на топливо и
продовольствие слишком велики, им следует обратить внимание на Европу, где и то,
и другое стоит почти в два раза дороже, чем в Соединенных Штатах, а зарплаты
зачастую ниже.
Италия, как и большинство оказавшихся в стесненных
обстоятельствах стран Южной Европы, отчаянно стремится приватизировать свой
раздутый коммунальный сектор, принадлежащий государству. Политики пытаются
сократить пенсии и подтолкнуть частные компании нанимать сотрудников и покупать
оборудование, чтобы убедить Северную Европу, выступающую в роли родителя, помочь
вечному подростку новым спасательным пакетом.
Теоретически итальянцы
признают, что им следует стать больше похожими на немцев, чем на ирландцев,
португальцев и испанцев. На деле же в итоге они могут прийти к тому же, к чему и
греки, которые до сих пор бастуют и время от времени устраивают беспорядки, так
как за рубежом слишком мало желающих субсидировать их социалистический рай.
Красные графитти на итальянских улицах по-прежнему призывают к социалистической
солидарности, пока итальянские капиталисты капиталистически общаются с
иностранными кредиторами.
Европейский Союз, как Венский конгресс в XIX
веке, может, бесспорно, записать себе на счет только одно достижение: в Западной
Европе уже больше 60 лет в целом не было войн. В остальном практически все
социалистические обещания равенства результатов рассыпаются на глазах у
европейцев.
Чем сильнее растут налоги, тем больше люди с ними жульничают,
и тем меньше становятся налоговые поступления. В Италии (да и в остальных
странах Европы) нередко на один товар бывает две цены: одна, включающаяся в себя
высокий налог на добавленную стоимость, для несведущих, и вторая - неофициальная
цена, не учитывающая налог, о которой продавец договаривается с
покупателем.
Европа фактически беззащитна, так как правительства
сокращают свои оборонные бюджеты, чтобы поддерживать на плаву социальные
программы. Франция и Британия — две главные военные державы континента — почти
три месяца не могут победить захолустную страну Муаммара Каддафи, население
которой меньше 7 миллионов и в которой, к тому же, идет гражданская война.
Потомки Веллингтона и Наполеона не могут справиться с Каддафи и талибами. Скоро
обе эти страны с досадой уйдут из Афганистана.
Субсидирование
ветроэнергетики и солнечной энергетики не намного улучшило энергоснабжение
Европы, зато заставило возрасти счета за электричество. Высокие налоги довели
цену на бензин примерно до десяти долларов за галлон, что означает популярность
крошечных машин и зависимость от общественного транспорта.
Сторонникам
централизованного планирования нравится субсидируемое государством европейское
жилье в застройке высокой плотности, без гаражей, задних дворов и третьих
спален. Однако японское цунами и сопровождающее его ядерное заражение напомнили
европейским правительствам, что их хрупкая модель, предусматривающая высокую
урбанизацию и большую плотность застройки, крайне уязвима для подобных
катастроф.
Массовая культура может сколько угодно рекламировать метро и
поезда, однако каждую минуту или две по улицам проносится кортеж очередной
правительственной шишки в сопровождении гудящих полицейских машин, которые
заставляют водителей уступать дорогу. Управляющих правительственными ведомствами
и международными организациями европейский технократический класс любителей
лимузинов, в который входит и опозоренный бывший глава международного валютного
фонда Доминик Стросс-Кан (Dominique Strauss-Kahn), живет, как версальские
аристократы XVIII века, продолжая при этом изрекать социалистические
банальности.
По всей Западной Европе подчиненный класс неассимилированных
иммигрантов из Африки и Пакистана занимается мелкой торговлей и черной работой
и все чаще испытывает на себе презрение европейцев по мере того, как времена
становятся все более трудными. Все большая часть трудящегося класса между тем
постепенно устает от «государства всеобщего благосостояния» с его запредельными
ценами на топливо и продовольствие, маленькими и дорогими квартирами,
ограниченным чистым доходом для большинства населения и аристократическими
привилегиями для технократов, занятых перераспределением. При этом идея
многочисленного и пользующегося уважением класса самостоятельных, независимо
мыслящих деловых людей и влиятельных средних предпринимателей выглядит здесь
чуждой, если не просто подрывной.
Западную Европу сейчас охватывает
отчаяние. Славное прошлое ассоциируется с туристическими долларами, а не с
достижениями Ренессанса и Просвещения. Величественные церкви из почитаемых
символов культуры прошлого и веры настоящего превратились в музеи и прибыльные
туристические объекты. Христианство не раз помогало человечеству преодолевать
чудовищные кризисы, но средний циничный европеец никогда об этом не скажет. Он
либо равнодушен к своей религии и к священным европейским истокам западной
цивилизации, которая породила большую часть того хорошего, что есть в
современном мире, либо стесняется их.
Все это приводит нас к парадоксу.
Если сами европейцы разочарованы и признают, что с их полувековым экспериментом
с социализмом, неассимилированными иммигрантами, извинениями за прошлое,
сокращением оборонных расходов и постнационализмом что-то пошло серьезно не так,
почему тогда администрация Обамы хочет принять то, что отвергают уже и в
Европе?
Виктор Дэвис Хэнсон - историк-антиковед из Гуверовского
института (Hoover Institution) при Стэнфордском университете (Stanford
University). Его последняя книга - «Наш всеобщий отец: Война и история,
древняя и современная» («The Father of Us All: War and History, Ancient and
Modern»).