В ту пору я, как и большинство людей моего круга, были убеждены, что «комуняки» себя изжили и вообще всё зло от них. И надо наконец перестать гнобить людей их, комуняцкими затеями и наконец всё разрешить, и жизнь сама собой наладится. Вряд ли эта философия заслуживает наименования либерализма, это скорее инфантилизм и обломовщина. В конце 80-х годов ругать компартию и вешать всех собак на «партократов» было делом самым простым, беспроигрышным и популярным, вроде как о погоде поговорить. Каждый приличный человек был против компартии, а как ещё-то? «За» были только так называемые «красно-коричневые», которые в глазах приличных людей были одиозны и нелепы.
За двадцать лет мы прозрели, что те давние «партократы» построили то, что до сих пор делят и приватизируют, а «партократы» нынешние, которых принято собирательно именовать «чиновниками», даже и помыслить не могут о том «кипеньи великих работ», которое их исторические предшественники так-сяк, по-дурацки, затратно, жестоко порою, но всё-таки, как могли, организовывали. Нынешние к подобным задачам даже и не подступаются. Делают вид, что они тут вроде как и не причём, не их это задача: это пускай бизнес занимается, иностранные инвесторы суетятся, а мы – ну, в крайнем случае будем улучшать инвестиционный имидж.
Как же так случилось, что ВСЯ интеллигенция, особенно молодая, на момент перестройки стояла на твёрдых антисоветских позициях. Не виляйте, товарищи, что "не вся-де, не в полной мере, смотря что понимать под антисоветскими позициями". Те, кто помнит те далёкие времена и был тогда во вменяемом возрасте, - сегодня пожилые уже люди, как ни хорохорься, так что уж себе-то не врите на старости лет. А под антисоветскими позициями следует понимать глубочайшее холодное презрение ко всему происходящему, соединённое со спокойным убеждением, что ничего разумного наши начальники придумать не могут. Ни в какой области. Так – «сиськи-масиськи». Именно на этом фоне замечательно действовали все прописи «вашингтонского обкома». То, что в Советском Союзе, - всё дрянь по определению, это ясно. Но должна же быть где-то пускай не обетованная, так хоть образцовая земля! Вот она и была – Запад. «Во всех цивилизованных странах…» - и все почтительно умолкали и не дерзали сомневаться в благотворности перенесения этих дивных достижений на нашу почву. На этой волне реформировали школу, ЖКХ, да много чего реформировали. Такое состояние сознания – не порождение Перестройки; напротив, именно Перестройка и всё, что за нею последовало, было порождено этим состоянием сознания. Оно сформировалось, сколь я понимаю, уже в 70-х годах, в пору классического Застоя, когда (это я лично помню) было такое ощущение, что политическое положение никогда не изменится, потому что это – вроде климата: какой уж Бог дал – такой и есть. Такое состояние сознания - отвращение, которое питал к советской действительности советский человек. Заметьте, речь идёт не о ненависти (редко кому удавалось раскачать себя до ненависти), а именно брезгливо-скучливое отвращение.
При этом объективно именно в ту пору, в эпоху Застоя, Советский Союз достиг максимума своей мощи и влияния в мире, и при этом благосостояние народа, вероятно, тоже достигло максимума по сравнению с предыдущими временами. Простые люди были безусловно сыты, имели реальную возможность получить бесплатные квартиры, дети были устроены, уровень преступности был относительно невысок: по улицам ходили без опасения, дети гуляли без присмотра. Был знаменитый Дефицит, который объяснялся фиксированными, и при этом политически низкими, ценами, но по более высоким ценам – на рынке – всё можно было купить. У народа было много свободного времени – даже не столько физического, сколько психологического: ни о чём особо заботиться не надо было, все жизненные отправления – ремонт дома, учёба детей – всё это брало на себя государство. Поэтому процветали разные хобби, народ ходил в походы, пел под гитару, много читал. Даже для поездок за грибами профком выделял автобус. Такое, по существу детское, положение сильно способствовало инфантильности сознания: «Дай!» Почему у Машки такая кукла есть, а у меня нету-у-у? Я тоже хочу-у-у-! Почему в Америке получают две тысячи долларов, а я – двести рублей? Я тоже хочу-у-у! Подобное всегда происходит, когда что-то раздаётся бесплатно. Такова человеческая психология, вряд ли что-то тут можно изменить. Я давно заметил на основе личного опыта: если что-то давать людям в качестве подарка (например, помогать родственникам или друзьям), то одариваемый в своей эволюции проходит три этапа.
1) Радостное удивление и благодарность.
2) Привычка: такая у нас традиция, что я получаю ЭТО. ЭТО – моё неотъемлемое право.
3) Затаённая обида: мало дали.
Не все (хотя и многие) доходит до третьего этапа, некоторые застревают на втором.
К 70-м годам в Советском Союзе народ массовым порядком перешёл к 3-му этапу вышеописанной эволюции. Люди находились в детском положении: с одной стороны всё базовое, необходимое для жизни им давалось просто как гражданам страны. Так родители дают всё нужное своим детям – не в обмен на что-то, а просто потому что они – их дети. С другой стороны, было очень мало возможностей легально улучшить своё положение. Тоже детское положение! Улучшить положение трудно было не просто в материальном отношении. Невозможна была никакая карьера кроме казённой, государственной. Каждый сидел в своей клеточке и двигался по предусмотренным рельсам. А вот взять, уйти из этой клеточки и создать свою собственную клеточку нельзя было. Положим, ты работаешь в НИИ, КБ, в школе. Тебя не устраивает то, что там происходит, хочется делать по-другому, попробовать какие-то свои придумки – то, что многим, особенно молодым людям очень хочется. Молодым всегда кажется: всё это устарело, вот я сделаю лучше, умнее, все закачаются. Это естественное свойство молодости. В рыночной экономике это самое рядовое дело. Само наличие такой возможности благотворно. Пускай ты даже никогда ею не воспользуешься, но она есть. Так вот в «совке» её не было. Ты не мог уйти, положим, из проектного института и начать проектировать самостоятельно. Или, уйдя из школы, организовать курсы иностранного языка. Только подпольно! Такое положение вызывало ощущение духоты, связанности, крайней несвободы.
Разумеется, люди разные бывают: кому-то такая предусмотренность жизни огромное благо. Вполне вероятно, большинству полезны и благотворны жизненные рельсы, по которым ты катишься от школы до пенсии. Жизнь, как коридор в НИИ, где из начала виден конец. Но, скорее всего, нормальному среднему человеку такой строй жизни ужаса не внушает. Вроде как большинство удовлетворено, но неприятность в том, что те, кого это не удовлетворяло – это дрожжи человечества. Это самые изобретательные, активные, рисковые. Вот их-то духота угнетала.
В те времена не было иной карьеры, кроме казённой. Не было иного жизненного продвижения. Ты обязан был вписаться в некую бюрократически управляемую государственную структуру. Говорю «бюрократически управляемую» не в укор: любая государственная структура управляется бюрократией и бюрократически, на то она и государственная. А там как? «Буду я точно генералом, если капрала переживу». Конечно, чем дальше от Москвы, тем острее был кадровый дефицит, тем быстрее двигались вверх люди. А в Москве и больших городах сидели десятилетиями на невидных должностях. И не потому, что не могли или не хотели, просто места не было. Такое положение, конечно, раздражало молодых и бойких. Это вроде как ехать в полупробке – двигаешься, но раздражающе медленно, и съехать некуда.
Самый надёжный «путь наверх» был через комсомол, а потом партию. Этой дорогой шли обычно люди «из простых». Дети продвинутой публики этот путь презирали. Они могли себе позволить презрение: у них была своя игра. Они продвигались благодаря родительским связям. Желанным местом работы для таких были кафедры вузов, академические (в меньшей степени отраслевые) НИИ, разного рода комитеты борьбы за то и это (за мир, например), престижные редакции. Ну и вне конкуренции – посольства и торгпредства. Но это уж совсем для сливочных сливок. А если ты не сливки, а так – шестипроцентное молоко – сиди на кафедре и не рыпайся. Окружение интеллигентное, работа до полдня, спроса никакого – грех жаловаться. Это не сравнишь с заводом или совхозом, где надо выполнять план, отвечать за работяг, вообще как-то перелопачивать косную материю. Потому ни на заводах, ни в совхозах, ни в проектных институтах, где делалось что-то реальное, отпрысков «хороших семей» не было. Всё, разумеется, зависело от уровня продвинутости: сын директора проектного института обычно в папином институте и оказывался. Но истинно продвинутые попадали в два места: в непринуждённую и ни к чему не обязывающую науку и в заграницу. Особо продвинутые совмещали то и другое: выезжали на научные стажировки, заведовали научными и культурными связями с кем-то там...
Парадоксальным образом эти граждане, ведущие жизнь занятно-непринуждённую, презирали советские порядки гораздо более работяг и инженеров-производственников. Почему? Ну, отчасти по причине праздности, оторванности от практики жизни они были восприимчивы к утопиям – будь то утопия социализма с человеческим лицом, сахаровская утопия, классический западнизм или иная какая придумка. Они были дети, которые узнали, что где-то у кого-то конфеты слаще и игрушки занятнее: некоторые из них бывали на Западе, да все почти бывали. В общем, «мало дали».
В одном из недавних фильмов, «Апофигее» таким типом является героиня Надя. Она, конечно, не ахти какая «сливка»: отец её всего-навсего корешит с ректором, благодаря чему она и попадает в аспирантуру на кафедру. (Это сегодня молодёжи непонятно: а что там хорошего-то? Сегодня кафедра это место честной бедности. Но тогда это было очень желанное и прилично оплачиваемая работа.) Надя вышучивает и брезгливо высмеивает буквально все советские установления, прошлые (историк же) и настоящие, которые попадаются на её пути. Даже слову «товарищ» умеет придать издевательскую коннотацию. Вроде как это слово из лексикона замшелых коммуняцких придурков: это они «товарищи», а мы… кстати, кто МЫ? Господа что ли? Над этим никто особо не задумывался: мы – это мы, образованные, всё понимающие, читавшие из-под полы Бердяева и даже слегка умеющие по-английски общечеловеки. Всё, всё вызывает брезгливое раздражение этой публики: и дурацкая манера посылать интеллектуалов на картошку, и сокрытие от народа его истинной истории, и вообще всё. Стиль такой был – некая ни на что специально не направленная диффузная брезгливость. Брезгливость как стиль. Этот стиль был подхвачен современными «креативными». Сегодня опознавательными позывными этой публики является слово «быдло» и «воняет».
Но не только лишь инфантильность одних и невозможность продвижения других приводили к половодью антисоветизма. Большую роль тут сыграла бюрократическая пыльная скука всего жизненного обихода. Минимальное новшество встречалось с крайнем подозрением: не потрясёт ли основы? Народное присловье: «Тебе что, больше всех надо?» - было эпиграфом эпохи. И опять-таки, повторюсь, это болезненно ощущалось отнюдь не всеми, а именно теми, кому «больше всех надо». Система буквально выпихивала наиболее активных кого в фарцовщики, кого в диссиденты, кого в самиздат. А ведь многим достаточно было дать какую-то возможность хоть чуть-чуть реализовать себя в работе – и они были бы счастливы и преданы «партии и правительству». Но для этого кто-то наверху должен был об этом задуматься или хотя бы осознать явление. А этого «кого-то» - не случилось. Кто должен был сообщить о проблеме наверх? В самом деле, кто? Социологи? Внедрённые агенты КГБ? Писатели и публицисты? Кто? Не последнюю роль, конечно, сыграло и то, что наверху сидели в значительном числе старые, усталые люди. А в старости редкие люди сохраняют живость ума («чувство нового» на партийном языке).
К тому же люди эти, прошедшие войну, голод, разруху, т.е. трудности истинные и неоспоримые, плохо понимают, как это можно из-за пустяков возненавидеть свою Родину и её общественный строй. Здесь был огромный поколенческий разрыв: на смену голодавшим и холодавшим пришли те, кто истинных трудностей не знал. И эти, новые, не ценили базовые советские блага, они для них стали чем-то очевидным, нулём отсчёта. Ценить их начали только тогда, когда безвозвратно потеряли.
Не думая выйти в поэты,
В сарае,
большом, как корабль,
Для школьной своей стенгазеты
Писала стихи - про Октябрь.
Я полной изведала мерой
Нужды и сиротства напасть,
Надеждой,
Любовью
И верой
Была мне Советская власть.
Светило лицо Ильичево
Сквозь сизый сырой полумрак.
И рдел на груди кумачово
Мой галстук - Октябрьский мой флаг!
Это стихотворение советской поэтессы Людмилы Татьяничевой хорошо выражает психологию поколения отцов. Эти были преданы советской власти, потому что знали нужду, войну, голод. Поколение детей – молодёжи 70-х, ничего такого не знали, а потому скромные блага советской жизни не ценили. Человек не может бесконечно радоваться, что он, глади ж ты, сыт. И имеет крышу над головой. Чтобы этому радоваться, надо либо помнить, каково оно, когда этого нет, или жить под постоянной и реальной угрозой этого лишиться. Ни того, ни другого, в поколении 70-х не было. Ну и не ценили. Сравнивали свою жизнь с киношной американской или французской. И сравнение вызывало раздражение: мало дали!
Много чего было раздражающего. Замшелая тупость жизни проявлялась во всём – от пустяков до важного. «Русь не шелохнется, Русь как убитая» - вот такое впечатление было. Не допускалось никакой дискуссии ни по какому вопросу. Даже при Сталине были дискуссии – по вопросам политэкономии социализма, по языкознанию.
К.Симонов пишет в своих воспоминаниях, что при Сталине была специально возобновлена «Литературная газета», чтобы дать некую отдушину интеллигенции: там можно было публиковать более спорные материалы, чем, положим, в «Правде». Возможно, эти спорные материалы должны были и политическому руководству дать более объёмное представление о реальных проблемах страны, о настроениях интеллигенции. В 70-х годах воцарился совершеннейший штиль. Как бывает перед грозой – которая и разразилась. Но это чуть попозже, а пока все занимались своими личными мелкими делишками, а начальство старалось на всякий случай побольше запретить. Чего только не запрещали! Помню, устраивали облавы даже на тех, кто занимался йогой!
Вообще, во всей атмосфере жизни была разлита неистребимая серая тупость. Ни свежей мысли не витало в воздухе, ни какой-то интересной информации, хотя бы занятного поворота сюжета – ничего. Какая-то сплошная, совершенно не питательная жвачка. Любой журнал с любой мало-мальски занятной статейкой расхватывался и зачитывался до дыр. Помню, в те времена газета «Труд» напечатала несколько материалов о пришельцах из космоса. Эти номера было просто не достать!Народ передавал их из рук в руки, словно партизанскую листовку. Именно тогда от скуки пошла мода на всякое мракобесие: лишь бы не нудно-серый официоз. Отсюда понятно и совершенно не удивительно, что перестроечные разоблачения, которые полились через несколько лет, шли на ура, прочитывались с непропорциональным восторгом. Верили любой муре – просто потому, что это было что-то имеющее вкус, что-то остренькое, перченое. Людям необходим перчик, от преснятины (физической и духовный) человек утомляется, стареет душевно. Недаром, люди часто бросают добродетельных, но скучных супругов ради пустейших личностей, но с перчиком.
Руководство страны этой потребности не осознавало совершенно. У него просто не было мыслительных категорий, чтобы это осознать. И людей не было. Партия занималась хозяйственными вопросами, обороной, международными отношениями – чем угодно, кроме … чего? ЭТО даже и назвать-то трудно: ну, скажем, кроме вопросов социально-психологического благополучия. Никто об этом даже не думал. Просто не было людей, способных вот так взять и задуматься. Был в ЦК отдел агитации и пропаганды (так он, кажется, назывался), но он, сколь я понимаю, заведовал трансляцией в массы опостылевшей жвачки, а то, о чём я говорю, даже и не замечал. Мог бы, наверное, найтись какой-то широко мыслящий, и прозорливый, и одновременно наделённый властью деятель, который бы обратил внимание на это потенциально опасное явление и придумал бы, как исправить положение. Но среди партийной верхушки таких не было. И вполне возможно, и не могло быть. Это были скорее хозяйственники, чем идеологи. Да и вообще среди них не было идеологов по свойству мышления. Мир идей хозяйственнику кажется ерундой, «философией», т.е. пустым и праздным пустяком. Соционика делит людей на так называемых «интуитов» – людей, живущих в мире идей, и «сенсориков» – живущих в мире вещей. Это очень важное разделение. Хозяйственный организатор должен быть и есть – сенсорик, а для идеологии потребен интуит. Тов. Брежнев даже в лучшие свои времена был никуда не годным идеологом, не плохим – просто никаким.
Нет, не зря тов. Сталин хотел вытеснить партию с хозяйственной работы и развернуть её в сторону вопросов идеологии, разработки доктрины, то, что тогда называлось «теоретической работой партии». Вроде он двигался в этом направлении, но не успел, а при Хрущёве партия полностью погрузилась в хозяйственную работу, сколь я понимаю.
Система пуще всего боролась с любыми самыми микроскопическими проявлениями независимости от себя. Она немедленно душила всё, что создала не она, а это возникло само собой. Даже если это носит вовсе не подрывной и не политический характер – всё равно это подвергалось удушению. Я уже упоминала об облавах на йогов. Кому они мешали? Никому и ничему. Их вина была лишь в том, что они возникли сами по себе, а не были разработаны в неких бюрократических недрах и спущены в виде надлежащего циркуляра. Самое смешное, что при иной комбинации обстоятельств могло случиться и так, но тогда бы они никому ни нафиг не были бы нужны и йогу пришлось бы насаждать всей силой государственного аппарата. Потом были гонения на рок и самодеятельную песню. Зачем это было нужно? Зачем режим так по-дурацки подставлялся, плодя своих иронических недоброжелателей, вскоре ставших его могильщиками? Касательно рока, предполагаю, дело было так. Вероятно обратились к профессиональным музыкантам и те сказали: дрянь собачья этот рок. Дрянью он, собственно, и был. Ну и стали запрещать: пускай поют хорошие советские песни. Эти песни были в сто миллионов раз лучше всей этой подпольной муры, но – в муре был интерес, движуха была, а в творчестве Александры Пахмутовой, признанной и утверждённой от начальства – не было.
Точно так же надо было играть с интеллигентами. У тех, понятно, свои игры. Нельзя исключать, что в процессе игры они породили бы что-то интеллектуально ценное и в практическом отношении. Главное – не выпускать вожжи из рук. У, так сказать, общественного дискурса должен быть разумный, широко и масштабно мыслящий модератор. Тогда интеллигенция, помнится, увлекалась истинным марксизмом, в частности, ранними работами Маркса, тогда ещё идеалиста-гегельянца. Выходило вроде, что марксизм у нас неправильный. Экая беда! Ну и поговорили бы о том, что марксизм надо понимать расширительно, в соответствии в реалиями двадцатого века. Это ж сенсация бы была, движуха-то какая! А потом бы поговорили о нашем национальном своеобразии. Запустили бы моду на всё русское, исконое-пасконное, кокошники-пляски. Не сверху бы запустили, а как бы снизу. А потом бы плавно съехали вообще с марксизма. Всё это было возможно и даже не трудно, но, безусловно, во главе процесса должен был стоять широко мыслящий, достаточно эрудированный человек, с определённым идейным запасом. Чего, конечно, не было и близко. На идеологию, как мне кажется, «бросали» того, кто был наиболее никчёмен и ни для чего серьёзного, практического, хозяйственного был не пригоден. Я уже писал, что во главе стояли «хозяйственники» по психическому складу, а им всякая «философия» либо подозрительна, либо кажется пустопорожней дрянью и мутью. Соответственно, и нефизические потребности общества «хозяйственник» уловить не в силах, как «идеолог» не может наладить работу ЖЭКа.
Но всё это не было понято. В результате выросло поколение таких, как героиня «Апофигея» Надя. На этом поколении умер советский социализм.
В высокой степени – от скуки.
По материалам с ЖЖ.