ШМОНЯ

Ю.А.Мочанов, 1963 год. Добрая лирика

Затхлым воздухом жизнь режем.

Товарищи, отдыхайте на воздухе свежем.

В. Маяковский

Случайность есть форма проявления необходимости — это, дорогие товарищи, диалектика. Я это точно знаю. Меня этому, можно сказать, с детства учили. Но кому была необходимость портить мне выходной — и как портить! — вот этого я уже не знаю. А знал бы… Ну, да леший с ними! Буду думать, что во всем виновата Шмоня, маленькая такая, черненькая. Обидно, конечно. Но что было, то было.

Воскресенье — ей богу, не вру! — выдалось на редкость пасмурное, хмурое и, разумеется, тоскливое. До полудня провалялся в постели. Да и чего делать-то? С субботы, дело известное, осталось всего полтора рубля (смейтесь, смейтесь, но я не из тех — по утрам ни-ни…), а за окном, на улице, такая густо-серая, дюже нехорошая, туманная-растуманная пасмурность.

Вот тебе, Никодим, и выходной, подумал я, лениво разглядывая узор на обоях. А ведь раз в семидневочку всего… Нехорошо брат, нехорошо… Чего делать-то будем? Нечего делать-то, нечего…

Хотя, позвольте, ведь не на работе: малость передохнем — а там, глядишь, чего-нибудь и придумаем.

Вот с такими примерно мыслями и скрипел я пружинами, ворочался с боку на бок, скрытно негодовал и время от времени — благо, что в кровати — уходил от бессильной тоски в чарующую, нежно-розово-голубую дремоту.

Прикроешь глаза, расслабишь извилины, глядишь — и наглядеться не можешь… Удивительно!

А, собственно говоря, чего здесь удивительного? Причем тут дремота?! Все по совести. Всякое ведь бывает.

Веду осторожно по лотерейной таблице пальцем… Мать моя, матушка! Нечистая сила! Не может этого быть! Выиграл. Ой, братцы! Автомобиль выиграл! Спокойнее, Никодим, спокойнее. Главное, не волноваться. Нам шекспиры не нужны: сами знаем — быть-то лучше, чем не быть.

Вместо «Волги», что на мой билет выпала, беру «Запорожец», а разницу кладу в карман наличными. Неплохо сработано для начала. Ей-богу, неплохо! «Волга» — она, конечно, покрасивее, поважнее, можно сказать. Но ведь и без свободного капитала какая уж там дремота… Да и на бензинчик, глядишь… Соображать надо. Все знаем! Выходной-то мой, кровный, честно заработанный.

Дважды два — четыре. Еду на юг! Срочно беру одну любимую женщину, закупаю бакалеи всякие, ну и… Одним словом, кутить так кутить.

Море, песочек, солнышко, кругом веселые все такие, шлюпки спасательные, «Букеты Абхазии», розы благоухают, магнолии цветут… Полная витаминизация! Разбегаюсь — ну, думаю, сейчас баттерфляйчиком… Вдруг звонок!

Вскакиваю, открываю глаза… Что за чертовщина! Опять сосед. Всегда он так: вернется с ночной, поставит будильник на двенадцать дня, — какой уж там баттерфляйчик. С перепугу-то напялишь обмундирование, а снова раздеваться лень, да и воскресенье, опять-таки… Вот и ходи по комнате, как тыква нечищенная. Впрочем, много не выходишь — не тот моцион: хоть дождь, все равно на улицу тянет. Что пасмурность? Воздух-то, воздух!

Улица есть улица — это уж как заведено… Для начала кружку пива. В очереди отдохнешь, анекдотики бытовые послушаешь, продавцу погрозишь пальцем, чтобы, мол, — видали мы таких! — не обпенивал. Разомкнешь языком заржавелые губы, сдуешь пену, проглотишь полкружки… Эх, и до чего же хорошо! Детство вспоминается… Это уж вам не дремота — чистейшей воды реализм.

Оно, конечно, если бы не погода, так и в домино можно было бы во дворе постучать, но не тот расклад. Известное дело — климат! Его еще Николай Васильевич Гоголь в сатирах ругал.

Делать нечего. Купил папиросы, спички. Постоял — покурил. Дай, думаю, пойду на проспект — потолкаюсь немного, развеюсь.

Прохожу мимо «Кинохроники», смотрю — львы на афише, пальмы всякие там… Народу немного, билеты доступные… «Саванна и джунгли». Знание — сила! Отчего ж не сходить? Сходить можно.

Ну и насмотрелся же я тогда за свой гривенник — одним словом, всюду, так сказать, люди живут.

Диапазон свой расширять — дело, бесспорно, полезное, нужное даже. Но ведь и понедельник не за горами.

Рубль в кармане — резервы за нами. Оно бы и можно… Так ведь не хватает. Эх, дурак, думаю, зачем разменивался? Да только задним-то умом на маленькую не наскребешь. И магазины на два часа раньше закрываются.

Тут, брат, вперед смотреть надо. Промедление смерти подобно. На раскачку времени нет. Прямой дорогой к своему другу Никите. Уж чего-чего, а сорок девять копеек в воскресенье у него всегда найдется. А на худой конец, и Варюшу, супругу его, расколоть попробуем.

Доехал я до Никиты. Забрался на пятый этаж. Эх, знал бы — и не ходил! Думал, к другу иду, а пришел к кульминации — к роковой развязке точнее.

Здесь и повстречал я тогда на свою беду маленькую такую черненькую Шмоню. Эх, Шмоня, Шмоня!

А ведь поначалу руку мою мозолистую лизнула — не иначе, как думала опять конфетку получить. А откуда я ей возьму, если у самого не хватает? Вот она и оскалилась, зарычала, чуть полпальца не отхватила. Хорошо, Никита ее в коридор вытолкал.

Ну, сели мы на диван-кровать, радиолу завели, Варюша чай пошла ставить. Тут я Никите и подмигиваю:

— Мальца бы сообразить…

— А у тебя сколько? — спрашивает Никита.

— Что сколько? Рубль, разумеется.

— А у меня, — говорит Никита, — получка послезавтра. На пиво еле наскреб.

— А, может, попробуем, — говорю я.

Но тут Варюша в комнату вошла.

— Варюш, а Варюш, — заулыбался Никита (а улыбка-то не улыбка, а торт с кремом). — 

Полтинничек подбросила бы — друг как-никак.

— Знаю я вас, — ответила строго Варюша. — И не рассчитывайте. Чаем вот с пирогами напьетесь.

— Варвара, ты меня уважаешь? — хмуро спрашивает Никита.

— Получку вот целиком приносить будешь, стулья поправишь, хозяин, — тогда и спрашивай.

И какие же дипломатии мы только в ход не пускали… Никита разводом аж припугнул — все вхолостую.

И тут меня осенило. Она же картежница — хлебом с маслом не корми.

— Давай, Варюша, — говорю я, — в очко по копеечке.

— А деньги у тебя, футболист, есть? — пронзительно так спрашивает она у меня.

Ну, я рубль ей и показал. Засияла — у, жадюга! — расплылась в улыбке и начала колоду тасовать.

— Оставим, — говорит она, — тебя, Никодимчик, без борща с сосисками, оставим…

Ну, уж это как сказать, думаю. Классиков надо читать! И не таких видали. Жаль только, магазин через час закрывается. Показал бы я тебе сосисочки.

Прошлись сначала мы по пятачку для порядка, потом по гривенничку. Везет, вроде бы, Варюшке. Но я-то не из тех — чувствую, да и в звезду свою верю.

Как до полтинничков дошло — так денежки ко мне переметнулись. Да что там переметнулись — как по конвейеру в карман посыпались. Тут мне бы остановиться — да в гастроном. Но Варюша в раж, видно, вошла — «На все, да на все!» — потная такая вся стала. Не иначе как, думаю, монтекарла у нас с ней начинается.

Я ведь, признаться, человек без корысти. Полтинничка мне за глаза. Да и Варюшу жаль — телевизионные ведь проигрывает. Но, как говорится, ничто человеческое нам не чуждо. Растайфунились страсти! Тут уж не до килек в томате. Обменял я у Варюши рубль свой мусоленный на десятирублевочку хрустящую.

Прошелестел выигрышем, взглянул на будильник — семь минут до закрытия магазина дежурного. Зажал я выигрыш в кулак, бросился к двери… А Варюша мне вслед:

— У меня дома пить не будете. Так и знайте, пьянщики!

— Подумаешь — махнул я рукой и…

Вот вам и все. Случайность ли это или еще что такое… Но только выронил я свой выигрыш, а Шмоня его с пола — и в пасть. И в пасти этой, — чтоб ее нечистая! — погибло все мое воскресенье, все мои реальности и дремоты.

Чего уж тут больше рассказывать?! Собака — она и есть собака. Хоть и млекопитающее, а не человек. Инстинкт у нее вместо сознания.