Хороший журналист Бенито Муссолини мог бы сделать достойную карьеру, но в 1919 году организовал союз «Фашио...» и сел в 1922 году в мягкий вагон, чтобы «брать Рим». Отличный журналист и поэт Зелимхан Яндарбиев перед первой чеченской мирно редактировал в Москве детский журнал «Радуга», но был уволен, отправился домой и как раз успел организовать свой семейный отряд. Продолжение этих историй известно, пересказывать их не стану. Иногда и даже часто мне хочется, чтоб журналисты занимались журналистикой. А те, кто не умеет писать, шли в другие профессии. Но получается так, что журналисты занимаются, чем угодно. А те, кого к профессии нельзя допускать на выстрел «Авроры» или пушки гетмана Мазепы, устремляются к нам. Сколько лет я главред, столько убеждаюсь: в журналистику идут те, кто грамоту не только не разумеет, но и не любит. Не понимает, почему, чтобы писать, надо читать, а чтобы составить заметку из букв, нужно их сначала выучить. Все мелодии сложены из семи нот, все тексты сложены из составных частей алфавита. И величайшая, редчайшая удача для редактора найти того, кто не только буквы и слова умеет интересно расставлять, но и способен шить ими, как бисером. Писать – как дышать. Искусство рукописи и житья теперь настолько непопулярно, что и вспоминать о нем странно. Зачем же идут в журналистику люди, которых к этой профессии готовят, к примеру, бывшие ПТУ? За деньгами и за славой. И того, и другого легко добиться на волне протестов и очень сложно – многочасовыми сидениями у компов. Текст – он ведь в печать может и не пойти, особенно если слабоват. Митинг – обязательно в новостях окажется, а там и участники засветятся, может, героями станут. Я не хочу умалять значимость тех, кто и к профессии близок, и протестует искренне. Но по моим скромным наблюдениями основная масса митингующих – неведомые бойцы журналистского фронта. Им бы не врагов прессы искать, им бы книжек почитать хороших. Что-нибудь на тему литературных традиций в журналистике. Или – из новейшей истории: о том, как с прессой обходились украинские президенты. Надо ж иметь, с кем сравнивать. Мне сравнивать есть с чем, потому и пишу – чтобы помнили. При Кравчуке журналисту работать было страшно. Когда этот бывший партийный идеолог потрясал с парламентской трибуны газетой с моей статьей, я понимала, что меня как минимум расстреляют у редакционной стены. Но все обошлось проще: моего главреда избили, меня – только попугали. При Кучме работать было еще веселей. Он оказался более изощренным президентом, чем Кравчук. Потому критиковавшие его «Известия» активно закрывали, о чем многие знают из пленок Мельниченко. При Кучме начался НДС на критиковавшие его издания, тогда же нукеры получили право делать с прессой то, что им удобнее. После публикации моего материала об одном из них уже не моего редактора били, а меня в подъезде резали, а потом информационную волну поднимали, объясняли, насколько это вообще не связано с журналистикой. При Ющенко поначалу работать было интересно, потом – забавно, а потом уже не смешно. Журналисты, его критиковавшие, даже на пресс-конференции аккредитоваться не могли: нам говорили, что все места заняты, а ТВ потом транслировало радикально пустые залы. То, что происходит сейчас с расследованиями, доступами к общественной информацией, открытостью чиновников для оппозиционно настроенной прессы – удивительно для тех, кто выжил в журналистике 90-х. И я б заметила это, даже если б считала Ющенко гением, а Тимошенко – украинской богиней. Есть объективная реальность, с которой спорить странно. В эту реальность как минимум вписывается участие журналистов оппозиционных изданий в закрытых «встречах в верхах», куда и «позиционных» не очень пускают. В эту канву ложиться и уникальное украинское явление – ротация президентского пула. И открытость информации о том, что происходит на Банковой и в окрестностях . И многие другие моменты, которые есть, но которые или не видят или не ценят те, кто ищет повод не для работы, а для митинга. Но что обнадеживает: Муссолини, похоже, у них нет.