что перейдем к оскорбленным чувствам верующих, которые раскрыли любимую газету и увидели… аааа!!!! Фотография Римского Папы в окружении РАСПЯТОЙ ЛЯГУШКИ (на месте хорошего разбойника) и фривольно одетой красотки (на месте плохого разбойника) В статье содержалось сообщение о том, что Папа Римский не одобрил скульптуру немецкого классика контркультуры Мартина Киппенбергера «Сначала ноги».

Красотка украшала соседний материал.

Нет, там не было никаких сенсационных выпадов. Там не писали ничего возмутительного о Папах прежних веков, которые занимались черной магией и распинали лягушек, нарекая их при крещении именами своих врагов.  Это была сухая, объективная информация, которую верующим необходимо знать, чтобы не приобрести календарь с изображением богомерзкой скульптуры или тем более (ведь не все верующие бедны), не купить на аукционе ее саму.

Запрещая газете сообщать читателям об этом, моралисты грубо нарушают закон об информации, наказывая журналистов за то, что они доносят до читателей тот или иной факт, который затрагивает их интересы.

Ревностный греко-католик Ульяненко, ознакомившись с этой публикацией и увидев лягушку, конечно, скривился, но узнав, что Папа с ней борется, грустно сказал: «Боже мой, как же нам не хватает Войтылки!»

Первыми на проштрафившееся земноводное отреагировали, как всегда, эрпэцэшники. Они пришли во двор Окружного суда, где в это время шло заседание по делу «Блика», с мегафоном, транспарантами и хоругвями, - у них был начальник митинга, который ловко размахивал подозрительного вида депутатским удостоверением, - и по-русски что-то вещали от имени всего украинского народа. Что именно? Я боялась стоять рядом с ними и слушать: они на моих глазах набросились на Толика Ульянова, но после этого здравый смысл мог бы им изменить.

Процесс «Блика» против НЭК начался в 2009 году параллельно процессу Олеся Ульяненко. У нас был общий адвокат Олег Веремеенко, и те же самые юристы представляли ответчика. Но нам с Олесем удалось путем переговоров добиться выполнения исковых требований, и Костицкий дал Олесю личное обещание больше писателей не трогать. Журналисты чуть нас за это живьем не съели! Почему-то считалось, что дальнейшее разбирательство могло бы как-то повредить моралистам, и что теперь можно считать, что в литературе установлена цензура.

А процесс «Блика» еще продолжается. Суд уже успел вынести решение, что Нацкомморали для того и поставлена, чтобы определять, что является порнографией, а что нет; что Нацкомморали никто не запрещал проводить заседания при закрытых дверях, при отсутствии кворума и при отсутствии квалифицированных специалистов; что Нацкомморали имеет право, но не обязана приглашать на заседания того, к кому относится негативный вывод, и выслушивать его аргументы в свою защиту; что главе комиссии не запрещается обращаться в Прокуратуру, используя личные связи, как это сделал Василий Костицкий в случае с «Бликом»; что если Нацкомморали не выработала объективные критерии порнографии и оскорбления религиозных чувств верующих, то суд ими, стало быть, не располагает. В общем, грязно умыли руки.

Истец подал на апелляцию. И вот я пришла, единственная из прессы, чтобы посмотреть, что было достигнуто за два года тяжбы.

Заседание началось не сразу. Юристы НЭКа сидели в уголке и вдохновенно беседовали с представителем УГКЦ о том, что, может, лет через сто на поедание мяса убиенных животных будут смотреть с таким же непониманием и ужасом, как сейчас – на публичные казни. Я сказала, что когда люди откажутся от мяса, всех сельскохозяйственных животных забьют. Это расстроило юристов, священник же продолжал улыбаться. Зато мысль, что бороться с агрессией – значит бороться с мужским гормоном тестостероном, вызвала его энтузиазм, и он сказал, что этот гормон можно использовать по-другому. «Как именно – подумала я, - растить бороду лопатой и таскаться по судам, стараясь упечь ближнего своего в тюрягу за то, что он напечатал неудачную картинку? Мне страшно за поедателей мяса!»  

В это время один из юристов стал живописать, как он однажды побывал на бойне, и какое это сильное нравственное впечатление на него произвело. Я сказала, что именно о таких вещах писал Олесь Ульяненко. Да-да, писатель – вспомнили юристы. «Вот все, что от него осталось» - указала я на свою арафатку.  Мы поговорили о том, что напрасно потеряли год времени. «Вы хоть что-то там изменили?» - поинтересовался один из юристов, а священник азартно вытянул шею. «Почти ничего, мы все изменения в книге выделили курсивом» - ответила я. «Я так и думал, – ответил юрист, – там же ничего такого не было. Мы пытались объяснить, что вывод касается только макета». – «Но мне попал в руки разгромный вывод Института Литературы по поводу книги, – возразила я, – который у вас был при себе. Там была одна орфографическая ошибка и две синтаксических. А это значит, что НЭК не располагает должной научной базой для своих выводов». – «Наверное, этот Сулима не сам писал свой вывод» - предположил юрист. Мы еще поговорили, вспомнили былое. При воспоминании об ужасной толпе журналистов и о том, как они шли сквозь нее, бедняг передернуло. Но что делать, люди работают в НЭК, они, как и их жертвы, пытаются делать свою работу.

Затем мы вошли в зал. Адвокат Олег Веремеенко озвучил апелляционную жалобу: суд не полностью выяснил обстоятельства дела, признал установленными обстоятельства, которые еще не были доказаны, нарушил нормы материального и процессуального права и вынес решение, не отвечающее обстоятельствам дела. Он произнес речь, где сравнивал Национальную экспертную комиссию по морали с инквизицией и сталинскими "тройками" образца 1937 года, рассказывал о том, что автор неугодной скульптуры издевался не над Богом, а над собой, потому что «Сначала ноги» является автопортретом. Пытаясь в клинике излечиться от алкоголизма, Мартин Киппенбергер ощущал себя, как распятая лягушка, это устойчивое словесное выражение, которое он материализовал в своей работе. Произведения классики не подпадают под действие Закона о защите общественной морали, а Мартин Киппенбергер несомненно является классиком, он уже умер – добавил Олег с горькой иронией, после чего четверо из восьмерых инстинктивно дернулись, чтобы встать.

Судья сказал, что дело требует долгого разбирательства, и сегодня мы не успеем, так что заседание переносится на 5 апреля. Это хорошо, – сказал Олег мне в кулуарах, – значит, суд хочет действительно выяснить обстоятельства дела.

Потом я шла по Печерску, где провела детство, и где начиналась весна. И думала: вот я греко-католичка. Оскорбляет ли мои чувства распятая лягушка?

И я поняла, что меня оскорбляет больше всего: нет, не изображение распятого земноводного, а изображение распятого Спасителя Нашего в тот момент, когда он позволил раздеть себя почти донага, пробить себе гвоздями руки и ноги, с торчащим из-под ребра копьем, с красной краской, сочащейся изо всех ран. Предельно натуралистичное распятие в католическом храме. Если это не культ насилия и жестокости, то что тогда? Может быть, именно насмотревшись на эту жестокость, подросшие дети начинают сжигать ведьм и ходить в крестовые походы?

Или наоборот, изображение этой жестокости производит на нас такое же нравственное впечатление, как на юриста НЭК, который побывал на бойне и готов был отказаться от мяса? И нам нужно смотреть на жестокость, чтобы не очерстветь? 

 Я не могу об этом судить. И не хочу быть судимой.