Модная тема: гомосексуализм-2

Гомосексуализм и штаны. Сабж.

Гомосексуализм, господа, это как штаны. Римляне построили функциональное общество и не носили штанов; европейцы построили функциональное общество и носили штаны. Очевидно, что вопрос наличия или отсутствия штанов не является ключевым для построения функционального общества. Можно со штанами, а можно без. Можно плохо относиться к геям (как в викторианской Англии), а можно и хорошо, как в античной Греции, и в обоих случаях может получиться что-то приличное.

Меня, если честно, всегда занимало два вопроса. Первый:почему геи не вымирают (почему не вымирают лесбиянки — еще туда-сюда: в обществе, где доминирует самец, даму не всегда спрашивают). И второй: почему в современной культуре гей ассоциируется с жеманным и женственным созданием, в то время как во всех архаических обществах, где гомосексуализм (а если уж честно, то и педофилия) получал широкое распространение — от античной Греции до самурайской Японии, — гомосексуальные пары были самыми свирепыми воинами?

Это мы сейчас помним о Троянской войне как о войне за прекрасную Елену. А у Гомера там, между прочим, две любовные линии. Ахилл и Патрокл — по-вашему, кто? И если кто сочтет, что античная Греция неправильно понимала Гомера, то вот вам уже не эпос, а история — Пелопид и Эпаминонд, два великих государственных деятеля и любовника, которые обеспечили во время своего правления первенство Фив в Элладе. Между прочим, сделали они это с помощью «священного отряда», непобедимого потому, что он состоял из однополых пар, и каждый член пары, в полном соответствии с идеями, выраженным в платоновском диалоге «Пир», более всего опасался струсить на глазах возлюбленного.

Помните ли вы, как вандалы разграбили Рим? Надеюсь, что да. А знаете ли вы технические подробности? Согласно Прокопию Кесарийскому, они заключались в том, что вандалы продали 300 своих молодых подростков в любовники падким на это дело римским патрициям, после чего в условленный момент наши 300 геев-нинздя перерезали патрициям горло, разумеется, без всякого ущерба для своей мужской чести, ибо германские воины, по сохранившимся свидетельствам, от Квинтиллиана до Аммиана Марцеллина, были организованы примерно по тому же принципу, что отряд Пелопида и Эпаминонда.

Есть замечательная история, которая, мне кажется, дает ответ на оба вопроса, и это история про бонобо.

Все, я думаю, слышали, что нашим ближайшим родственником среди приматов является шимпанзе, с которыми мы разошлись около 7 млн лет назад. Это не совсем так. Дело в том, что есть еще одна обезьяна — бонобо, — куда менее многочисленная и сохранившаяся только в центральной Африке (в месте, видимо, первоначального обитания наших общих предков), эволюционные пути шимпанзе и бонобо разошлись 2,5 млн лет назад. То есть у нас два кузена, и какой ближе — непонятно.

Шимпанзе изучены очень хорошо: это не очень-то приятное животное, у которого в стаде доминирует альфа-самец, и власть свою он демонстрирует тем, что кроет любую самку и унижает любого самца. Иногда молодые самцы составляют коалиции, чтобы занять место альфа-самца, после чего коалиция обыкновенно ссорится между собой; альфа-самец демонстрирует свою власть, отбирая еду (например, банан) у любого из своих подданных. Чаще всего он забирает банан себе, но иногда он отдает отобранный у сильного банан тому, кто слабее: в общем, знакомая картина.

Бонобо физически почти не отличаются от шимпанзе, их самки тоже мельче самцов (самка весит где-то 80% от веса самца), но их общество устроено совершенно по-другому. Самки образуют коалиции, и стадом руководит самая старая самка. Еще более удивительным (и скандальным для пуритан) является способ, которым бонобо улаживают все свои социально-экономические разногласия. Если шимпанзе решают их войной, то бонобо — любовью. В самом физиологическом смысле этого слова. Трахаются они. Все время.

Грубо говоря, дано: обезьяна хочет взять у другой обезьяны банан. Если это шимпанзе, она пойдет и накостыляет коллеге по морде, а если это бонобо, она пойдет и займется с ней любовью, причем пол обеих обезьян не имеет значения.

Это я к тому, почему не вымирают геи. Человеческая сексуальность далеко не так сегментирована, как хотелось бы пуританам, и так как природа экономна и многозначна, человеческий секс имеет весьма много значений. Это не только способ размножения — это и способ построения иерархии в обществе, и способ связи людей между собой.

Современные защитники однополых браков часто упирают на то, что, мол, такое влечение — это генетика, поделать с этим ничего нельзя: человек над этим не властен. Как наблюдатель со стороны, никак не могу вынести в этом вопросе суждение от первого лица, но мне всегда казалось удивительным другое: почему так мало внимания они уделяют гомосексуализму как социальному (а не генетическому) институту.

Как я уже сказала, большое количество наиболее воинственных обществ (античная Греция, древние германцы, японские самураи) не то что считали гомосексуализм среди воинов нормой, а нередко возводили его на стадию более высокой, духовной по сравнению с близостью к женщине, любви. Преимущество, которое получала группа молодых воинов, сексуально связанных между собой, над группой гетеросексуалов, довольно очевидно. Социальная группа, которая сражается как одно целое и предпочитает умереть, но не бросить товарища, имеет более высокие шансы на выживание как группа по сравнению с группой, где каждый сражается за себя. Секс между воинами в античной Греции и самурайской Японии нередко выполнял ту же роль, которую в армии Фридриха Великого выполняли шпицрутены.

К тому же в обществе с тотальным доминированием самца, низводившем женщину до роли ходячей матки, образованный, умный, привыкший принимать решения воин не воспринимал женщину как равную себе по той простой причине, что она и не была равна. Отсюда — гомосексуальные пары. Отсюда — гейши и гетеры, способные поддержать разговор и слагать стихи. Ну, и знатная девица, как говорящий яичник, для размножения.

К кому мы ближе — к шимпанзе или к бонобо? Ни к кому, ибо не только у человека, но и у высших приматов нет стопроцентно врожденных моделей поведения. Бывали случаи: среди трех-четырех цирковых шимпанзе случайно заводился один бонобо. И обезьяний коллектив становился мягче и терпимее друг к другу. Так что, грубо говоря, тысячу лет назад суровые викинги были ближе к шимпанзе, а сейчас терпимые шведы — ближе к бонобо.

Напоследок же — две замечательных истории. Одна из них совершенно реальная и задокументированная, не может не тронуть мое женское сентиментальное сердце, и я, честно говоря, не понимаю, почему по ней еще не снят исторический блокбастер. Это история любви английского короля Эдуарда II, который, видимо, был неисправимым геем.

Первым любовником Эдуарда IIбыл молодой французский выскочка по имени Гавестон. Гавестон был осыпан подарками и должностями, и английские бароны не могли стерпеть содомского срама: подняли мятеж и оттяпали Гавестону голову. Среди участников смуты были отец и сын Деспенсеры, и следующим, в которого влюбился король, был Деспенсер-младший.

Знать опять возмутилась, и восстание на этот раз подняла супруга Эдуарда II королева Изабелла, которая ввиду вполне понятного пренебрежения мужа обзавелась любовником, что скандализировало христианских рыцарей меньше, чем наличие сначала Гавестона, а потом Деспенсера.

Оба раза, судя по всему, Эдуард II мог отречься от своих любимых и остался бы королем: но он был верен им до конца и потерял и любовников, и корону, и жизнь. Деспенсера мучали перед смертью ужасно, причем, как вы понимаете, отрубили при всем честном народе и ту штуку, которой они с королем грешили. Что же до Эдуарда II, то ему, согласно легенде, после отречения воткнули в задний проход раскаленный прут, который выжег ему внутренности, так что тело короля было нетронуто и причина смерти казалась естественной.

А вот вам другая трогательная история про японских монтекки и капулетти, рассказаная Ихарой Сайкаку в «Истории о любви двух врагов». Молодой самурай узнает от матери, что его любовник — убийца его отца. Мать требует убить убийцу. Молодой самурай идет к любовнику и рассказывает, в чем дело, после чего любовник сам подставляет шею под меч. Молодой самурай, однако, отказывается отрубить любовнику голову: он просит, чтобы они сразились одним и тем же оружием. Тут появляется мать, подслушивавшая все это время. Она поражена благородством противников и просит обоих достойных молодых людей заняться любовью в последний раз. В свой прощальный вечер оба любовника после трапезы ложатся вместе в постель, и утром мать, пришедшая их будить, видит, что ее сын пронзил и себя, и своего друга одним мечом: нетрудно догадаться, в какой позе это может быть проделано. При виде такой крепкой любви и такой достойной смерти мать, разумеется, тоже кончает с собой.

Вскользь замечу, что такого рода отношения в самурайской Японии, как правило, не были равноправными, обычно это были отношения учителя и ученика. Мальчик поступал в обучение и становился любовником учителя; потом он сам занимал место учителя, а потом и женился: все это не рассматривалось как разная, и тем более взаимоисключающая, сексуальная ориентация, а как разные социальные роли одного и того же человека и способ научить мальчика тому, что знает взрослый. Короче говоря, в XVII веке в Осаке не поняли бы мрачной шутки: чем педофил отличается от педагога? Тем, что педофил действительно любит детей.

В чем разница между этими двумя историями — английской и японской? Разница в отношении общества. Английские бароны были шокированы содомским грехом, и все кончилось очень плохо: всех к черту поубивали, причем совершенно срамным способом (включая даже любовника королевы, Мортимера, которого потом убил Эдуард III).

В японском обществе отношения двух молодых самураев вызвали восхищение даже у матери одного из них. Правда, кончилось все тоже плохо, но такова уж японская стилистика: у этих ребят все, в отличие от Голливуда, кончается достойной подражания и восхищения смертью.

И, собственно, в одном современное ЛБГД-движение совершенно право: чем более институционализированы любые отношения, тем лучше это для общества (см японскую и английскую истории). Другое дело, что совершенно непонятно, зачем пытаться оформить свои отношения именно как брак: в конце концов, отношения Эпаминонда и Пелопида были вполне институционализированы, признаны и даже явились основой гегемонии Фив — но ни в каком браке они не состояли, и мысль о таковом показалась бы им оскорбительной.

Юлия Латынина